Когда мальчики посмотрели вниз, его там уже не было.
— Где был твой отец, как ты думаешь? — тихо спросил Джек. — Куда он делся, когда исчез из туалета, а, Ричард?
Ричард медленно поднял на него глаза, и вдруг все его лицо, обычно такое спокойное и задумчивое, перекосилось от страха. Подбородок мелко задрожал. Неожиданно Ричард упал на руки Джека и в слепом ужасе вцепился в него.
— Оно п-п-прикоснулось ко м-м-мне! — панически закричал он. Все его тело тряслось под руками Джека, словно он сидел на электрическом стуле. — Оно прикоснулось ко мне, оно п-п-прикоснулось ко м-м-мне! Что-то здесь при-прикоснулось ко м-мне. Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО… ЧТО ЭТО Б-БЫЛО!
Прижавшись горячим лбом к плечу Джека, Ричард начал свой рассказ о том, что хранил в себе все эти годы. Слова слетали с его языка, словно деформированные пули. Слушая, Джек поймал себя на том, что вспоминает, как его собственный отец зашел в гараж… и вернулся два часа спустя совершенно с другой стороны. Для Джека это не прошло бесследно, но то, что случилось с Ричардом, было намного хуже. Это и объясняло его безоговорочную приверженность Реальности — только Реальности и ничему, кроме Реальности. Это объясняло и его реакцию на любое проявление фантазии, и в особенности на научную фантастику… По собственному школьному опыту Джек знал, как проглатывают научную фантастику… даже сухую пищу, вроде Хайнлайна, Азимова, Артура Кларка, Ларри Нивена. Но Ричард был не таков. Его отвращение к фантастике заходило так далеко, что он не прикасался ни к одному роману, даже если это было положено по школьной программе. Ребенком Ричард позволял Джеку подбирать ему книги для «свободного чтения» и пережевывал их, если они были ему по вкусу. Для Джека стоило огромных трудов подыскать книгу — хотя бы одну книгу! — которая бы восхитила Ричарда, захватила его, как хорошие книги захватывали самого Джека… Они, думал он, почти так же хороши, как его видения, и каждая из них отражает его собственное представление о Долинах. Но от Ричарда ему никогда не удавалось добиться никакой реакции. Вернее, реакция-то, конечно, была. И на «Красного коня», и на «Ленивого демона», и на «Ловца» или на повесть «Я — легенда» она всегда была одинакова — сдвинутые брови и скучающий взгляд, пока он читал, затем те же сдвинутые брови и тот же скучающий взгляд, пока рассказывал о прочитанном на уроке, а за этим следовала либо тройка, либо, если учитель литературы был особенно великодушен в этот день, четверка. После каждой тройки Ричард пропускал несколько занятий.
Когда Джек прочел «Повелителя мух» Уильяма Голдинга, он очень долго чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод, чувствовал, как дрожит все у него внутри. Он был одновременно восхищен и испуган, и всей душой, всем сердцем желал того, чего всегда желал, когда книга оказывалась по-настоящему хорошей, — чтобы она никогда не кончалась, чтобы продолжалась и продолжалась, как жизнь. Он знал, что скоро подходит очередь Ричарда делать выступление по «свободному чтению», и он дал ему эту потрепанную, зачитанную книгу, уверенный, что должен это сделать: это сломает каменную стену, Ричард просто не может не отреагировать на этот рассказ о бездомных одичавших детях. Но Ричард пролистал «Повелителя мух» так же, как раньше пролистывал все остальные романы, и написал очередной отчет о результатах патологоанатомического обследования жертвы дорожно-транспортного происшествия.
Что с тобой? — взорвался тогда доведенный до отчаяния Джек. Скажи мне, ради Бога, что ты имеешь против этой книги, Ричард?
Ричард удивленно посмотрел на него, явно не понимая причины его злости, и ответил:
Но ведь этого же не было на самом деле, разве не так?
Джек ушел в этот день подавленный тем, что Ричард не способен принять какой бы то ни было вымысел. Но он кое-что понял и, возможно, даже лучше понял, чем хотел. Для Ричарда открывать каждую фантастическую книгу было равносильно тому, что открыть дверь туалета. Возможно, каждая красиво иллюстрированная обложка, изображающая никогда не происходившие события так, словно они совершенно реальны, напоминала Ричарду то утро, когда необъяснимого ему хватило Раз и Навсегда.
Ричард видит, как его отец заходит в туалет, расположенный около его спальни, и закрывает за собой дверь. Ричарду пять… или шесть… по крайней мере семи ему еще нет. Он ждет пять минут, потом десять, и, когда отец все еще не выходит из туалета, ему становится немного страшно. Он начинает звать. Он зовет…
(своего курящего… он зовет своего пьющего… он зовет своего)
…отца, и когда отец не отвечает, он начинает звать громче и громче и подходит ближе к туалету. В конце концов, когда прошло уже пятнадцать минут, а отец так и не вышел, Ричард потянул на себя дверь и вошел… в темноту.
И кое-что произошло.
