Они подошли к крыльцу. Ричард, вновь охваченный паникой, схватил Джека за плечо. Джек устало повернулся к другу. Фирменные захваты Ричарда ему уже приелись.
– Что теперь?
– Это точно сон, и я могу это доказать.
– Как?
– Мы больше не говорим на английском, Джек! Мы говорим на каком-то языке, и мы говорим на нем идеально, но это не английский.
– Да, – кивнул Джек. – Странно, не правда ли?
И начал подниматься по ступеням, оставив разинувшего рот Ричарда внизу.
Через пару мгновений Ричард опомнился и поспешил вслед за Джеком. Доски ступеней покоробились и растрескались, сквозь щели пробивались колосья травы. Из темноты под крыльцом доносилось сонное гудение насекомых – не резкий стрекот цикад, а какие-то более мягкие звуки. Здесь все мягче, подумал Джек.
Фонарь теперь находился за их спинами, так что их тени сначала легли на крыльцо, а потом переметнулись на дверь. Сперва Джеку показалось, что старая, выцветшая надпись на двери составлена кириллическими буквами и не поддается расшифровке. Затем он присмотрелся и безо всякого удивления прочел: «Станция».
Джек поднял руку, чтобы постучать, но передумал. Нет. Стучать он не будет. Это не частное жилище. На двери было написано «СТАНЦИЯ», а это слово ассоциировалось у него с общественными помещениями: залами, где пассажиры ожидают прибытия автобусов «Грейхаунд» и поездов «Амтрак», и зонами вылета аэропортов.
Он толкнул дверь. Дружелюбный свет лампы и определенно не дружелюбное приветствие выплеснулись на крыльцо одновременно.
– Убирайся, дьявол! – проскрипел надтреснутый голос. – Убирайся, я уеду утром! Клянусь. Поезд в сарае! Убирайся! Я поклялся, что уеду, и я уеду, так что убирайся… убирайся и оставь меня в покое!
Джек нахмурился. Ричард стоял разинув рот. Перед ними была чистенькая, но очень старая комната. Доски сильно покоробились, и стены, казалось, шли рябью. На одной стене висела картина с изображением почтовой кареты, такой большой, что она напоминала китобойный корабль. Древний прилавок из таких же покоробленных досок делил комнату пополам. За ним на дальней стене висела грифельная доска с надписью «ПРИБЫТИЕ КАРЕТЫ» над одной колонкой и «ОТПРАВЛЕНИЕ КАРЕТЫ» – над другой. Глядя на древнюю доску, Джек понял, что на ней давно уже ничего не писали. Подумал: А попытайся кто написать на ней что-нибудь мелом, она осыплется мелкими кусочками на истертый пол.
С одной стороны прилавка стояли самые большие песочные часы, какие Джеку доводилось видеть; каждая колба была размером с бутылку шампанского, а нижнюю заполнял зеленый песок.
– Оставь меня в покое, слышишь? Я обещал, что уеду, и я уеду! Пожалуйста, Морган! Прояви милосердие! Я обещал, и если ты мне не веришь, загляни в сарай! Поезд готов, я клянусь, поезд готов!
Голос не утихал. Его владелец, крупный пожилой мужчина, забился в дальний правый угол комнаты. Джек предположил, что рост раболепно ссутулившегося старика составлял никак не меньше шести футов трех дюймов – макушка почти касалась низкого потолка станции. Старику могло быть семьдесят, а может, и восемьдесят лет. Снежно-белая борода начиналась чуть ниже глаз и каскадом спускалась на грудь. Когда-то широкие плечи заметно сгорбились, словно старик долгие годы таскал тяжести. Сеть глубоких морщинок расходилась от уголков глаз, еще более глубокие морщины прорезали лоб. Кожа цветом напоминала желтоватый воск. Старик носил белый килт с ярко-красными нитями, и чувствовалось, что бедолага испуган до смерти. Он потрясал толстым посохом, но едва ли мог кого испугать.
Джек резко повернулся к Ричарду, когда старик упомянул имя его отца, но тому было не до подобных мелочей.
– Я не тот, за кого ты меня принимаешь. – Джек шагнул вперед.
– Уходи! – взвизгнул старик. – Не желаю слушать! Дьявол умеет скрываться за ангельским лицом! Убирайся! Я все сделаю! Поезд готов к отбытию ранним утром! Я сказал, что сделаю, и так и будет, а теперь уходи!
Рюкзак, превратившийся в заплечный мешок, висел на руке Джека. Подойдя к прилавку, он порылся в мешке, отодвинув в сторону зеркало и денежные деревяшки. Наконец пальцы нащупали искомое. Монету, которую давным-давно дал ему капитан Фаррен, с профилем королевы на одной стороне и грифоном на другой. Джек бросил монету на прилавок, и мягкий свет комнаты заиграл на очаровательном профиле Лауры Делессиан: Джека вновь поразило сходство королевы с его матерью. Они с самого начала выглядели такими похожими? А может, схожесть увеличивается оттого, что я много об этом думаю? Или я действительно каким-то образом свожу их профили воедино, превращая в один?
Когда Джек двинулся к прилавку, старик вжался в стену. Казалось, еще немного, и он просто продавит ее и вывалится наружу. Слова лились истеричным потоком. Но когда Джек бросил монету на прилавок, как требующий выпивки злодей в вестерне, старик внезапно замолчал. Уставился на монету, его глаза округлились, блестящие слюной уголки рта задрожали. Широко раскрывшиеся глаза поднялись к лицу Джека, и впервые старик разглядел его.
