становилась. Папа сидел, положив ноги на стол, а дядя Морган пристроился в кресле в углу. Оба они потягивали что-то из бокалов. Скоро они опустят их, выключат проигрыватель и усилитель, сойдут вниз по лестнице и разъедутся на своих машинах.
Когда нас было шесть и все были такими, как были, и это было в Калифорнии.
— Кто это играет на саксофоне? — услышал Джек голос дяди Моргана. В глубине сознания этот знакомый голос звучал как-то по-новому, что-то тихое и скрытое послышалось Джеку. Он взял игрушечное такси за крышу, и пальцы его почувствовали такой холод, словно это был лед, а не сталь.
— Декстер Гордон, — ответил отец. Но голос был дружеским и чуть ленивым, как всегда. Джек зажал игрушку в руке.
— Хорошая пластинка.
— «Папа играет на трубе». Старая прекрасная вещица, не правда ли?
— Я постараюсь ее достать.
И Джеку показалось, он понял, что странного в голосе дяди Моргана, — ведь он никогда не любил джаз, он только притворяется для отца. Джек заметил это давно, в раннем детстве, и ему казалось странным, что отец этого не замечает. Дядя Морган вовсе не собирался искать пластинку «Папа играет на трубе», он просто льстил Филу Сойеру, и, возможно, Сойер не замечал этого, потому что он, как и все остальные, мало внимания уделял Моргану Слоуту. Дядя Морган, сильный и честолюбивый («Отважный, как росомаха, и трусливый, как присяжный заседатель», — говорила Лили), старый добрый дядя Морган не притягивал к себе взоров. Взгляды не останавливались на нем. Джек был готов спорить, что в детстве учителя вечно не помнили его имени.
— Представь себе, каким станет там этот парень! — сказал дядя Морган, впервые за весь день обратив на себя внимание Джека. Фальшивые нотки не исчезли из его голоса, но не лицемерие и притворство Слоута заставило Джека поднять голову и крепко сжать в руках тяжелую игрушку. Слово «там» влетело в его голову и теперь звенело в ней как колокол. Потому что «там» означает Страну Мечты Джека. Он прекрасно знал это. Отец и дядя Морган забыли о том, что он здесь, под диваном, и теперь они будут говорить о Стране Мечты.
Отец знает о Стране Мечты. Джек никогда ничего не говорил об этом ни отцу, ни матери, но отец знал о ней. Потому что должен был знать, вот и все. И еще: не ум, а сердце подсказало Джеку, что его отец хранит Мечту, охраняет ее.
Но язык сердца почему-то трудно переводить на другие языки.
По какой-то причине, такой же сложнообъяснимой, как перевод с языка сердца на язык ума, сочетание Слоута и Мечты обеспокоило мальчика.
— Да, — добавил Морган Слоут. — Этот парень все там перевернет, правда? Они даже, наверное, сделают его герцогом Сожженных земель. Или еще кем-нибудь.
— Думаю, все-таки нет, — возразил Фил Сойер. — Только если они будут любить его так же, как мы.
Но дядя Морган не любит его, папа, подумал Джеки, вдруг поняв, что это очень важно. Он совсем его не любит, нисколечко, он считает, что эта музыка слишком громкая, ему кажется, что она что-то у него отбирает.
— О, ты знаешь об этом гораздо больше, чем я, — сказал дядя Морган голосом легким и спокойным.
— Да, я чаще там бывал. Но и ты не стоишь на месте. — Отец улыбнулся.
— Да, я узнал несколько вещей, Фил. И знаешь, я никогда не перестану благодарить тебя за то, что ты мне все показал.
На первый слог слова «благодарить» пришлась глубокая затяжка, ставшая облаком дыма, а на последний — звон разбитого бокала. Все эти знаки ничего не значили по сравнению с радостным, блаженным удовольствием Джека. Они говорили о Мечте. Это просто изумительно, что она существует. О чем они говорили, Джек не понимал, их разговор был слишком взрослым, но шестилетний Джек ощущал чудо и радость Страны Мечты. Волшебная страна существовала, и Джеки делил ее со своим отцом. Одно это было уже половиной всей его радости.
— Итак, я попытаюсь четко обозначить то, что мы знаем, — сказал дядя Морган, и Джеки представил себе слово «четко» в виде двух змеящихся линий. — Они пользуются волшебством, как мы пользуемся физикой. Мы говорим о феодальной монархии, пользующейся колдовством и магией вместо науки.
— В точности так, — сказал Фил Сойер.
— Предположительно, они живут так на протяжении многих веков. Их жизнь не претерпела особых изменений.
— Если не считать некоторых политических перемен, да?
Тут голос дяди Моргана напрягся, и волнение, которое он пытался скрыть, начало прорываться петушиными нотками.
— Ладно, оставим политику. Поговорим о тех изменениях, которые можем внести мы. Ты сказал, Фил, и я с тобой совершенно согласен, что мы немало уже сделали для Долин и что все перемены нам приходилось внедрять очень осторожно. Я полностью согласен с такой позицией. Моя точка зрения не расходится с этим.
Отец промолчал. Джек чувствовал его напряжение.