В спертом воздухе туалета появился другой запах — горячий странный запах. Ричард снова принялся выкрикивать имя отца: ему в голову пришла сумасшедшая идея, что, должно быть, здесь был пожар и его отец сгорел в нем, потому что здесь пахло пожаром… И вдруг он обнаружил, что пол исчез из-под его ног и он стоит в черной грязи. Странные крупные насекомые с круглыми глазами на длинных щупальцах-стебельках сновали вокруг его тапочек. «Папа!» — закричал он. Стены исчезли, пол исчез, но под ногами не было чистого снега, а только эта зловонная грязь, которая была родным домом этих мерзких черных насекомых. На крик Ричарда ответили другие крики и дикий, безумный смех. Темный ревущий ветер доносил до него клубы дыма… Ричард кинулся назад, в ту сторону, откуда пришел, выставив вперед руки, как слепой. Он снова вдохнул душный, спертый воздух…
И чья-то рука схватила его за пояс.
«Папа?» — спросил он, но, опустив глаза, увидел, что его держит не человеческая рука, а нечто зеленое и чешуйчатое, покрытое редкими жесткими волосками. Это зеленое «нечто» тянулось в сторону огромного, сокрытого в темноте тела; пара желтых горящих глаз смотрела на него с выражением животного голода.
Ричард закричал, вырвался и бросился в темноту… И как только его руки снова нащупали висевшую на стене спортивную куртку отца, как только он услышал тихое звяканье крючка, на котором она висела, зеленая чешуйчатая рука снова схватила его, на этот раз за шею… и исчезла.
Целых три часа он стоял, дрожа, серый, как зола в остывшей печи, у этого проклятого туалета, боясь войти, боясь зеленой руки и желтых глаз, все более и более склоняясь к мысли, что отец мертв. И когда к концу четвертого часа отец появился… из двери между спальней и гостиной — из двери за спиной Ричарда, — в этот миг Ричард возненавидел фантастику. Он отказался подпускать ее к себе, верить ей, принимать существование описываемых в ней вещей. Все очень просто — ему хватило ее Раз и Навсегда.
Он побежал навстречу отцу, к любимому Моргану Слоуту, и так крепко обнял его, что после этого у него целую неделю болели руки. Морган, смеясь, приподнял его, спросил, почему он такой бледный. Ричард улыбнулся и сказал, что, должно быть, съел что-то не то на завтрак, но сейчас он уже чувствует себя лучше. Он поцеловал отца в щеку и почувствовал любимый сладкий запах одеколона и леденцов. В тот же день он собрал все свои приключенческие книжки — «Золотые книжечки», «Самые любимые сказки», «Читаю сам», «Книги доктора Сосса», «Волшебные истории для самых маленьких», — сложил их в коробку, а коробку отнес в подвал. Сделав все это, он подумал: «Я не буду жалеть, если сейчас случится землетрясение и все эти книги провалятся в трещину в полу. Я только буду рад. Правда, буду рад и буду смеяться несколько дней подряд».
Этого не произошло, но Ричард все равно чувствовал огромное облегчение оттого, что ненавистные книги оказались в двойной темноте — темноте коробки и темноте подвала. Он больше никогда не вспоминал ни о них, ни о зеленой чешуйчатой руке, хотя иногда ему чудилось, что под кроватью или в шкафу прячется некто с голодными желтыми глазами, но теперь начались все эти странные события в Школе Тэйера, и он плачет горючими, непривычными для него слезами на плече своего друга Джека Сойера.
…Раз и Навсегда…
Джек надеялся, что, рассказав свою историю и вдоволь наплакавшись, Ричард вновь обретет способность рассуждать здраво. Джек уже не думал о том, что Ричард захочет присоединиться к нему в пути на запад, но если он заставит себя поверить в настоящую причину происходящего вокруг сумасшествия, то по крайней мере направит всю силу своего ума на то, чтобы помочь Джеку уйти… Уйти из Школы Тэйера и из жизни Ричарда, пока тот окончательно не свихнулся.
Но когда Джек попытался рассказать другу, как его собственный отец, Фил, зашел в гараж и не вышел оттуда, Ричард отказался слушать. Старая тайна была раскрыта (хотя Ричард упрямо продолжал считать, что все случившееся в тот день в туалете не более чем галлюцинация), и с Ричарда было довольно. Раз и Навсегда.
На следующее утро Джек спустился вниз. Он забрал все свои вещи и те вещи, которые, по его мнению, могли пригодиться Ричарду: зубную щетку, учебники, тетради и чистую одежду. Он решил, что этот день они тоже проведут в комнате Альберта Колобка. И будут наблюдать за двором и главными воротами. Когда спустится ночь, можно будет попытаться бежать.
Джек порылся в столе Альберта и в одном из ящиков обнаружил бутылочку с детским аспирином. Несколько секунд он молча смотрел на нее, думая, что эти маленькие оранжевые таблетки почти так же много говорят о любящей маме исчезнувшего Альберта, как и этикетка от ликера на двери туалета. Джек вытряс на ладонь с полдюжины таблеток и протянул их Ричарду. Ричард отсутствующим жестом взял их.
— Отойди от окна и ложись, — сказал Джек.
— Нет, — ответил Ричард. Его голос казался тревожным и ужасно несчастным. — Я должен продолжать наблюдение, Джек. Если происходят подобные вещи, нужно сохранять бдительность. И наблюдать, чтобы потом можно было дать полный отчет перед… перед… государством.