— Уноси свою задницу домой, Джек. — Слова резали воздух, словно скальпель. — Уноси свою задницу домой, пока мы тебе не помогли.
— Подождите, — сказал Джек, словно просил время на раздумье. На самом деле он был слишком напуган, чтобы понимать, что он говорит.
— Чего еще ждать, идиот? Ты — убийца. Скажешь, не так? Ты убийца. Поэтому мы не можем больше ждать. Или ты добровольно возвращаешься в Нью-Хэмпшир сейчас же, или ты возвращаешься туда в мешке.
Джек услышал, как щелкнуло в трубке. Он уронил ее. Телефон наклонился вперед и сорвался со стены. На секунду он повис, удерживаемый проводами, потом с грохотом упал на пол.
Дверь с надписью «М» распахнулась за его спиной, и раздался громкий крик:
— ТВОЮ МАТЬ!
Джек обернулся и увидел худого, коротко стриженного парня лет двадцати, смотрящего на телефоны. На нем был белый передник и коричневый галстук — продавец в одном из магазинов.
— Это не я, — сказал Джек, — оно само…
— Твою мать, — повторил стриженый продавец, отвернувшись от Джека, как будто для того, чтобы уйти, но потом с силой ударил его по голове.
Джек побежал по коридору. Когда он был на полпути к эскалатору, снова раздался крик продавца:
— Телефон! Мистер Олафсон, телефон!
Снаружи воздух был на удивление влажен и чист. Ошеломленный, Джек шел по дороге. Когда он был в полумиле от автостоянки, черно-белая полицейская машина просвистела мимо него по направлению к Торговому центру. Джек отошел в сторону и дальше побрел по тротуару. Вдалеке семья из шестерых человек пыталась протащить большое кресло еще через один вход в центр. Джек увидел, что муж с женой ворочают кресло, а маленькие дети то пихают его, то прыгают на нем. Наконец в позе знаменосцев на знаменитой картине Иво Джима семья прошествовала через двери. Полицейская машина со скрипом затормозила у стоянки.
Около той двери, где семья в суровой борьбе победила кресло, на деревянном ящике сидел старый негр с гитарой в руках. Подойдя ближе, Джек увидел у ног человека металлическую кружку. Его лицо было скрыто под грязными солнечными очками и засаленной фетровой шляпой, надвинутой на лоб. Рукава его кожаной куртки были морщинистыми и напоминали хобот слона.
Джек свернул с тротуара, чтобы дать человеку столько, сколько он заслуживает, и заметил, что на шее у того висит табличка — белая выцветшая дощечка с большими кривыми буквами. Сделав еще несколько шагов, он смог прочитать:
СЛЕПОЙ ОТ РОЖДЕНИЯ
ИГРАЮ И ПОЮ
ХРАНИ ВАС ГОСПОДЬ
Он уже почти прошел мимо негра со старой разбитой гитарой, когда услышал его тихий шепот:
— Мальчик…
Глава 15Певец по имени Снежок
Джек резко повернулся к негру. Сердце — уже который раз за сегодняшний день! — бешено забилось в груди.
Спиди?
Негр взялся за кружку, поднял ее, потряс ею. Несколько монет звякнули на дне.
Это Спиди. За этими темными очками — Спиди.
Джек был уверен в этом. Но секунду спустя он уже был не менее уверен, что это не Спиди. У Спиди не было квадратных плеч и широкой груди. У Спиди плечи были сглаженные, чуть покатые, а его грудь имела слегка вдавленный вид. Это здешний Джон Харт… нет, Рэй Чарльз.
Но я не могу быть уверен ни в том, ни в другом, пока он не снимет свои черные очки.
Он уже открыл рот, чтобы громко произнести имя Спиди, но тут старик неожиданно заиграл. Его морщинистые пальцы, черные, как грецкий орех, высушенный неочищенным, проворно и даже с изяществом бегали по струнам и грифу. Он играл хорошо — пока звучал аккорд, медиатор извлекал мелодию. Секунду спустя Джек узнал эту вещь. Это была одна из старых записей его отца. Из первого альбома, с названием «Джон Харт на Миссисипи». И хотя слепой человек не пел, Джек хорошо знал слова:
Скажите, милые друзья, иль это не ужасно…
На новом кладбище пустом наш Льюис тихо спит.
И над могилою его лишь ангелы кружатся
С его душою на руках…
Светловолосый футболист и три его принцессы вышли из главного входа Торгового центра. Каждая из принцесс лизала мороженое. Мистер Америка в каждой руке нес по сандвичу. Они направились к тому месту, где стоял Джек. Джек, чье внимание было полностью приковано к старому негру, не заметил их. Он думал, что это Спиди и что Спиди каким-то образом читает его мысли. А что еще можно сказать, если этот человек заиграл «Джона Харта на Миссисипи», как только Джек подумал, что Спиди похож на этого самого Джона? К тому же эта песня содержит в себе его дорожное имя.
Тимми переложил оба сандвича в левую руку, а правой со всей силы толкнул Джека в спину. Его язык попал меж собственных зубов, как медведь в капкан. Боль была неожиданной и мучительной.
— Где ты вывалялся в навозе, кусок дерьма? — сказал он. Принцессы захохотали. — Давай-ка переверни ему кружку, — добавил спортсмен.
