В четыре утра дверь открылась, вошли Сонни и Гек. Подняли Джека и то ли повели, то ли потащили в кабинет Лучезарного Гарденера в подвале.
Гарденер сидел, положив ноги на угол стола. Полностью одетый, несмотря на ранний час. На картине за его спиной Иисус шел по Галилейскому морю, а апостолы в изумлении таращились на него. Справа стеклянное окно выходило в темную студию, где Кейси творил свои чудеса. К одной из поясных петель брюк преподобного крепился конец цепочки для ключей. Сами ключи – тяжелая связка – лежали на ладони Гарденера. Говоря, он играл с ними.
– С тех пор как ты прибыл сюда, ты ни разу не исповедовался, Джек. – В голосе преподобного слышался легкий упрек. – Исповедь полезна для души. Без исповеди нас не могут спасти. И я говорю не про идиотскую, варварскую исповедь католиков. Я говорю про исповедь перед нашими братьями и нашим Спасителем.
– Если вам все равно, я хочу, чтобы моя исповедь оставалась между мной и Спасителем, – без запинки ответил Джек и, несмотря на страх и сонливость, еще застилавшую разум, не мог не порадоваться ярости, которая перекосила лицо Гарденера.
– Мне не все равно! – вскричал Гарденер. Почки Джека взорвались болью. Он рухнул на колени.
– Думай, что говоришь преподобному Гарденеру, сучонок, – прошипел Сонни. – Некоторые из нас готовы постоять за него.
– Благослови тебя Бог за твою верность и твою любовь, Сонни, – серьезно ответил Гарденер и вновь сосредоточился на Джеке.
– Поднимайся, сынок.
Джеку удалось встать, схватившись рукой за край дорогого стола из светлого дерева.
– Какое твое настоящее имя?
– Джек Паркер.
Он увидел, как Гарденер чуть заметно кивнул, и постарался развернуться, но не успел. Вновь удар пришелся по почкам. Джек вскрикнул и упал, приложившись синяком на лбу к краю стола Гарденера.
– Откуда ты, лживое, наглое дьявольское отродье?
– Из Пенсильвании.
Теперь ему врезали по левому бедру. Он свернулся в позе зародыша на белом карастанском ковре, прижав колени к груди.
– Поднимите его.
Сонни и Гек подняли.
Гарденер сунул руку в карман белого пиджака и достал зажигалку «Зиппо». Крутанул колесико, и вспыхнул высокий желтый язык пламени, который Гарденер начал медленно приближать к лицу Джека. Девять дюймов. До ноздрей Джека долетал сладковатый, едкий запах бензина. Шесть дюймов. Теперь чувствовалось тепло. Три дюйма. Еще дюйм – может, половина, – и неприятные ощущения сменятся болью. В затуманенных глазах Лучезарного Гарденера стояло счастье. Губы подрагивали на грани улыбки.
– Да! – Гек жарко дышал. От него воняло луком. – Да, давайте!
– Откуда я тебя знаю?
– Я никогда не встречался с вами, – выдохнул Джек.
Пламя приблизилось. Глаза Джека начали слезиться, он почувствовал жар. Попытался откинуть голову. Сонни Сингер толкнул ее вперед.
– Где я с тобой встречался? – прохрипел Гарденер. Язычок пламени плясал в его черных зрачках. Два язычка – близнецы или двойники. – Последний шанс!
Скажи ему, ради Бога, скажи!
– Если мы и встречались, я этого не помню, – выдохнул Джек. – Может, в Калифорнии…
Крышка «Зиппо» закрылась. Джек с облегчением всхлипнул.
– Уведите его, – приказал Гарденер.
Они потащили Джека к двери.
– Проку от этого для тебя никакого, знаешь ли. – Лучезарный Гарденер отвернулся и смотрел на Христа, идущего по воде. – Я вытащу из тебя то, что мне нужно. Если не в эту ночь, то в следующую. Если не в следующую, то через одну. Почему не облегчить себе жизнь, Джек?
Джек промолчал. Мгновением позже застонал от боли в заломленной руке.
– Скажи ему! – прошипел Сонни.
И что-то в Джеке хотело сказать, не из-за боли, а потому, что…
…исповедь полезна для души.
Он вспомнил грязный двор, вспомнил этого же человека, но в другом теле, спрашивающего, кто он такой, вспомнил, как подумал: Я скажу вам все, что вы захотите узнать, если только вы перестанете буравить меня вашими ужасными безумными глазами, да, я все скажу, потому что я всего лишь ребенок, а именно это делают дети, они говорят, они рассказывают все…
Потом вспомнил голос матери, суровый голос, спрашивающий, неужели он собирается выложить все этому типу?
– Я не могу сказать то, чего не знаю, – ответил он.
Губы Гарденера разошлись в сухой, узкой улыбке.
– Отведите его обратно в комнату.
Просто еще одна неделя в «Лучезарном доме», можете сказать «аминь», братья и сестры. Просто еще одна длинная, длинная неделя.
Джек задержался на кухне после того, как остальные подростки, позавтракав, оставили там грязные тарелки и ушли. Он знал, что рискует, что его вновь могут избить, обругать… но сейчас его это не волновало. Только тремя часами раньше Лучезарный Гарденер едва не сжег ему губы. Он видел по безумным глазам этого человека, что такое вполне возможно, чувствовал, что безумное сердце Гарденера перед этим не остановится. А с учетом такой перспективы несколько тумаков действительно мало что значили.
