— Не сейчас, — сказал Гарднер. — Чуть попозже. Мы потом замолим этот грех, не правда ли, Санни?
— Я готов хоть весь тень стоять да коледях и забаливать этот гдех!
Словно проснувшись после очень долгого сна, Волк закряхтел и оглянулся по сторонам. Он увидел руки, державшие Джека, словно это был младенец. На удивление громкий и мощный рев сотряс стены комнаты:
— Нет! Отпустите его!
Гарднер с кошачьей грацией приблизился к не видящему его Волку, и это напомнило Джеку, как в том далеком грязном дворе Осмонд подходил к несчастному кучеру. Волк изогнулся колесом, вскрикнул и попытался схватить шприц рукой, тут Гарднер ловко остановил его и отвел руку, но так и не ввел снотворное.
Мальчики, имевшие обычный для «Дома Солнечного Света» изумленно-испуганный вид, теперь начали медленно отступать к двери. Никто из них не хотел связываться с таким большим яростным дураком, как Волк.
— ОТПУСТИТЕ ЕГО! Отпустите… его… отпустите…
— Волк!
— Джек… Джеки…
Волк посмотрел на него своими недоумевающими глазами, которые меняли цвет, словно калейдоскопы странной конструкции, — от светло-коричневого до оранжевого, от оранжевого до темно-красного. Он протянул к Джеку свои мохнатые руки, но в этот момент за его спиной появился Гектор Баст, и Волк как подкошенный рухнул на пол.
— Волк! Волк! — Джек смотрел на него полными слез и ярости глазами. — Если ты убил его, ты, сукин сын…
— Тшш, тихо, мистер Паркер, — прошептал Гарднер прямо в ухо, и Джек почувствовал, как холодный металл иглы входит в его руку. — Успокойся. Мы всего лишь собираемся зажечь маленький солнечный свет в твоей душе. А затем поглядим, понравится ли тебе таскать тележки по спиральной дороге. Аллилуйя.
С этим словом Джек провалился в небытие.
Аллилуйя… аллилуйя… аллилуйя…
Глава 26Волк в карцере
Джек проснулся задолго до того, как это заметили, но он с трудом сознавал, кто он, где он и что с ним случилось, — он чувствовал себя как солдат, переживший яростный и продолжительный артиллерийский обстрел. Рука ныла в том месте, куда Гарднер вогнал металлическое жало шприца. Голова раскалывалась — казалось, пульсируют даже глазные яблоки. И еще ему очень хотелось пить.
Понимание происходящего начало возвращаться к нему, когда он попытался левой рукой потереть больное место на локтевом сгибе правой руки и не смог этого сделать. Его руки были словно заплетены в косичку. Джек ощутил запах старой отсыревшей брезентовой ткани — запах палатки бойскаутов, несколько лет провалявшейся на чердаке. И только теперь понял, что на нем надето.
Это была смирительная рубашка.
«Ферд понял бы это быстрее, Джеки», — подумал он, и мысли о Ферде заполнили все его сознание, несмотря на мучительную головную боль. Он немного расслабился, и эта пульсирующая боль, соединившись с жжением в руке, вылилась наружу протяжным стоном. Джек не успел вовремя опомниться.
Гек Баст:
— Он просыпается.
Преподобный Гарднер:
— Не может быть. Я влил ему дозу, достаточную для того, чтобы свалить с ног огромного слона. Он очнется самое раннее часов в девять. А сейчас он просто бредит. Гек, я хотел тебя попросить: сходи наверх и проведи исповедь. И еще скажи, что сегодня вечерней проповеди не будет. Я должен встретить самолет, и это только начало того, что, возможно, станет Очень Длинной Ночью. Зингер, сынок, останься здесь и помоги мне разобраться с бумагами.
Гек:
— Но я уверен, что он проснулся…
Преподобный:
— Иди, Гек. И скажи Бобби… ну, этому, Стручку, чтобы он присматривал за Волком.
— Не думаю, что ему там сильно нравится!
«Ах, Волк, они снова посадили тебя в карцер, — горевал Джек. — Прости меня… это моя вина… все из-за меня…»
— Очищение душ грешников редко происходит беззвучно, — услышал Джек голос Гарднера. — Когда изгоняешь дьявола, он выходит наружу с криками и стонами. А теперь иди, Гек.
— Слушаюсь, Преподобный Гарднер!
Джек слышал голос Баста рядом с собой, но не видел его. Он не мог позволить себе открыть глаза.
Помещенный в грубо сделанный, сваренный из ржавых металлических листов карцер, словно заживо похороненный в железном гробу, Волк выл весь день напролет, разбивая в кровь свои руки и ноги о стены и крепкую, запертую на двойной засов дверь темницы, пока жуткая, нестерпимая боль не заставила его остановиться. Он понимал, что, искалечив кулаки и отбив ноги, он не сможет выбраться отсюда, и в то же время был уверен, что никто не собирается выпускать его на свободу. Но он не мог ничего с собой поделать. Он был Волком, а Волки больше всего на свете не выносят замкнутого пространства. И больше всего на свете они не любят сидеть под замком.
Его крики разлетались по внутреннему двору «Дома Солнечного Света» и даже доносились до близлежащих полей. Мальчики беспокойно смотрели друг на друга и молчали.