Джек споткнулся и опрокинул кружку слепого музыканта. Монеты посыпались и покатились. Мягкая линия блюза с шумом прервалась. Мистер Америка и три маленькие принцессы уже шли дальше, когда он поднял голову. Джек смотрел им вслед с уже знакомым чувством бессильной ненависти. Так чувствуешь себя, когда ты слишком молод, чтобы всем все прощать и быть при этом жертвой, доступной каждому — от припадочного Осмонда до лишенного чувства юмора старого лютеранина Элберта Паламаунтина, чье представление о правильно спланированном рабочем дне сводилось к хлюпанью по грязи в поле в течение двенадцати часов под холодным проливным октябрьским дождем или к сидению под замком в кабине грузовика, поеданию сандвичей и чтению Библии.
Джек не собирался им отвечать, хотя у него была странная уверенность, что, если б он этого захотел, он смог бы, что он приобрел какую-то силу — что-то похожее на электрический заряд. Временами ему казалось, что другие люди знают это — это было написано на их лицах, когда они смотрели на него. Но он не хотел никому отвечать. Он хотел остаться один. Он…
Слепой шарил вокруг себя, собирая рассыпанные деньги. Его руки медленно двигались над тротуаром, будто читая его. Вот он наткнулся на десятицентовик, поднес его к кружке и бросил его туда. Дзинь!
Издалека Джек услышал голос одной из принцесс:
— Почему ему разрешают здесь стоять? Он такой грязный!
И еще дальше:
— Да, мерзкий!
Джек встал на колени и принялся помогать слепому собирать монеты и складывать их в кружку. Вблизи от старика он чувствовал кислый запах пота, плесени и еще чего-то вроде воздушной кукурузы. (Продавец поп-корна разрешал слепому ночевать на полу своего фургона.)
— Благодарю вас, благодарю вас, — монотонно прокряхтел слепой. Джек почувствовал у него изо рта запах сандвича. — Спасибо вам, да хранит вас Господь, благодарю вас…
Он — Спиди.
Он не Спиди.
Но в конце концов мысль о том, как мало колдовского зелья у него осталось, заставила его заговорить — и в этом не было ничего странного. Жидкости действительно осталось мало — от силы на два глотка. После того что произошло в Анголе, он не знал, сможет ли он когда-нибудь снова заставить себя отправиться в Долины, но его целью все еще было спасти жизнь матери, а это значило, что ему все равно рано или поздно придется еще хотя бы раз побывать там.
И чем бы ни был Талисман, но, чтобы его достать, нужно перенестись в другой мир.
— Спиди!
— Спасибо, спасибо, большое спасибо, храни вас Господь… Что, кто-то говорит со мной?
— Спиди, это я, Джек!
— Здесь нет никаких Спиди, мальчик. Нет, сэр. — Его руки снова закружились над асфальтом в поисках оставшихся денег. Одной из них посчастливилось найти пять центов, и она бросила монету в кружку. Другая в это время дотронулась до туфельки проходящей мимо роскошно одетой молодой женщины, чье хорошенькое и совершенно глупое лицо скривилось в болезненном отвращении.
Джек поднял последнюю монету — серебряный доллар, большую старую монету с Леди Свободой на одной стороне.
Слезы брызнули из глаз. Он плакал по Тилкеру, Уайлду, Хагену, Деви, Хейделу… Он плакал по своей маме. По Лауре де Луизиан. По сыну кучера, лежащему на дороге, мертвому, с вывернутыми карманами. Но больше всего по себе самому. Он устал постоянно находиться в дороге. Конечно, если вы едете в «кадиллаке» — это не дорога, а мечта. Но когда вам еще нужно поймать его, поднимая свой большой палец, а потом рассказывать опостылевшую историю, когда любой может сделать с вами все что ему заблагорассудится, то это дорога Тяжких Испытаний. Джеку достаточно давно начали приходить в голову такие мысли, но у него не было выбора. Если он откажется от своей цели, злокачественная опухоль убьет его мать. А дядя Морган скорее всего убьет его.
— Нет, я не сделаю этого, Спиди, — говорил он сквозь слезы. — Я не сделаю…
Теперь слепой музыкант искал не монеты, а его. Эти аккуратные чувствительные пальцы нащупали его руку и сомкнулись вокруг нее. Джек ощутил мозоль на кончике каждого пальца. Слепой притянул Джека к себе, к запахам пота, плесени и съеденного сандвича. Лицо Джека оказалось на уровне подбородка Спиди.
— Мальчик, я не знаю никакого Спиди, но ты так о нем говоришь, будто он тебе очень нужен. Ты…
— Я потерял маму, Спиди, — проскулил Джек, — и Слоут меня нашел. Это его голос был в телефоне, его! Но самое худшее — это Ангола… Птичьи башни… Землетрясение… пять человек… я, я это сделал, Спиди, я убил этих людей, когда переносился в этот мир. Я убил их так же, как мой отец и дядя Слоут в свое время убили Джерри Бледсо!
Теперь Спиди знал об этом — о самом худшем. Джек проглотил ком в горле, затрудняющий дыхание, и снова расплакался. Но теперь это скорее был плач облегчения, а не страха. Все рассказано. Факт констатирован. Он — убийца.
— Ооооууу! — взвыл старик. Казалось, он все понял. — У тебя на душе тяжелый камень, сынок. Ты должен сбросить его.