— Старый добрый Волк, — сказал Джек. Кажется, эта фраза больше всего нравится его новому знакомому.
Волк засмеялся, как ребенок, и отпустил Джека. Тот вздохнул с облегчением. Рука не поломана, не съедена, но, похоже, с ней приключилась морская болезнь. «Дружелюбная лапа» Волка двигалась быстрее, чем отбойный молоток.
— Чужестранец? — спросил Волк. Он скользнул своей мохнатой рукой в брюки и принялся играть в карманный бильярд, совершенно не сознавая, что делает.
— Да, — ответил Джек и подумал, что может означать здесь слово «да». Должно быть, что-то необычное. — Это как раз то слово. Я именно Чужестранец.
— Черт меня возьми, верно! Я чую это от тебя! Прямо здесь и прямо сейчас! Оу! Врубись, чую! Не уметь нюхать — это плохо! Это так смешно! Волк! Это я! Волк! Волк! Волк! — Он откинул голову назад и засмеялся. Смех окончился чем-то похожим на вой.
— Джек, — сказал Джек, — Джек Сой…
Его рука снова попалась и затряслась.
— Сойер, — закончил он, оказавшись на свободе, и улыбнулся, хотя чувствовал себя так, будто был избит бейсбольной битой.
Пять минут назад он стоял, скрючившись, возле кирпичной стены нужника на шоссе № 70. А сейчас он был здесь и разговаривал с молодым существом, которое больше похоже на зверя, чем на человека.
И будь он проклят, если его простуда не осталась в том мире!
— Волк встретил Джека! Джек встретил Волка! Прямо здесь и прямо сейчас! О’кей! Хорошо! Святой Джейсон! Коровы на дороге! Ну разве они не тупые? Волк! Волк!
Голося, Волк выбежал на дорогу, по которой разбрелась добрая половина его стада, оглядываясь вокруг с выражением немого удивления, будто вопрошая, куда, собственно, подевалась вся трава. Джек увидел, что они действительно выглядят как нечто среднее между коровами и овцами, и подумал, как бы можно было назвать подобную помесь. Первое слово, моментально пришедшее на ум, было «коровцы» — и, возможно, рассуждал он, следующая фраза больше подойдет к такому случаю: «Волк пасет отару коров… или стадо овец». Вот так. Прямо здесь и прямо сейчас!
Бейсбольная бита снова опустилась на бедную голову Джека. Он сел и захохотал, зажав рот руками, чтобы заглушить звуки.
Даже самая большая коровца едва достигала четырех футов в высоту. У них была пушистая шерсть с тем же мутноватым оттенком, какой имели глаза Волка, — по крайней мере тогда, когда они не горели, как праздничные фонари Хэллоуина. Головы оканчивались короткими закрученными назад рогами, которые, похоже, абсолютно ни на что не годились. Волк прогонял их с дороги. Они шли степенно, без малейшего намека на страх. Если овца или корова боднет этого парня, думал Джек, пока он будет приходить в себя, я успею убежать отсюда подальше.
Но Волк понравился Джеку. Внешне. Точно так же, как Элрой вызвал у него неприязнь и страх. Хотя внешние различия между ними невозможно было уловить. Разве что Элрой слегка покозлистее, а Волк слегка… поволчистее.
Джек медленно подошел к тому месту, где Волк собирал свое стадо. Он вспомнил, как крался на цыпочках через боковой коридор дискотеки Апдайка к пожарной двери, ощущая близкое присутствие Элроя, чувствуя его запах, как корова, возможно, чувствует запах Волка. Он вспомнил руки Элроя, вытягивающиеся и покрывающиеся шерстью, вспомнил его распухающую шею, его зубы, превращающиеся в желто-черные клыки.
— Волк!
Волк повернул к нему свое довольное лицо. Его глаза сияли ярким оранжевым огнем и выглядели в этот момент одновременно и дикими, и умными. Затем огонь погас, и они снова стали мутными и красновато-коричневыми.
— Скажи, Волк, ты… оборотень?
— Конечно, — ответил Волк и еще раз улыбнулся. — Ты попал в самую точку, Джек. Волк!
Джек сел на камень, задумчиво глядя на Волка. Ему казалось, что невозможно удивиться больше, чем он уже был удивлен, но Волк без особых усилий разрушил это впечатление.
— Как поживает твой отец, Джек? — спросил он тем небрежным тоном, каким люди обычно справляются о здоровье чьих-либо родителей. — Как поживает Фил? Волк!
Несколько секунд Джек сидел открыв рот, без единой мысли, словно ничего не передающая радиостанция. Затем лицо Волка изменилось. Выражения счастья и детской непосредственности то одновременно появлялись на нем, то сменяли друг друга. Джек заметил, что ноздри Волка часто раздуваются.
— Он ведь умер, да? Волк! Прости меня, Джек. Черт бы меня побрал! Я дурак! Дурак! — Волк ударил себя кулаком по лбу и на этот раз действительно взвыл. Это был звук, холодящий кровь. Стадо коров беспокойно озиралось.
— Да, это так, — ответил Джек. Он услышал свой голос как бы со стороны, словно говорил не он, а кто-то другой. — Но… откуда ты знаешь?
— Твой запах изменился, — просто ответил Волк. — Я узнал, что он умер, потому что это было в твоем запахе. Бедный Фил! Такой хороший был парень! Я могу тебе сказать это прямо здесь и прямо сейчас, Джек! Твой отец был хорошим парнем! Волк!
