Он пошел, прихрамывая, морщась от боли в ноге, которую отдавил Смоуки, гадая, не сломаны ли пальцы. Вполне возможно. Голова трещала от дыма, и шума, и бьющего по ушам визга «Парней из Дженни-Вэлли», двое из которых едва держались на ногах. Только одна мысль четко просматривалась в застилающем разум тумане: нельзя ждать до закрытия. Он просто не выдержит так долго. Если Оутли был тюрьмой, а «Бар Апдайка» – камерой в ней, то усталость являлась не менее суровым надзирателем, чем Смоуки Апдайк.
Несмотря на все тревоги, связанные с Долинами и тем, что могло его там поджидать, волшебный сок начал казаться единственным способом вырваться. Он мог сделать глоток и прыгнуть… а потом, если бы ему удалось пройти милю, максимум две на запад, он бы глотнул еще и вернулся бы в США, далеко-далеко к западу от административной границы этого жуткого маленького городка, быть может, возле Бушвилла или даже Пемброука.
Когда мне было шесть, когда Джеки было шесть, когда…
Он поднял ящик «Бада», вынес в коридор и потащил к двери в зал… а там стоял и смотрел на него высокий худощавый ковбой с длинными руками, который выглядел как Рэндолф Скотт.
– Привет, Джек, – поздоровался он, и подросток почувствовал, как его захлестывает волна ужаса, потому что глаза мужчины были желтыми, словно куриные лапки. – Разве тебе не говорили, что надо уйти? Ты не очень внимательно слушаешь, верно?
Джек застыл с ящиком «Бада», оттягивающим руки вниз, глядя в эти желтые глаза, и внезапно страшная мысль ворвалась в разум: а ведь это он мог затаиться в тоннеле – этот человек-нежить с мертвыми желтыми глазами.
– Оставьте меня в покое. – Слова сорвались с губ едва слышным шепотом.
Ковбой шагнул вперед.
– Тебе уже следовало уйти.
Джек попятился… но уперся в стену, и ковбой, который выглядел как Рэндолф Скотт, наклонился к нему. Джек ощутил в его дыхании запах гниющего мяса.
В четверг, между полуднем, когда Джек начал работу, и четырьмя часами дня, когда в «Баре Апдайка» появились первые посетители, у которых рабочий день закончился, телефон-автомат с надписью «ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ РАЗГОВОР ТРЕМЯ МИНУТАМИ» звонил дважды.
Когда это произошло в первый раз, Джек нисколько не испугался – и действительно, позвонил адвокат из «Юнайтед фонд».
Двумя часами позже, когда Джек укладывал в мешок последние пустые бутылки, оставшиеся после вчерашнего вечера, раздался второй звонок. На этот раз Джек резко вскинулся, словно животное, почувствовавшее огонь в сухом лесу… только пахнуло на него не жаром, а холодом. Он повернул голову к телефонному аппарату, отделенному от места его работы какими-то четырьмя футами, услышал, как хрустнули позвонки в шее. Ожидал увидеть, что телефонный аппарат набит льдом, талая вода проступает на черном пластмассовом корпусе, капает из отверстий трубки, сосульки свисают с наборного диска и торчат из лотка для возврата монет.
Но увидел обычный телефонный аппарат, а холод и смерть прятались внутри.
Мальчик смотрел на него как загипнотизированный.
– Джек! – рявкнул Смоуки. – Ответь на этот гребаный звонок! Какого хрена я плачу тебе деньги?
Джек обернулся к Смоуки с отчаянными, как у загнанного в угол зверька, глазами… но Смоуки смотрел, поджав губы; такое же выражение – «мое-терпение-на-исходе» – появилось у него на лице перед тем, как он вмазал Лори. Джек направился к телефону, едва отдавая себе отчет, что ноги двигаются. Он все глубже и глубже входил в пещеру холода, чувствуя мурашки, бегущие по рукам, ощущая, как влага замерзает в ноздрях.
Он протянул руку и взялся за трубку. Кисть онемела.
Поднес трубку к уху. Оно онемело.
– «Бар Апдайка в Оутли», – сказал он в мертвую черноту, и у него онемел рот.
Из трубки донесся не голос, а надломленный, хриплый скрежет чего-то давно умершего, какого-то существа, которого не видел никто из ныне живущих. Один его вид свел бы живого человека с ума или убил, оставив со свисающими с губ сосульками и вытаращенными глазами, покрытыми катарактами льда.
– Джек, – прошептал этот дребезжащий, скрипучий голос из телефонной трубки, и лицо мальчика онемело, как бывает, когда предстоит провести тяжелый денек в кресле дантиста и тот впрыскивает двойную дозу новокаина. – Вали домой, Джек. Быстро.
Издалека, похоже, с расстояния в несколько световых лет, до Джека донесся собственный голос:
– Это «Бар Апдайка». Кто говорит? Алло?.. Алло?..
Холодно, как же холодно. Его горло окоченело. Он вдохнул – и почувствовал, как замерзли легкие. Скоро сердце превратится в лед, и он упадет мертвым.
А арктический голос прошептал:
– Плохое может приключиться с мальчиком, если он один на дороге, Джек. Спроси кого хочешь.
Джек резко повесил трубку. Убрал руку, постоял, глядя на телефонный аппарат.
