съел на завтрак, но сейчас чувствует себя лучше, и целует отца в щеку, вдыхая любимую смесь запахов пота и одеколона «Радж». В тот же день, чуть позже, он берет все книги с историями – из серии «Мои первые книги», книжки-раскладушки, из серии «Я умею читать», книги доктора Сьюза, «Зеленую книгу сказок для малышей», – укладывает их в картонную коробку, коробку уносит в подвал и думает: «Мне плевать, если сейчас случится землетрясение, в полу отроется щель и проглотит все эти книги. Собственно, меня это только порадует. Меня это так порадует, что я буду смеяться весь день, а потом еще и все выходные». Землетрясения нет, но Ричард все равно радуется тому, что книги остаются в двойной темноте – картонной коробки и подвала. Он больше никогда не заглянет в эту коробку, как никогда не заглянет в стенной шкаф с дверью-гармошкой, и хотя иногда ему снится что-то с плоскими желтыми глазами, прячущееся в его шкафу или под кроватью, он больше не вспомнит эту зеленую кисть с присосками, не вспомнит, пока в школе Тэйера не наступят странные времена, а он сам не разрыдается в объятиях своего друга Джека Сойера.
Он наелся до отвала, на всю оставшуюся жизнь.
Джек надеялся, что Ричард, рассказав историю и выплакавшись, придет – более или менее – в норму, станет обычным, до предела рациональным Ричардом. В действительности Джека не волновало, окончательно ли съехала у Ричарда крыша или нет. Сумей Ричард осмыслить происходящее и примириться с тем безумием, что творилось вокруг, его могучий интеллект помог бы Джеку в поисках выхода… хотя бы выхода из школы Тэйера, а может, и из жизни Ричарда, до того как Ричард окончательно сдвинется.
Но не сложилось. Когда Джек попытался продолжить разговор – рассказать Ричарду о своем отце, который вошел в гараж, но не вышел из него, – Ричард отказался слушать. Давний секрет, происшествие в том стенном шкафу, выплыл наружу (отчасти Ричард продолжал упрямо цепляться за мысль, что это была галлюцинация), но он по-прежнему считал, что наелся до отвала, на всю оставшуюся жизнь.
На следующее утро Джек спустился вниз. Взял свои вещи и то, что, по его мнению, могло потребоваться Ричарду: зубную щетку, учебники, тетради, чистую одежду. Он решил, что день они проведут в комнате Альберта Брюхана. Оттуда будут наблюдать за двором и воротами. С наступлением ночи, возможно, попытаются уйти.
Джек порылся в ящиках письменного стола Альберта и нашел пузырек с таблетками детского аспирина. Какое-то время смотрел на него, думая, что эти маленькие оранжевые таблетки характеризуют любящую мамочку Альберта точно так же, как и коробка с лакричными червями на полке стенного шкафа. Затем вытряс на ладонь полдесятка таблеток и дал Ричарду, а тот их рассеянно проглотил.
– Иди сюда и приляг, – предложил ему Джек.
– Нет, – ответил Ричард сердитым, встревоженным и невероятно несчастным голосом. – Я должен видеть, что происходит, чтобы потом предоставить полный отчет для… для… для попечительского совета.
Джек коснулся лба Ричарда, холодного, даже ледяного, и сказал:
– У тебя повышается температура, Ричард. Тебе лучше прилечь, пока аспирин не собьет ее.
– Повышается? – Ричард посмотрел на него с трогательной благодарностью. – Правда?
– Да, – ответил Джек с серьезным лицом. – Ты должен полежать.
Ричард заснул через пять минут после того, как лег. Джек сел в кресло Альберта Брюхана, такое же продавленное, как и середина матраца Альберта. В набирающем силу дневном свете лицо Ричарда казалось восковым.
Так или иначе, день прошел, и где-то около четырех пополудни Джек заснул. Проснулся он уже в темноте и понятия не имея, сколько проспал. Знал только одно: ему ничего не снилось, и это радовало. Ричард беспокойно шевельнулся. Джек встал. Потянулся, поморщился от боли в затекшей спине. Подошел к окну, выглянул – и застыл с широко раскрытыми глазами. Первой у него мелькнула мысль: Я не хочу, чтобы Ричард это увидел. Надо сделать все, чтобы этого избежать.
Господи, мы должны выбираться отсюда как можно быстрее, подумал Джек в ужасе. Даже если они по каким-то причинам боятся на нас напасть.
Но действительно ли он хотел увести отсюда Ричарда? Они не думали, что ему это удастся, – рассчитывали на то, что он не позволит своему другу еще раз столкнуться со всем этим безумием.
Прыгай, Джеки. Ты должен прыгнуть, и ты это знаешь. И должен взять с собой Ричарда, потому что это место превращается в ад.
Я не могу. От прыжка в Долины у Ричарда окончательно съедет крыша.
Не важно. Ты должен это сделать. Это самый лучший вариант – может, единственный, – потому что они этого не ожидают.
– Джек? – Ричард приподнялся. Его лицо без очков выглядело совсем беззащитным. – Джек, все закончилось? Это был сон?
Джек сел на кровать, обнял Ричарда за плечи.
– Нет, – проговорил он тихо и успокаивающе. – Еще не закончилось, Ричард.