— Да, — согласился Джек. — Он был хорошим. Но откуда ты знаешь его? И откуда ты знаешь, что он — мой отец?
Волк так посмотрел на него, как будто Джек задал настолько простой вопрос, что он даже не требовал ответа.
— Я, конечно же, помню его запах. Волки помнят все запахи. Ты пахнешь точно как он.
Ба-бах! Бейсбольная бита едва не добила Джека. Он почувствовал странное желание упасть в сырую траву и кататься по ней взад-вперед, схватившись за живот и подвывая. Люди говорили ему, что у него глаза отца, нос отца, рот отца, даже манеры отца, но никто никогда не говорил, что он пахнет, как отец. Это слишком сумасшедшая мысль, чтоб вот так ее принять.
— Откуда ты его знаешь? — снова спросил Джек.
Волк посмотрел в сторону.
— Он приходил с другим человеком, — сказал он наконец. — Я тогда еще был совсем маленьким. Тот, второй, — он плохой. Тот, второй, украл нескольких из нас. Твой отец не знал, — поспешно добавил он, будто боясь, что Джек рассердится. — Волк! Нет! Он был хороший, твой отец. А тот, другой…
Волк медленно покачал головой. На его лице появилось выражение даже более простое, чем его веселье. Это было воспоминание о каком-то детском кошмаре.
— Плохой, — закончил Волк. — Мой отец говорит, что этот человек устраивает себе место в этом мире. В основном он действует через своего двойника, но сам он из твоего мира. Мы знали, что он плохой, мы могли рассказать об этом. Но кто стал бы слушать Волков? Никто. Твой отец догадывался, что он плохой, но у него не было такого чутья, как у нас. Он знал, что он плохой, но не знал насколько.
Волк запрокинул голову и снова протяжно завыл — долгий, холодящий душу звук эхом отзывался в глубоком синем небе.
ИнтерлюдияСлоут в этом мире (II)
Из кармана объемистой парки (он купил ее, убежденный в том, что восточнее Скалистых гор Америка превращается в холодную пустыню в первых числах октября, — теперь пот бежал с него ручьями) Морган Слоут вынул небольшую стальную коробочку. Под крышкой находились десять маленьких кнопочек и экран из желтого матового стекла, два дюйма длиной и четверть дюйма шириной. Он аккуратно нажал несколько кнопочек ногтем левого мизинца, и в окошке высветился ряд цифр. Слоут купил эту фиговину в Цюрихе за бешеные деньги. Человек, продавший ее, уверял, что даже неделя, проведенная в крематории, не сможет повредить этой каленой стали.
В коробочке щелкнуло.
Слоут отвернул два тонких лоскутка черного бархата, открывая то, чем он владел уже добрых двадцать лет, чем он владел еще задолго до того, как родился этот ненавистный маленький ублюдок, из-за которого и начались все неприятности. Это был тусклый оловянный ключ. Когда-то он был вставлен в бок механическому игрушечному солдатику. Слоут увидел этого солдатика в лавке старьевщика в странном маленьком городишке Пойнт-Венути, штат Калифорния, в котором он имел большой интерес. Действуя под влиянием желания, слишком сильного, чтобы его отогнать (да он и не собирался его отгонять, он всегда потакал своим желаниям, этот Морган Слоут), он заплатил пять долларов за пыльного помятого солдатика, и… в любом случае ему нужен был не он. Ключ притянул к себе его взгляд. Именно ключ заставил его раскошелиться. Слоут вынул его из бока солдатика и положил в карман, как только дверь лавки захлопнулась за ним. Сам же солдатик угодил в мусорный бак около книжного магазина с интригующим названием «Опасная планета».
Сейчас, стоя перед своей машиной на окраине Льюисбурга, Слоут вытащил ключ и посмотрел на него. Так же как и медиатор Джека, оловянный ключ в Долинах превращался во что-то другое. Однажды, возвращаясь оттуда, он обронил ключ в коридоре здания своего старого офиса. И должно быть, немного волшебной силы из Долин осталось в нем, потому что этот идиот Джерри Бледсо поджарился не больше часа спустя. Поднимал ли Джерри ключ? Или, может, просто наступил на него? Слоут этого не знал, да и не очень-то хотел знать. Какое это имеет значение? Ему было совершенно наплевать на Джерри — учитывая, что подручный имел страховой полис, предусматривающий двойную компенсацию за смерть от несчастного случая (эту информацию Слоут получил от управляющего зданием, с которым они время от времени покуривали «косячок»). Морган едва не обезумел от своей потери. Нашел ключ Фил Сойер, он протянул его со словами: «Эй, Морган, это твоя игрушка? Поищи-ка у себя дырку в кармане. Я нашел его в коридоре, после того как вынесли бедного Джерри».
Да, в коридоре. В коридоре, где пахло мотором грузовика, который девять часов подряд гнал на предельной скорости. В коридоре, где все почернело, обгорело и оплавилось.
Все, кроме этого маленького оловянного ключика.
Который в ином мире служил чем-то… ну вроде громоотвода и который Слоут сейчас вешал на шею на блестящей серебряной цепочке.
— Ну вот, Джек, — сказал Слоут почти нежным голосом. — Настало время положить сокрушительный конец всей этой смехотворной истории.