оба тогда чуть не умерли. Но случилось это в середине пятидесятых, а теперь ему самому перевалило за пятьдесят… и это две большие разницы.
Он возвращался домой из офиса, и солнце светило на Лос-Анджелес сквозь светло-пурпурную и туманно-желтую дымку: в те дни смог еще не окутал город. Слоут находился на бульваре Сансет, смотрел на рекламный щит, анонсировавший новый альбом Пегги Ли, когда почувствовал холод в голове, словно из подсознания забил родник и начал заливать все странностью, напоминающей… напоминающей…
(сперму)
…нет, он не мог в точности определить эту странность. Только она быстро теплела, обретала связность, и Слоут едва успел осознать, что это он, Оррис, а потом все пошло наперекосяк. Будто потайная дверца повернулась на шарнире – книжный шкаф с одной стороны, чиппендейловский комод с другой, и оба идеально подходят обстановке, – и вот уже Оррис сидит за рулем «форда» модели 1952 года, с обтекаемым капотом, Оррис в коричневом двубортном костюме и галстуке от Джона Пенске, Оррис, протягивающий руку к своей промежности, не от боли, а от любопытства. Ведь Оррис никогда в жизни не носил трусы.
В какой-то момент, он это помнил, «форд» едва не выехал на тротуар, и тогда Морган Слоут – выступавший уже вторым номером – взял управление автомобилем на себя, предоставив Оррису, едва не обезумевшему от счастья, возможность глазеть по сторонам. Морган Слоут тоже радовался, как человек, впервые показывающий другу свой новый дом и обнаруживающий, что дом этот нравится тому ничуть не меньше, чем хозяину.
Оррис заехал в ресторан для автомобилистов «Толстяк» и после некоторой неразберихи с моргановскими бумажными деньгами заказал гамбургер, и картофель фри, и шоколадный молочный коктейль. Со словами проблем не возникало, они лились легко, совсем как вода из родника. Сначала Оррис откусил маленький кусочек, а потом умял гамбургер с той же скоростью, с какой Волк расправился со своим первым «Воппером». Одной рукой он сыпал в рот картофель фри, другой крутил диск радиоприемника, перескакивая с бибопа на Перри Комо, большие оркестры, блюзы. Он высосал коктейль и заказал все по второму разу.
На половине второго бургера его – Слоута, как и Орриса, – начало мутить. Внезапно жареный лук стал слишком острым и просто не лез в горло; внезапно все завоняло выхлопными газами. Кожа зудела. Он стянул пиджак (второй стакан молочного коктейля, уже кофейного, завалился набок, густое содержимое поползло на сиденье «форда»), взглянул на руки. Отвратительные красные пятна расплывались, сближаясь друг с другом. Скрутило живот. Он высунулся в окно и блеванул, почувствовав при этом, как Оррис выскакивает из него, возвращаясь в собственный мир.
– Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?
– Гм-м-м? – Вырванный из раздумий, Слоут медленно повернулся. Перед ним стоял высокий светловолосый подросток, несомненно, старшеклассник, в приличествующем частной школе наряде: безупречно сшитый синий фланелевый блейзер поверх рубашки с отложным воротником и линялые джинсы.
Подросток откинул волосы со лба. В его глазах застыло уже знакомое Слоуту рассеянное, ошарашенное выражение.
– Я Этридж, сэр. Подумал, не нужна ли вам помощь? Вы выглядели… потерянным.
Слоут улыбнулся. Собрался ответить (но не ответил): Нет, друг мой, это ты так выглядишь. Он полагал, что все хорошо. Сойеровское отродье пока на свободе, но Слоут знал, куда Джеки направился, а это означало, что мальчишка на поводке. Невидимом, но все равно поводке.
– Потерянным в прошлом, ничего больше, – ответил он. – В давних временах. Я здесь не чужак, мистер Этридж, если вас это тревожит. Мой сын учится в этой школе. Ричард Слоут.
На мгновение огорошенности и недоумения в глазах подростка прибавилось. Потом они прояснились.
– Конечно же, Ричард! – воскликнул он.
– Я собираюсь зайти к директору. А пока решил немного прогуляться по территории.
– Да, конечно. – Этридж посмотрел на часы. – Этим утром я дежурю в столовой, поэтому, если вы уверены, что помощь вам не требуется…
– Я уверен.
Этридж кивнул, рассеянно улыбнулся и отбыл.
Слоут проводил его взглядом, потом посмотрел на лужайку, уходившую к Нелсон-Хаусу. Отметил разбитое окно. Прямое попадание. Пожалуй, он мог – чего там, имел полное право – предположить, что где-то между Нелсон-Хаусом и восьмиугольным кирпичным зданием двое мальчиков Мигрировали в Долины. При желании он мог последовать за ними. Шагнуть через порог станции – ведь замка на двери нет – и исчезнуть. Появиться в том месте, где сейчас Оррис. Он не так уж далеко. Может, уже перед станционным смотрителем. Это тебе не Мигрировать в точку, отстоящую на сотню миль от нужного тебе места, а потом преодолевать это расстояние в фургоне или, того хуже, на своих двоих.
Парни скорее всего уже отбыли. В Проклятые земли. Если так, Проклятые земли их прикончат. И двойник Лучезарного Гарденера, Осмонд, конечно же, сумеет выжать из Андерса всю информацию. Осмонд и его ужасный сын. Мигрировать нет никакого смысла.
