Джек опять кивнул, ничего не говоря.
— Трамвайная компания в конце концов продала всю линию строительной компании. Они думали, что люди начнут переселяться в глубь штата. Но этого не произошло.
— И тогда твой отец купил ее.
— Да, видимо, так. Я точно не знаю. Он никогда не говорил много о покупке линии… или о том, как он заменил трамвайные рельсы на железнодорожные.
«Это потребовало большого труда», — подумал Джек, а потом вспомнил о шахтах и о рабах Моргана из Орриса.
— Я знал, что он заменил их, но только потому, что у меня была книга про железные дороги, и там было написано, что трамвайная колея уже железнодорожная.
Джек наклонился и действительно увидел едва заметный след между существующими рельсами — там, где раньше были трамвайные рельсы.
— У него был маленький красный поезд, — мечтательно произнес Ричард, — только локомотив и два вагона. Он ездил на дизельном топливе. Отец часто веселился по этому поводу и говорил, что единственное, что отличает мужчин от мальчиков, — это цена их игрушек. На холме около Пойнт-Венути была старая трамвайная станция, мы добирались туда на взятом напрокат автомобиле, парковались и входили вовнутрь. Я помню, как пахла станция — чем-то старым, но приятным… старым солнечным светом или чем-то вроде того. И поезд стоял там. А мой отец говорил: «Поезд в Лагерь готовности отправляется, Ричард! Ты купил билет?» И там был лимонад… или чай со льдом… и мы садились в кабину… иногда он что-то вез с собой… запасы… сзади… мы садились в кабину… и… и… — Ричард резко сглотнул и провел рукой по глазам. — …и это было прекрасное время, — закончил он. — Только он и я. Это было здорово!..
Он оглянулся вокруг, в глазах блестели нескрываемые слезы.
— В Лагере готовности был поворотный круг, — сказал он. — В те времена. В старые времена.
Ричард с трудом сдерживал рыдания.
— Ричард…
Джек попытался прикоснуться к нему.
Ричард стряхнул его руку и отступил, смахивая тыльными сторонами ладоней слезы со щек.
— Я тогда не был таким большим, — сказал он улыбаясь. Точнее, пытаясь улыбнуться. — Ничто тогда не было таким большим, так ведь, Джек?
— Нет, — сказал Джек, понимая, что он уже сам плачет.
О Ричард, дорогой мой!..
— Нет, — сказал Ричард улыбаясь, оглядываясь вокруг и размазывая слезы по грязным щекам, — ничто не было таким большим в старые времена, когда мы были детьми. Тогда мы жили в Калифорнии, и никто больше нигде не жил.
Он посмотрел на Джека, пытаясь улыбнуться.
— Джек, помоги мне, — сказал он. — Мне кажется, будто моя нога попала в какую-то ду-ду-дурацкую ло-ло-ловушку, и я… я…
Потом Ричард упал на колени, и Джек опустился рядом с ним, и больше мне нечего сказать — разве что только то, что они успокаивали друг друга как только могли, но, как вы, вероятно, знаете по собственному горькому опыту, это всегда получается недостаточно хорошо.
— В те времена забор был новым, — сказал Ричард, когда он смог снова говорить. В ветвях высокого раскидистого дуба пел козодой. Запах соли в воздухе становился сильнее. — Я помню это. И вывеску: «ЛАГЕРЬ ГОТОВНОСТИ» — вот что она гласила. Там была полоса препятствий, канаты, по которым можно было лазить, и другие канаты, на которых надо было повиснуть и, раскачавшись, перепрыгнуть через большие ямы с водой. Это все напоминало лагерь для новобранцев в фильме про морских пехотинцев времен второй мировой войны. Но парни, использовавшие эти приспособления, совсем не были похожи на морских пехотинцев. Они были толстыми и все были одеты одинаково — серые тренировочные костюмы с маленькими буквами «Лагерь готовности» на груди и красными полосками на брюках. Казалось, что в любой момент их может хватить удар или сердечный приступ. Или то и другое одновременно. Иногда мы оставались на ночь. Пару раз мы оставались на весь уик-энд. Не в сборном металлическом доме, он был чем-то вроде казармы для парней, плативших за то, чтобы их привели в форму.
— Если это действительно было так.
— Да, верно. Если это действительно было так. Так или иначе, мы ночевали в большой палатке и спали на раскладушках. Это было здорово! — Ричард тоскливо улыбнулся. — Но ты прав, Джек, не все парни, тусовавшиеся там, выглядели как бизнесмены, пытающиеся сбросить лишний вес. Были и другие…
— Какие другие? — тихо спросил Джек.
— Некоторые из них — многие из них — выглядели как большие волосатые твари из другого мира, — сказал Ричард таким тихим голосом, что Джеку пришлось напрячь слух, — я имею в виду Волков. Они выглядели похоже на обычных людей, но не очень. Они выглядели… грубыми. Знаешь?
Джек кивнул. Он знал.
— Я помню, что я немного побаивался смотреть им в глаза. В них были какие-то вспышки света… словно их мозги были в огне.
Свет внезапного понимания загорелся в глазах Ричарда.
— Некоторые другие выглядели как новый баскетбольный тренер, о котором я тебе рассказывал. Который носил кожаную куртку и курил.
— Как далеко этот Пойнт-Венути, Ричард?