– Я думаю, мне стало хуже. – Ричард отстранился от Джека, поднялся с кровати, подошел к окну, зажав дужку очков большим и указательным пальцами правой руки. Надел очки, выглянул. Силуэты со светящимися глазами сновали взад-вперед. Ричард долго стоял у окна, а потом поступил так необычно, так не по-ричардовски, что Джек едва поверил своим глазам. Снял очки и сознательно уронил на пол. Послышался хруст – одна линза при падении треснула. А Ричард, продолжая действовать по намеченному плану, наступил на очки, превратив обе линзы в порошок.
Поднял оправу, посмотрел на нее, потом небрежно бросил в сторону мусорной корзины Альберта Брюхана. Промахнулся. На лице Ричарда теперь однозначно читалось: Я больше не хочу этого видеть, вот и не увижу, эту проблему я решил. Я Наелся До Отвала, На Всю Оставшуюся Жизнь.
– Ты только посмотри, – произнес он бесстрастным, равнодушным голосом. – Я разбил очки. У меня были еще одни, но их я разбил в спортивном зале две недели назад. А без них я почти что слеп.
Джек знал, что это неправда, но увиденное лишило его дара речи. И он не знал, как адекватно отреагировать на столь радикальный поступок Ричарда: тот, похоже, пришел к выводу, что нет другого способа остановить надвигающееся безумие.
– И я думаю, что температура у меня поднялась еще выше, – продолжил Ричард. – У тебя еще есть аспирин, Джек?
Джек выдвинул ящик стола и молча протянул Ричарду пузырек. Тот проглотил шесть или восемь таблеток и снова лег.
Время шло, и Ричард, который постоянно обещал обсудить их положение, вновь и вновь отказывался от своего слова. Он не мог обсуждать их уход из школы, вообще не мог ничего обсуждать, у него снова поднялась температура, поднялась еще выше, по его ощущениям, до ста пяти градусов, а то и до ста шести. Так что ему требовались сон и отдых.
– Ричард, ради Бога! – взревел Джек. – Да ты трусишь! Такого я от тебя никак…
– Не говори глупостей! – Ричард вновь повалился на кровать Альберта. – Я всего лишь болен, Джек. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я обсуждал все это безумие, когда я тяжело болен.
– Ричард, ты хочешь, чтобы я ушел и оставил тебя здесь?
Секунду Ричард, медленно моргая, смотрел на Джека.
– Ты не уйдешь, – ответил он и снова заснул.
Около девяти вечера в кампусе вновь наступил один из загадочных периодов спокойствия, и Ричард, возможно, почувствовав, что давление на его неустойчивую психику ослабевает, проснулся и перекинул ноги через край кровати. На стенах появились бурые пятна, и он смотрел на них, пока не заметил подошедшего к нему Джека.
– Я чувствую себя гораздо лучше, Джек, – торопливо заговорил он, – но нет никакого смысла говорить об уходе. Сейчас темно и…
– Мы должны уйти этим вечером, – мрачно ответил Джек. – Они могут спокойно ждать, пока мы сами не выйдем из Нелсон-Хауса. Эти грибы, растущие на стенах… и только не говори мне, что ты их не видишь.
Ричард улыбнулся с непробиваемым безразличием, которое едва не вывело Джека из себя. Он любил Ричарда, но в тот момент с радостью шарахнул бы его о ближайшую пятнистую стену.
Вот тут-то в комнате Альберта Брюхана и появились длинные, толстые белые гусеницы. Они проникали сквозь бурые грибные пятна, словно являлись их порождениями. Извиваясь, сначала наполовину вылезали из стены, а потом под действием собственного веса падали на пол и слепо ползли к кровати.
Насколько помнил Джек, зрение у Ричарда было не таким уж плохим, и он сомневался, что оно резко ухудшилось за время, прошедшее с их последней встречи. Как выяснилось, он не ошибся. Ричард видел многое. Во всяком случае, без труда разглядел белых гусениц, вываливающихся из стен. Закричал и прижался к Джеку с перекошенным от отвращения лицом.
– Гусеницы, Джек! Ох, Господи! Гусеницы! Гусеницы!
– Все будет хорошо… не волнуйся, Ричард. – Джек удерживал Ричарда на месте, сам удивленный своей силой. – Мы просто подождем до утра. Никаких проблем.
Они вываливались из стен десятками и сотнями, толстые, белые, напоминающие опарышей-переростков. Некоторые лопались при ударе об пол. Остальные неспешно ползли к Джеку и Ричарду.
– Гусеницы, Джек. Мы должны выбираться отсюда, мы должны…
– Слава Богу, парень наконец-то прозрел, – вырвалось у Джека.
Он перекинул рюкзак через левое плечо, правой рукой крепко схватил за локоть Ричарда и потащил его к двери. Гусеницы лопались и разлетались брызгами под их ногами. Теперь твари сплошным потоком вываливались из бурых пятен, заполоняя комнату Альберта. Вот они посыпались из бурого пятна на потолке, падая на волосы и плечи Джека. Вскрикнув, он принялся стряхивать их, увлекая вопящего и бьющегося Ричарда за дверь.
Я думаю, мы уже в пути, подумал Джек. Да поможет нам Бог, думаю, мы уже в пути.