Разве что посмотреть одним глазком. Получить удовольствие, вновь став Оррисом, хотя бы на несколько секунд.
И проверить, разумеется. Всю жизнь, с самого детства, ему приходилось все проверять.
Он огляделся, чтобы убедиться, что Этридж не крутится неподалеку, потом открыл дверь станции и вошел.
Его встретил затхлый, темный и невероятно ностальгический запах – старого грима и парусиновых декораций. На мгновение у Слоута мелькнула дикая мысль, что он сумел не просто Мигрировать, а перенесся в далекое прошлое, в студенческие дни, когда они с Филом Сойером безумно увлекались театром.
Потом глаза привыкли к темноте, он увидел незнакомую, почти приторную бутафорию – гипсовый бюст Паллады для постановки «Ворона», золоченую птичью клетку, книжный шкаф с нарисованными корешками книг – и вспомнил, что находится в так называемом маленьком театре школы Тэйера.
Слоут постоял, глубоко вдыхая пыль. Его взгляд остановился на одном пыльном лучике, падавшем сквозь маленькое окошко. Свет заколебался, потом внезапно стал более насыщенным, как от настольной лампы. Слоут перенесся в Долины. В мгновение ока – раз, и перенесся в Долины. Скорость этой Миграции его восхитила. Обычно возникала пауза, ощущение перехода из одного места в другое. Пауза эта, похоже, находилась в прямой зависимости от расстояния между физическими телами двух его ипостасей, Слоута и Орриса. Однажды, когда он Мигрировал из Японии, куда прилетел на переговоры с руководством киностудии «Шао бразерс» о правах на экранизацию ужасного романа о голливудских звездах, которым угрожал обезумевший ниндзя, пауза тянулась так долго, что он испугался, что навечно затерялся в пустоте между мирами. Но на этот раз они находились близко… так близко! Похоже на те редкие случаи, подумал он,
(подумал Оррис)
когда мужчина и женщина одновременно достигают оргазма и растворяются в сексе.
Запах сухой краски и парусины сменился легким и приятным запахом долинского осветительного масла.
Лампа на столе едва тлела, чадя темными лентами дыма. На другом столе, слева от него, стояли глиняные тарелки с остатками еды. Три тарелки.
Оррис шагнул вперед, как обычно, чуть подволакивая деформированную ногу, поднял одну из тарелок, позволил мерцающему свету поиграть на пятнах жира. Кто ел с этой тарелки? Андерс, или Джейсон, или Ричард… парень, который также был бы Раштоном, если бы мой сын не умер.
Раштон утонул, плавая в пруду неподалеку от Большого дворца. Они устроили пикник. Оррис и его жена выпили много вина. Солнце припекало. Мальчик, он едва начал ходить, спал. Оррис и его жена занялись любовью, потом тоже заснули под теплым послеполуденным солнцем. Орриса разбудили крики ребенка. Раштон проснулся первым и пошел к воде. Отплыл от берега по-собачьи, недалеко, но оказался на глубине и запаниковал. Оррис захромал к воде, поплыл к тому месту, где бултыхался малыш. Нога, эта проклятая нога, тормозила его, и, возможно, промедление стоило Раштону жизни. Когда Оррис добрался до ребенка, тот уже ушел под воду. Оррис ухватил его за волосы и вытащил на берег… но Раштон уже посинел и умер.
Шестью неделями позже Маргарет покончила с собой.
А через семь месяцев после этого юный сын Моргана Слоута едва не утонул в расположенном в Уэствуде бассейне Ассоциации молодых христиан, где его учили плавать. Ричарда вытащили из воды таким же синим и мертвым, как Раштона… но спасатель применил искусственное дыхание рот в рот, и Ричард Слоут задышал.
Бог заколачивает свои гвозди, подумал Оррис, а потом повернул голову на громкий храп.
Андерс, станционный смотритель, лежал на соломенном тюфяке в углу, его килт задрался до самых ягодиц. Рядом Оррис увидел перевернутый кувшин вина. Немалая его часть вылилась на волосы Андерса.
Андерс вновь всхрапнул. Потом застонал. Будто ему снился дурной сон.
Ни один сон не может быть таким дурным, как твое ближайшее будущее, мрачно подумал Оррис. Он приблизился на шаг, запахнув плащ и без жалости глядя на Андерса.
Слоут мог планировать убийство, но именно Оррис раз за разом Мигрировал, чтобы реализовать эти планы. Именно Оррис в теле Моргана пытался задушить Джека Сойера подушкой под восторженные крики комментатора матча по реслингу. Оррис организовал убийство Фила Сойера в Юте (как организовал и убийство в Долинах двойника Фила Сойера, этого простолюдина, принца Филипа Сотеля).
Слоут жаждал крови, но органически ее не выносил, как Оррис не выносил американские еду и воздух. Именно Морган из Орриса, которого когда-то называли Морган Костяная Нога, обращал в явь все планы Слоута.
Мой сын умер; его живет. Сын Сотеля умер. Сойера живет. Но все это поправимо. И будет поправлено. Никакого вам Талисмана, мои сладенькие юные друзья. Вас ждет радиоактивная версия Оутли, и каждый из вас должен уравновесить весы смертью. Бог заколачивает свои гвозди.
– А если Бог не заколотит, будьте уверены, заколочу я! – воскликнул он.