Они вернулись в общую комнату. Ричард, как выяснилось, тоже не представлял, как можно выскользнуть из кампуса школы Тэйера. Джек знал только одно: он не доверял этой обманчивой тишине и не собирался выходить из Нелсон-Хауса через парадную дверь.
Оглядывая кампус через широкое окно общей комнаты, Джек обратил внимание на приземистое восьмиугольное кирпичное здание, расположенное слева.
– Что там такое, Ричард?
– А? – Ричард смотрел на клейкую, жирную грязь, текущую по темному четырехугольному двору.
– Маленькое приземистое кирпичное здание. Его отсюда едва видно.
– А-а… Станция.
– Что за станция?
– Название, которое теперь ничего не значит, – ответил Ричард, не отрывая глаз от залитого грязью двора. – Как наш лазарет. Это здание называлось молочной, потому что в нем находились коровник и установка по розливу молока в бутылки. До тысяча девятьсот десятого года или около того. Традиции, Джек. Это очень важно. Одна из причин, по которым мне нравится школа Тэйера.
Он по-прежнему тоскливо смотрел на четырехугольный двор.
– Во всяком случае, одна из причин, по которым она мне нравилась.
– Ладно, с молочной понятно. А откуда станция?
Ричард определенно скорбел о разрыве понятий «школа Тэйера» и «традиции».
– Эта часть Спрингфилда была большим железнодорожным узлом. Собственно, в прошлом…
– О каком прошлом мы говорим, Ричард?
– О восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Восьмидесятых и девяностых. Видишь ли…
Ричард замолчал. Его близорукие глаза прошлись по общей комнате – как предположил Джек, в поисках гусениц. Они еще не появились… пока. Но он видел, что кое-где на стенах проступают бурые пятна. Гусениц еще не было, однако ждать их появления оставалось недолго.
– Продолжай, Ричард, – подтолкнул Джек. – Раньше никому не приходилось тянуть тебя за язык.
Ричард чуть улыбнулся. Его взгляд вернулся к Джеку.
– Два последних десятилетия девятнадцатого века Спрингфилд был одним из трех или четырех крупнейших железнодорожных узлов Америки благодаря исключительно удачному географическому положению. – Он поднял правую руку к лицу, чтобы привычным жестом поправить очки, обнаружил, что их нет, и смущенно опустил руку. – Железнодорожные пути тянулись из Спрингфилда во все стороны света. Эта школа существует именно потому, что Эндрю Тэйер увидел потенциальные возможности Спрингфилда. Он нажил состояние на железнодорожных перевозках. Главным образом на западное побережье. Первым осознал, сколь выгодно перевозить товары по железной дороге не только на восток, но и на запад.
Яркий свет внезапно вспыхнул в голове Джека, залив все его мысли своим сиянием.
– На западное побережье? – Желудок дернулся. Джек еще не мог полностью осознать, что показывал ему этот яркий свет, но слово уже возникло в голове, четкое и ясное.
Талисман!
– Ты сказал, на западное побережье?
– Разумеется, сказал. – Ричард как-то странно посмотрел на своего друга. – Джек, ты глохнешь?
– Нет, – ответил Джек. Спрингфилд был одним из трех или четырех крупнейших железнодорожных узлов Америки… – Нет, я в порядке. – Он первым осознал, сколь выгодно перевозить товары по железной дороге на запад…
– Знаешь, твое лицо стало таким странным.
Он, можно сказать, первым осознал, сколь выгодно перевозить товары по железной дороге в Пограничье.
Джек знал, абсолютно точно знал, что Спрингфилд до сих пор является некоей узловой точкой, возможно, перевалочным пунктом. Может, именно по этой причине здесь так хорошо срабатывала магия Моргана.
– Здесь располагались углехранилища, и маневровые парки, и паровозные депо, и стоянки товарных вагонов, плюс миллиард миль путей и веток, – говорил Ричард. – Они занимали всю территорию школы Тэйера. Углубившись в землю на несколько футов, ты найдешь железнодорожные рельсы, шпалы, шлак и все такое. Но здешние железные дороги – далекое прошлое, за исключением этого маленького здания. Станции. Разумеется, оно никогда не служило настоящей станцией. Сам видишь, слишком маленькое. В нем располагалась станционная контора, где работали начальник станции и его помощники.
– Ты чертовски много об этом знаешь, – механически отозвался Джек, голову которого по-прежнему заливал этот яркий, слепящий свет.
– Это часть традиций школы Тэйера, – пояснил Ричард.
– И как оно используется теперь?
– Там маленький театр. Для постановок драматического клуба. Но последние пару лет его деятельность заглохла.
– Думаешь, здание заперто?
– Да кому придет в голову запирать станцию? – удивился Ричард. – Или ты думаешь, что у кого-то может возникнуть мысль украсть декорации к постановке «Фантастикс» тысяча девятьсот семьдесят девятого года?
– Так мы можем попасть туда?
– Думаю, да. Но зачем…
Джек указал на дверь за столами для пинг-понга:
– А что там?
– Торговые автоматы. И микроволновая печь, чтобы разогревать замороженные обеды. Джек…
– Пошли.