— Хорошо, — продолжал Слоут. — Давай исходить вот из чего: в ситуации, в основном для нас благоприятной, мы можем принести выгоду всем, кто встанет на нашу сторону. Мы не можем пожертвовать своим капиталом, но и жадничать не следует, принимая во внимание немалые выгоды, которые нам это сулит. Мы в долгу перед этими людьми, Фил. Вспомни, сколько они для нас делали. И мне кажется, мы можем очень многого добиться. Наша энергия подпитает их энергию и вернется к нам с такой отдачей, что мы и представить себе не можем, Фил. И мы будем выглядеть благодетелями, а нам это практически ничего не будет стоить. — Он наклонился вперед, сцепив руки в замок, и продолжил: — Конечно, я не имею полного представления о ситуации, но мне кажется, что дело стоит того, чтобы за него взяться. Но, Фил, можешь ли ты себе представить, какую грандиозную оплеуху мы можем получить, если дадим им электричество? Если мы дадим этим дикарям современное оружие? Представь себе, что может случиться? Я думаю, это будет ужасно. Ужасно! — Он всплеснул руками. — Я не хочу застать тебя врасплох, но я думаю, что, может быть, настало время хорошенько обдумать эти моменты — обдумать с точки зрения Долин расширение нашей деятельности.
Фил Сойер до сих пор не произнес ни слова. Дядя Морган еще раз громко хлопнул в ладоши, и тут Фил невинно спросил:
— Ты хочешь поговорить о расширении нашей деятельности?
— Я думаю, что это наш путь. Я могу разложить все по пунктам и параграфам, но, Фил, не стоит этого делать. Просто вспомни, как это все было, пока мы не начали отправляться туда вместе. Мы, конечно, можем сделать все сами, и так оно, наверное, и будет, но что касается меня, то мне не хотелось бы снова походить на разжалованного офицера.
— Продолжай, — сказал отец Джека.
— Самолеты, — сказал дядя Морган. — Подумай о самолетах.
— Продолжай, продолжай, Морган. У меня есть масса идей, которые, вероятно, еще не приходили тебе в голову.
— Я всегда рад новым идеям, — сказал Морган, и снова голос его стал тусклым.
— Хорошо. Мне кажется, надо быть предельно осторожным со всем, что мы там делаем, дорогой партнер. Мне кажется, что перемены, которые мы несем с собой, могут извернуться и укусить нас самих за задницу. Ничто не проходит без последствий, и некоторые из этих последствий могут оказаться не из приятных.
— Например? — спросил Морган.
— Например, война.
— Это чепуха, Фил. Мы не видели ничего… Если не считать Бледсо…
— Именно его я и имею в виду. Что это — простое совпадение?
Бледсо. Джек задумался. Он слышал и раньше это имя, но не понимал его смысла.
— Но до войны все-таки далеко, я не вижу никакой связи.
— Ты не помнишь, как Чужестранец совершил покушение на старого Короля давным-давно? Ты не слышал об этом?
— Припоминаю, — сказал дядя Морган, и Джек опять услышал фальшь в его голосе.
Стул, на котором сидел отец, угрожающе скрипнул: тот снял ноги со стола и наклонился вперед.
— Покушение спровоцировало небольшую войну. Сторонникам старого Короля пришлось усмирить мятеж, который возглавили двое нетерпеливых дворян. Эти ребята увидели шанс захватить власть и все, что с этим связано: землю, собственность, богатство, возможность свести счеты со своими недругами…
— Давай по-честному! — прервал Морган. — Я слышал об этом деле. Они тоже хотели внести подобие политического порядка в свою маразматическую систему. Иногда поначалу приходится быть грубым. По себе это знаю.
— Не наше дело судить их политику, я согласен. Но вот моя точка зрения. Та небольшая война длилась три недели. Погибло около сотни человек. Может быть, меньше. Кто-нибудь говорил тебе, когда началась эта война? В каком году? Какого числа?
— Нет, — растерянно промолвил дядя Морган.
— Это было первого сентября 1939 года. В этот день здесь Германия напала на Польшу… — Отец умолк, и Джек, сжимая свой черный игрушечный автомобильчик в руке, зевнул беззвучно, но широко.
— Чушь какая-то!.. — сказал наконец дядя Морган. — Их войны начинают наши? Ты сам в это веришь?
— Я в это верю. Я верю, что трехнедельная потасовка там как-то отразилась на шестилетней войне с миллионами жертв здесь. Да.
— Ну… — произнес дядя Морган, и Джек увидел, что он начинает выходить из себя.
— Это еще не все. Я говорил со многими людьми там об этом, и у меня сложилось впечатление, что тот чужак, который покушался на Короля, был настоящим Чужестранцем. Ты понимаешь, что я имею в виду? Тем, кто видел его, казалось, что одежда Долин ему непривычна. Он вел себя как человек, несведущий в местных обычаях. Он толком не знал, что такое деньги.
— Так…
— Вот так. Если бы его разорвало на куски после того, как он вонзил кинжал в Короля, мы могли бы проверить все это, но я уверен, что он был…
— Таким же, как мы.
— Таким же, как мы. Гостем. Морган, я не думаю, что нам стоит постоянно ошиваться там. Мы просто не знаем, каковы будут последствия. По правде говоря, я думаю, что вся наша жизнь связана с тем, что происходит в Долинах. А сказать тебе еще одну мою сумасшедшую идею?