— Я утром видел его в туалете, и он выглядел как сумасшедший, — сообщил Рой Оудерсфелт Мортону тихим срывающимся голосом.
— А они правда трахались, как говорит Зингер? — спросил Мортон.
Еще один вопль Волка донесся из тесного металлического карцера, и оба мальчика поглядели в ту сторону.
— Еще как! — выпалил Рой. — Правда, я сам не видел, потому что я очень маленького роста, но впереди меня стоял Бастер Ротс, и он сказал, что этот большой долбанутый парень засунул свою членяру прямо в задницу этому красавчику! И еще он сказал, что член у него размером с водопроводную трубу!
— О Господи! — полным почтения голосом сказал Мортон. Скорее всего он думал в этот момент о своем собственном (и, надо сказать, не маленьком) «членяре».
Волк провыл весь день, но когда солнце начало садиться, он затих. Тишина показалась мальчикам зловещей. Они стали чаще, намного чаще и с большим беспокойством поглядывать в сторону металлического сооружения, расположившегося в центре пустынного заднего двора «Дома». Карцер имел шесть футов в длину и три в высоту, если не считать грубого скоса с одной стороны, где было закрытое тяжелой стальной сеткой отверстие, служившее в карцере окном. Железный гроб. Пожалуй, лучшего названия не придумаешь. «Что там происходит?» — думали мальчики. Даже во время исповеди, когда обычно забываются все остальные дела, когда один с упованием кается в своих вымышленных грехах, а остальные с упоением его слушают, даже тогда головы поворачивались к единственному окну общей комнаты…
«Что там происходит?»
Гектор Баст видел, что их мысли сосредоточены вовсе не на исповеди, и это бесило его, но он был не в состоянии что-либо изменить, потому что не понимал, что происходит. Чувство жуткого ожидания неизвестно чего охватило всех мальчиков в «Доме». Их лица были бледнее, чем обычно, глаза лихорадочно блестели, словно у наркоманов.
«Что там происходит?»
А происходила очень простая вещь.
Волк снова попал во власть луны.
Он почувствовал это, как только лучи солнца, проникавшие сквозь вентиляционное окно, начали изменять угол, поднимаясь все выше и выше по стене, и приобрели красноватый оттенок. Луна еще не стала достаточно полной, и это могло навредить ему, даже убить. Но это случилось, как всегда случается с Волками — пришло для этого время или нет, — когда они слишком долго и слишком сильно страдают. Волк очень долго держал себя в руках, потому что так хотел Джек. Ради Джека он проявил великий героизм в этом мире. Джек, возможно, понимает это или когда-нибудь поймет, но даже ему не все дано постичь.
Но сейчас Волк умирал, и луна захватила его, а поскольку смерть прекращает страдания и переносит душу в другой, лучший мир, такой спокойный и священный, Волк чувствовал облегчение и даже радость. Как это прекрасно — ни с кем больше не бороться!
Зубы его неожиданно превратились в острые клыки.
После того как Гек Баст ушел, комнату наполнили обычные для офиса звуки: скрип отодвигаемых стульев, звяканье ключей на поясе Преподобного Гарднера, скрип открываемой и закрываемой дверцы сейфа.
— Абельсон. Двести сорок долларов тридцать шесть центов.
Пальцы Зингера пробежались по кнопкам компьютера.
Питер Абельсон был одним из счастливчиков, принадлежавших к категории «С». Как и все «свободные», он был сияющим, представительным и не имел физических дефектов. Джек видел его лишь несколько раз, и ему показалось, что Абельсон похож на Донди — этого всеми покинутого, одичавшего ребенка, смотрящего со страниц комиксов своими большими, бездонными глазами.
— Кларк. Шестьдесят два доллара семнадцать центов.
Снова шелест кнопок. Пауза. Затем Зингер нажал красную кнопку с надписью «Стоп». Машина немного поурчала и затихла.
— Все меньше и меньше, — заключил Зингер.
— Не волнуйся, я поговорю с ним. А теперь, пожалуйста, не отвлекай меня, Санни. Мистер Слоут прилетает в Манси в десять пятнадцать, а дорога далека. Я не хотел бы опаздывать.
— Прошу прощения, Преподобный Гарднер.
Гарднер сказал что-то еще, но Джек уже не слушал его. На слове «Слоут» сильнейший шок сковал его по рукам и ногам. Однако какая-то часть его вовсе не была удивлена. Часть его давно знала, что в колоде может оказаться и эта карта. Гарднер заподозрил его с самого начала. Он не хотел беспокоить своего босса по пустякам, предположил Джек. Или, возможно, не хотел признаваться в том, что не может без его помощи добиться правды от Джека. Но наконец-то он решился и позвал его… Откуда? С востока? С запада? Джек много бы отдал за то, чтобы узнать это. Откуда вылетел Морган — из Лос-Анджелеса или из Нью-Хэмпшира?
Здравствуйте, мистер Слоут. Я не хотел вас беспокоить, но дорожный патруль доставил мне одного мальчика… вернее, двух мальчиков, но меня интересует только один из них. Мне кажется, я его знаю. Или, возможно, мое второе «я» его знает. Он назвался Джеком Паркером, только… Что? Описать его? Хорошо, сейчас попробую…