— Точно я не знаю, но мы обычно добирались сюда за пару часов, а поезд никогда не ехал быстро. Со скоростью бегущего человека, не быстрее. Вряд ли больше двадцати миль от Лагеря готовности, это все, что я могу сказать. Может быть, немного меньше.
— Значит, теперь мы в пятнадцати милях или меньше от него. От…
(от Талисмана)
— Да, верно.
Джек посмотрел вверх. День стал темнее. Солнце скрылось за пеленой облаков. Температура упала градусов на десять, и день стал пасмурным. Козодой затих.
Ричард увидел вывеску первым — простой белый деревянный квадрат с черными буквами. Он стоял слева от рельсов, и вьюнок опутал ствол, словно столб стоял здесь уже давно. Надпись, однако, была свежей. Она гласила: «ХОРОШИЕ ПТИЧКИ МОГУТ ЛЕТАТЬ, ПЛОХИЕ МАЛЬЧИШКИ ДОЛЖНЫ УМИРАТЬ. ЭТО ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС: ИДИТЕ ДОМОЙ».
— Ты можешь идти, Ричи, — сказал Джек тихо, — со мной ничего не случится. Они тебя пропустят. Это не твое дело.
— Мне кажется, что это — мое дело, — сказал Ричард.
— Я втянул тебя в это.
— Нет, — сказал Ричард, — мой отец втянул меня в это. Или судьба втянула меня в это. Или Бог. Или Джейсон. Кто бы это ни был, я остаюсь с тобой.
— Ладно, — сказал Джек. — Пойдем.
Когда они проходили мимо вывески, Джек подпрыгнул и ударом ноги, как заправский кунгфуист, сбил доску.
— Надо идти, дружок, — сказал Ричард с улыбкой.
— Спасибо. Только не называй меня дружком.
Несмотря на то что он снова стал выглядеть бледным и изнуренным, Ричард говорил на протяжении всего следующего часа их пути вдоль железной дороги, в то время как запах Тихого океана становился все сильнее. Словно из него лился поток воспоминаний, накопившихся за многие годы. И хоть лицо его ничего не выражало, Джек чувствовал восхищение… и глубокую жалость к маленькому ребенку, тянущемуся к последнему обломку привязанности — к своему отцу, которую Ричард открыл ему по неосторожности или намеренно.
Он смотрел на бледное лицо Ричарда, на язвы на щеках, лбу и вокруг рта, слушал его неуверенный, почти шепчущий голос, который нисколько не стеснялся того, что появилась наконец возможность рассказать все, и радовался, что Морган Слоут никогда не был его отцом.
Ричард сказал, что он помнил ориентиры вдоль этой части железной дороги. Они видели крышу коровника с выцветшей рекламой сигарет «Честерфилд» на ней, выглядывающую из-за деревьев.
— Двадцать лучших сортов табака составляют двадцать чудесных сигарет, — сказал Ричард, улыбаясь. — Только в старые времена был виден весь коровник.
Он указал на большую сосну с двойной верхушкой, а спустя пятнадцать минут сказал Джеку: «На другой стороне этого холма была скала, похожая на лягушку. Давай посмотрим, стоит ли она там по-прежнему».
Скала была, и Джек согласился, что она была похожа на лягушку. Немного. Если напрячь воображение. И возможно, это помогает быть трехлетним. Или четырехлетним. Или семилетним. Или… сколько ему тогда было лет?
Ричард любил железную дорогу и считал Лагерь готовности действительно приятным местом, с его беговой дорожкой, барьерами и канатами для лазания. Но ему не нравился Пойнт-Венути. После некоторого раздумья Ричард вспомнил название мотеля, в котором они с отцом останавливались во время пребывания в прибрежном городке. Мотель «Кингслэнд», сказал он… и Джек обнаружил, что это название совсем не удивило его.
Мотель «Кингслэнд», сказал Ричард, находился в двух шагах от старого отеля, которым его отец всегда интересовался. Ричард мог видеть отель из своего окна, и он ему не нравился. Это было большое, беспорядочно построенное здание с башенками, фронтонами, двускатными крышами и куполами. На всем этом крутились медные флюгера. Они крутились даже тогда, когда не было ветра, сказал Ричард. Он ясно помнил, как он стоял у окна своей комнаты и смотрел, как они крутятся, странные медные создания в форме полумесяцев, жуков-скарабеев и китайских идеограмм, мелькающие в солнечных лучах, в то время как океан ревел и пенился внизу.
Да, док, теперь я начинаю все понимать, подумал Джек.
— Он был пустым? — спросил Джек.
— Да, он продавался.
— Как он назывался?
— «Эджинкорт». — Ричард помолчал, потом добавил еще одну детскую краску, ту, которую многие маленькие дети предпочитают оставить в коробке. — Он был черным. Он был построен из дерева, но дерево выглядело, как камень. Старый черный камень. Мой отец и его друзья так и называли его: Черный отель.
Ричарда частично — но не полностью — отвлекло то, что Джек спросил:
— Твой отец купил этот отель? Так же как и Лагерь готовности?
Ричард подумал некоторое время, потом кивнул.
— Да, — сказал он, — я думаю, что он купил его. Через некоторое время. На воротах отеля висела табличка: «Продается», когда он начал брать меня туда, но однажды она исчезла.