Когда-то белая поварская одежда Рудольфа стала такой же серой, как низкое ноябрьское небо. Когда Джек полушепотом произнес его имя, Рудольф бросил на мальчика налитый кровью, циничный взгляд. Пахло от него дешевым виски.
– Тебе лучше уйти отсюда, новая рыбка. Они за тобой внимательно присматривают.
Скажи мне что-то такое, чего я не знаю.
Джек нервно посмотрел на древнюю посудомоечную машину, которая, словно дракон, грохотала, шипела и дышала паром на загружавших ее подростков. Они вроде бы не смотрели на них с Рудольфом, но Джек знал, что «вроде бы» – понятие растяжимое. Разговоры пошли бы. О да. В «Лучезарном доме» забирали все деньги, так что слухи заменяли наличность.
– Мне надо отсюда выбраться, – все равно заговорил Джек. – Мне и моему большому другу. Сколько вы хотите за то, чтобы смотреть в другую сторону, когда мы выйдем через дверь черного хода?
– Больше, чем ты сможешь заплатить мне, даже если доберешься до тех денег, которые они забрали у тебя по приезде, мальчуган. – Слова прозвучали грубо, но Рудольф смотрел на Джека по-доброму.
Да, конечно… они забрали все. Медиатор, серебряный доллар, большой стеклянный шарик, шесть долларов… все. Запечатали в конверт и где-то спрятали, вероятно, в подвальном кабинете Гарденера. Но…
– Послушайте, я напишу вам расписку…
Рудольф улыбнулся.
– Услышать такое от человека, живущего среди воров и наркоманов, уже смешно. Можешь поссать на свою гребаную расписку, старичок.
Джек обрушил на Рудольфа всю свою новую силу. Да, он научился ее скрывать, эту новую красоту – во всяком случае, до какой-то степени, – но сейчас он дал ей волю и увидел, как Рудольф отступил перед ней, и на его лице отразились замешательство и удивление.
– Моя расписка – это те же деньги, и, думаю, вы это знаете, – ответил Джек. – Дайте мне адрес, и я отправлю вам наличные почтовым переводом. Сколько? Ферд Джэнклоу говорил мне, что за два доллара вы отправляете любое письмо. Десятки хватит, чтобы вы отвернулись?
– Ни десятки, ни двадцатки, ни сотни. – Голос Рудольфа звучал ровно. Теперь он смотрел на подростка с грустью, которая сильно напугала Джека. Грусть эта так же ясно, как и все остальное – может, даже яснее, – давала понять, в какую западню угодили они с Волком. – Да, раньше я это делал. Иногда за пять баксов. Иногда, уж не знаю, поверишь ли, за так. И для Ферда Джэнклоу сделал бы за так. Он был хорошим парнем. Эти сволочи… – Рудольф поднял покрасневший от воды и чистящего порошка кулак и потряс им в сторону облицованной зеленым кафелем стены. Увидел, что Мортон, пойманный с поличным онанист, смотрит на него, и грозно свел брови. Мортон тут же отвел глаза.
– Так почему нет? – в отчаянии спросил Джек.
– Потому что я боюсь.
– В смысле? В тот вечер, когда я попал сюда, Сонни…
– Сонни! – Рудольф пренебрежительно махнул рукой. – Не боюсь я Сингера, и Баста не боюсь, пусть он такой здоровенный. Я боюсь его.
– Гарденера?
– Он дьявол из ада, – ответил Рудольф. Помялся, потом добавил: – Я скажу тебе то, чего не говорил никому. В одну неделю он не дал мне конверт с жалованьем, и я спустился в его кабинет. Обычно туда не хожу, не нравится мне этот подвал, но в тот раз пришлось… не мог не повидаться с ним. Мне срочно требовались деньги, ты понимаешь, о чем я? Я увидел, как он прошел по коридору в кабинет, поэтому знал, что он там. Подошел, постучал в дверь, и она распахнулась, потому что он не закрыл ее на собачку. И знаешь что, малыш? Его там не было.
Рассказывая, Рудольф понижал и понижал голос, так что в конце Джек едва разбирал слова за грохотом и шипением посудомоечной машины. При этом глаза у повара становились все шире, как у ребенка, слушающего страшную сказку.
– Я подумал, что он в записывающей студии, которая у них рядом, но его не было и там. И он не мог выйти в часовню, потому что из кабинета входа в нее нет. Еще одна дверь из кабинета ведет во двор, но я видел, что она заперта на замок и задвижку изнутри. Так куда он отправился, приятель? Куда он отправился?
Джек-то знал, но мог лишь остолбенело смотреть на Рудольфа.
– Я думаю, он дьявол из ада и отправился на каком-то дьявольском лифте вниз для доклада в свою штаб-квартиру, – продолжил Рудольф. – Я бы хотел тебе помочь, но не могу. Даже в Форт-Ноксе не хватит денег, чтобы заставить меня пойти против Лучезарного. А теперь выметайся отсюда. Может, они не заметили твоего отсутствия.
Но они, разумеется, заметили. Когда он вышел из двустворчатых дверей, Уорвик шагнул к нему сзади и ударил по спине сцепленными в огромный кулак руками. И когда от удара он пулей понесся по пустой столовой, неведомо откуда, как чертик из табакерки, выскочил Кейси и вытянул ногу. Не успев остановиться, Джек споткнулся о нее и повалился на пол, ударяясь о ножки стульев. Поднялся, глотая слезы ярости и стыда.