– Джек, я думаю, у меня опять поднимается температура. – Ричард слабо улыбнулся. – Может, побудем здесь какое-то время? Можем на ночь устроиться на диванах…
– Видишь эти бурые пятна на стенах? – мрачно спросил Джек.
– Нет, без очков, разумеется, не вижу!
– Они есть. И примерно через час из них полезут белые гусеницы.
– Хорошо, пошли, – торопливо согласился Ричард.
Торговые автоматы воняли.
Похоже, весь товар испортился. Синяя плесень покрывала и сырные крекеры, и чипсы, и ломтики хлеба, и жареную свинину. Растаявшее мороженое сочилось из автомата «Возьми рожок».
Джек потянул Ричарда к окну. Выглянул. Отсюда он смог разглядеть станцию во всех подробностях. Увидел за ней сетчатый забор и уходящую из кампуса служебную дорогу.
– Выберемся в считанные секунды, – прошептал он, открыл защелку и поднял раму.
Эта школа существует именно потому, что Эндрю Тэйер увидел потенциальные возможности… А ты видишь потенциальные возможности, Джеки?
Он полагал, что да.
– Кто-нибудь из этих людей все еще там? – нервно спросил Ричард.
– Нет, – ответил Джек, небрежно глянув в окно. И действительно, были они там или нет, значения не имело.
Один из трех или четырех крупнейших железнодорожных узлов Америки… нажил состояние на железнодорожных перевозках… главным образом на западное побережье… первым осознал, сколь выгодно перевозить товары по железной дороге на запад… запад… запад…
В окно ворвалась густая вонь гниющих водорослей и продуктовой свалки. Джек перебросил ногу через подоконник и схватил Ричарда за руку.
– Пошли.
Ричард подался назад, его лицо вытянулось от страха.
– Джек… я не знаю…
– Тут все разваливается, а скоро поползут гусеницы. И не только. Пошли. Кто-нибудь заметит меня в этом окне, и мы потеряем шанс выскользнуть отсюда, как два мышонка.
– Я ничего не понимаю! – заверещал Ричард. – Я не понимаю, что тут, черт побери, происходит.
– Заткнись и вылезай из окна. Или я тебя здесь оставлю. Клянусь Богом, оставлю. Я тебя люблю, но моя мать умирает. Я тебя оставлю, и тебе самому придется заботиться о себе.
Ричард посмотрел на Джека и по выражению его лица – даже без очков – понял, что тот говорит правду. Взял его за руку.
– Господи, я боюсь, – прошептал он.
– Ты такой не один, – ответил Джек и спрыгнул на грязную траву. Через мгновение Ричард присоединился к нему.
– Мы должны пересечь лужайку и добраться до станции, – прошептал Джек. – Думаю, до нее ярдов пятьдесят. Если добежим и дверь будет открыта, спрячемся внутри, если дверь заперта, останемся у стены, которая смотрит на Нелсон-Хаус. Убедившись, что нас никто не видел и все спокойно…
– Пойдем к забору.
– Точно. – А может, нам придется прыгнуть, но сейчас лучше об этом не думать. – К служебной дороге. Я думаю, если мы сумеем выбраться из школы, все образуется. А когда пройдем четверть мили, ты, возможно, обернешься – и увидишь привычные огни в общежитиях и библиотеке.
– Это будет здорово. – Ричарду так этого хотелось, что у Джека защемило сердце.
– Ладно, ты готов?
– Пожалуй.
– Бежим к станции. Прижимаемся к стене с этой стороны. Пригибаемся, чтобы нас прикрыли кусты. Видишь их?
– Да.
– Хорошо… побежали!
И бок о бок они помчались от Нелсон-Хауса к станции.
Они пробежали меньше половины пути – дыхание белым паром вырывалось из ртов, ноги месили грязь, – когда в часовне беспорядочно зазвонили колокола. Им тут же ответил собачий хор.
Они вернулись, все эти оборотни. Джек поискал руку Ричарда и увидел, что Ричард тоже ищет его руку. Через мгновение их пальцы встретились.
Ричард закричал и потянул Джека влево. Рука Ричарда стискивала пальцы друга, пока не захрустели косточки. Поджарый белый волк, председатель Волчьего совета директоров, появился из-за станции и теперь со всех лап несся к ним. Тот самый старик из лимузина, подумал Джек. Остальные волки и собаки следовали за ним… и тут до Джека дошло – к горлу мгновенно подкатила тошнота, – что некоторые из них не собаки, а наполовину трансформировавшиеся подростки и взрослые (учителя, предположил он).
– Мистер Дафри! – взвизгнул Ричард, указывая свободной рукой. (Вот это да! Для слепого ты видишь совсем неплохо, Ричи-бой, подумал Джек.) – Мистер Дафри! Господи, это мистер Дафри! Мистер Дафри! Мистер Дафри!
Так Джек первый и единственный раз увидел директора школы Тэйера – миниатюрного старичка с седыми волосами, большим крючковатым носом и сморщенным волосатым телом мартышки с плеча шарманщика. Он ловко бежал на четвереньках среди собак и подростков, его академическая шапочка качалась на голове из стороны в сторону, упрямо отказываясь свалиться. Глядя на Джека с Ричардом, директор ухмылялся, а сквозь ухмылку торчал язык, длинный, свесившийся набок, в желтых