– Тот самый говнюк, Джек? – спросила Лори, и ее голос тоже долетал издалека… но был чуть ближе, чем его собственный несколькими мгновениями ранее. Мир медленно возвращался. На трубке телефона-автомата отпечатался след руки Джека, окруженный сверкающей изморозью. У него на глазах изморозь таяла и каплями стекала по черному пластику.
В тот вечер – вечер четверга – Джек увидел мужчину, так похожего на Рэндолфа Скотта, но проживавшего, судя по всему, в округе Дженеси. Народу собралось меньше, чем в среду – оно и понятно, день перед выплатой жалованья, – но посетителей хватило, чтобы заполнить стойку и все столики и кабинки.
Эти люди обитали в городишке, расположенном в сельской местности, да только плуги давно уже ржавели в сараях. Местные жители, возможно, и хотели бы стать фермерами, но забыли, как это делается. Многие носили бейсболки с надписью «Джон Дир», однако, по мнению Джека, лишь считанные чувствовали бы себя свободно за рулем трактора. Среди них были мужчины, ходившие в серых чиносах, и коричневых чиносах, и зеленых чиносах; мужчины с вышитыми золотой нитью именами на нагрудных карманах синих рубашек, мужчины в крепких ковбойских сапогах «Динго» с квадратными мысами и большущих рабочих ботинках «Сервайверс». Эти мужчины носили ключи на поясных ремнях. На лицах этих мужчин хватало морщин, но только не от смеха. Эти мужчины отдавали предпочтение ковбойским шляпам, и, как подметил Джек, как минимум восемь посетителей за стойкой напоминали Чарли Дэниелса на рекламе жевательного табака. Но эти мужчины ничего не жевали. Они курили сигареты, и в большом количестве.
Джек протирал переднюю панель музыкального автомата, когда в зал вошел Землекоп Этуэлл. Музыкальный автомат не работал: по кабельному каналу показывали игру «Янкиз», и мужчины не отрывали глаз от экрана. Вчера Этуэлл оделся по местной спортивной моде (чиносы, рубашка цвета хаки с множеством авторучек в одном из двух больших нагрудных карманов, рабочие сапоги со стальными мысками). Сегодня он пришел в синей полицейской форме. Отделанная деревом рукоятка большого револьвера торчала из кобуры, которая покачивалась на поскрипывавшем широком кожаном ремне.
Землекоп Этуэлл посмотрел на Джека, которому сразу вспомнились слова Смоуки: «Я слышал, старине Землекопу нравятся бродячие детки. Особенно мальчики», – и мальчик съежился, будто почувствовал, что в чем-то провинился. Губы Землекопа Этуэлла неспешно разошлись в широкой улыбке.
– Решил еще какое-то время здесь поработать?
– Да, сэр, – пробормотал Джек и брызнул «Уиндексом» на переднюю панель музыкального автомата, которая и так уже сверкала чистотой. Он просто ждал, когда Этуэлл уйдет. И через какое-то время тот ушел. Джек повернулся, чтобы проводить взглядом массивного копа, направляющегося к стойке… и в этот момент мужчина, который сидел с левого края, обернулся и посмотрел на него.
Рэндолф Скотт, подумал Джек, вылитый Рэндолф Скотт.
Но, несмотря на глубокие, въевшиеся в щеки морщины, в лице настоящего Рэндолфа Скотта проступал неоспоримый героизм, и пусть оно казалось суровым, не вызывало сомнений, что морщины могут сложиться в обаятельную улыбку. А этот мужчина в «Баре Апдайка» выглядел скучающим и немного безумным.
Джек испугался по-настоящему, осознав, что мужчина смотрит именно на него, на Джека. Не просто отвернулся от телевизора во время рекламной паузы, чтобы оглядеть сидящих в баре. Обернулся, чтобы посмотреть на Джека. Джек это знал.
Телефон. Звонящий телефон.
С невероятным усилием Джеку удалось отвести глаза. Он уставился на музыкальный автомат и увидел свое испуганное лицо, призраком зависшее над пластинками.
На стене зазвонил телефон-автомат.
Мужчина, сидевший у левого края стойки, посмотрел на телефон… вновь перевел взгляд на Джека, который застыл как истукан с бутылкой «Уиндекса» в одной руке и тряпкой – в другой. Волосы мальчика встали дыбом, кожа похолодела.
– Если снова этот говнюк, Смоуки, я достану себе свисток и буду свистеть в трубку всякий раз, как он наберет этот номер, – сказала Лори, с решительным видом направляясь к телефону-автомату. – Клянусь Богом, достану.
Она могла быть актрисой в пьесе, а все посетители бара – членами массовки, получавшими стандартные тридцать пять долларов в день. В реальном же мире существовали только два человека: Джек и этот ужасный ковбой с большими руками и глазами, которые Джек… не мог… разглядеть.
Внезапно ковбой одними губами произнес те самые слова: Вали домой, Джек. И подмигнул.
Телефон перестал звонить, как только Лори подняла руку, чтобы снять трубку.
Рэндолф Скотт повернулся к стойке, допил пиво и крикнул:
– Принеси мне еще стакан бочкового, лады?
– Будь я проклята, – фыркнула Лори. – В телефоне завелся призрак.
Позже, в кладовой, Джек спросил Лори, кто этот парень, похожий на Рэндолфа Скотта.
– Похожий на кого?
– На старого актера, игравшего ковбоев. Он сидел у края стойки.
Она пожала плечами.