– Джейсон, – прошептал он дрожащим голосом. Даже одно это слово далось ему с трудом, а ведь он только что трещал как сорока. Теперь старик дрожал не от страха, а от благоговения. – Джейсон!
– Нет, – ответил Джек. – Меня зовут… – Тут он замолчал, осознав, что на этом странном языке его имя не Джек, а…
–Джейсон! – вскричал старик и упал на колени. – Джейсон, ты пришел! Ты пришел, и теперь все будет хорошо, да, все будет хорошо! Всем нам будет хорошо, все будет хорошо!
– Эй! – воскликнул Джек. – Эй, послушайте…
– Джейсон! Джейсон пришел, и королева поправится, да, и все будет хорошо!
Слезливое обожание старого станционного смотрителя поставило Джека в еще более неловкое положение, чем крикливый страх. Он повернулся к Ричарду… но с этой стороны помощи ждать не приходилось. Ричард распластался на полу слева от двери и то ли заснул, то ли чертовски хорошо притворился.
– Вот блин, – простонал Джек.
Старик по-прежнему стоял на коленях, что-то бормотал и плакал. Ситуация из просто нелепой быстро превращалась в невообразимо комичную. Джек нашел откидную крышку и шагнул за прилавок.
– Э… поднимись, мой добрый и верный слуга. – Произнося эти слова, он задавался вопросом, а сталкивались ли с подобными проблемами Иисус и Будда. – Встань, друг мой.
– Джейсон! Джейсон! – зарыдал старик и, метя белыми волосами по полу, принялся целовать обутые в сандалии ноги Джека, не прикасаться губами, а звонко чмокать, как любовник на сеновале. Джек начал хихикать. Ему удалось вытащить их из Иллинойса, они попали в полуразвалившуюся станцию где-то в Пограничье, посреди огромного поля пшеницы, которая не была пшеницей, и теперь Ричард спит на полу, а этот странный старик целует ему, Джеку, ноги, одновременно щекоча их своей бородой.
– Встань! – смеясь, вскричал Джек. Попытался сделать шаг назад, но наткнулся на прилавок. – Встань, о добрый слуга! Поднимайся на свои чертовы ноги, хватит уже!
– Джейсон! – Чмок! – Все сделается хорошо! – Чмок-чмок!
Но все разрешится и сделается хорошо, подумал Джек, смеясь, а старик страстно целовал ему пальцы через сандалии. Не знал, что в Долинах читают Роберта Бернса[32]…
Чмок-чмок-чмок.
Нет, хватит, я больше этого не вынесу.
– ВСТАНЬ! – взревел Джек во весь голос, и старик наконец-то поднялся, трясясь и плача, не смея встретиться с Джеком взглядом. Но его невероятно широкие плечи чуть распрямились, и он уже не выглядел таким несчастным. Джека это, несомненно, порадовало.
Прошло около часа, прежде чем разговор со стариком стал более-менее связным. Они начинали говорить, а потом Андерс, бывший кучер, сбивался на очередное о-Джейсон-мой-Джейсон-как-ты-велик, и Джеку приходилось быстро его успокаивать, пока дело не дошло до целования ног. Джеку старик нравился, и он ему сочувствовал. Он представил себе, какие ощущения вызвало бы у него появление Христа или Будды на местной автомойке или в школьной столовой. И Джеку пришлось признать еще один очевидный факт: отчасти его не удивило такое отношение Андерса. Он оставался Джеком – но все больше и больше чувствовал себя… тем, другим.
Но тот умер.
Да, без всяких сомнений. Джейсон умер, и Морган из Орриса скорее всего приложил руку к его смерти. Но такие, как Джейсон, могут найти способ вернуться, не правда ли?
Джек полагал, что время, которое потребовалось Андерсу для того, чтобы освоиться в его обществе, потрачено не зря, хотя бы потому, что Ричард действительно заснул, даже если поначалу только притворялся спящим. И Джека это вполне устраивало, потому что Андерс много чего наговорил о Моргане.
Когда-то, поведал он, здесь была конечная почтовая станция в известном мире. С благозвучным названием «Пограничная станция». А за ней начиналось чудовищное место.
– В каком смысле – чудовищное? – спросил Джек.
– Я не знаю, – ответил Андерс, раскуривая трубку. Он смотрел в темноту, лицо его стало мрачным. – О Проклятых землях рассказывают много историй, все они отличаются друг от друга, но все начинаются словами: «Я знаком с человеком, который встретил человека, заблудившегося на краю Проклятых земель. Он бродил там три дня и говорит…» Но я ни разу не слышал истории, начинавшейся со слов: «Я заблудился на краю Проклятых земель. Бродил там три дня и могу сказать…» Ты чувствуешь разницу, Джейсон, мой господин?
– Чувствую, – медленно ответил Джек. Проклятые земли. От одного этого названия волосы на теле вставали дыбом. – Так никто не знает, каковы они на самом деле?
– Точно – нет, – ответил Андерс. – Но даже если четверть услышанного мной – правда…
– И что ты слышал?
– Там такая жуть, что в сравнении с ней рудные Ямы Орриса кажутся чем-то нормальным. Шары огня катятся через холмы и равнины, оставляя за собой длинные черные следы. Но черные только днем, а ночью, если верить тому, что я слышал, они светятся. И если человек слишком близко подходит к такому шару, его настигает страшная болезнь. Он теряет волосы, тело покрывается язвами, а потом его начинает рвать. Иногда ему становится лучше, но чаще его рвет и рвет, пока у него не разрывается желудок и не лопается горло. А потом…