нравишься, Джек! Вот почему я не проучил тебя, когда ты повысил на меня голос, хотя, поверь, я мог бы… Ты нужен мне на выходные.
Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновь улетучился.
— А что, если я все же уйду? — спросил он. — У меня есть почти пять долларов, и моё пребывание в этом паршивом городишке слишком затягивается.
Глядя на мальчика и все ещё улыбаясь, Смоки спросил:
— Помнишь мужчину, прошлой ночью напустившего на пол лужу в туалете?
Джек кивнул.
— Ты помнишь, как он выглядел?
— Гадко, омерзительно. А что?
— Это Могильщик Атвелл. На самом деле его зовут Карлтон, но вот уже десять лет он добровольно ухаживает за городским кладбищем, поэтому все зовут его Могильщик. Это было… ммм… двадцать или тридцать лет тому назад. Он пришёл служить в городскую полицию во время президента Никсона. Сейчас он шеф здешней полиции.
Смоки отхлебнул немного пива из бутылки и посмотрел на Джека.
— Могильщик скоро вернётся в бар. И если ты сейчас уйдёшь отсюда, Джек, то я не смогу гарантировать, что у тебя с ним не возникнет проблем. Возможно, это окончится отправкой домой. Возможно, сбором яблок на муниципальных землях… думаю, там не менее сорока акров, засаженных деревьями. Возможно, побоями. Или… Я как-то слышал, что наш друг Могильщик очень любит детей на дорогах. Особенно мальчиков.
Джек вспомнил расстёгнутые брюки и свисающий из них чудовищный агрегат. Ему стало плохо, ноги и руки похолодели.
— Здесь ты находишься под моим крылышком, — продолжал Смоки. — Никто не знает, когда ты выйдешь на улицу. Не знает этого и Могильщик. Конечно, ты можешь без страха ходить по городу. Попытайся, Джекки… Но где гарантия, что он вдруг не перегородит тебе дорогу своим большим «плимутом»? Он не слишком умен, но иногда у него прорезывается поразительный нюх… Или… кто-нибудь может позвонить ему.
За стойкой Лори вымыла посуду и вытерла руки; потом включила радио и начала подпевать в такт звучащей песенке.
— Вот что я скажу тебе, — подытожил Смоки. — Задержись у меня, Джекки. Отработай выходные. Потом я посажу тебя в машину и сам вывезу из города. Ты уедешь отсюда в воскресенье с тридцатью баксами в кармане и больше никогда не вернёшься. Ты уедешь, думая, что Оутли — не самое худшее в мире место. Что ты на это ответишь?
Джек посмотрел в его карие глаза и увидел в них жёлтые и красные огоньки; он видел, что Смоки обнажил в улыбке вставные зубы; он даже заметил с непередаваемым ощущением «дежа вю», что по бумажному колпаку ползёт жирная муха.
Смоки знал, что Джек не верит ни одному его слову. После отработанной субботы он проснётся в воскресенье не раньше обеда, а Смоки к этому времени будет слишком занят, чтобы отвезти его. Джек не боялся уйти; он боялся, что Смоки позвонит своему дружку Могильщику и скажет:
— Он идёт сейчас по Мельничной дороге, старина, так почему бы тебе не поймать его? Забегай потом ко мне! Сколько угодно дармового пива, но не смей входить в мой клозет, пока я не получу мальчишку обратно.
Это был один сценарий. Возможно, есть и другие, но суть оставалась неизменной.
Смоки улыбнулся ещё шире.
10. ЭЛРОЙ
«Когда мне было шесть лет…»
«Пробка» гудела подобно гигантскому улью. Джек увидел, что два стола исчезли. На освободившемся месте танцевали парочки.
— Нечего прохлаждаться, — сказал Смоки, когда Джек на секунду прислонился к стойке бара, чтобы перевести дыхание. — Убери здесь и проваливай за следующей бочкой.
— Лори не говорила…
Боль пронзила ногу: Смоки тяжёлым башмаком наступил на неё. Слезы брызнули из глаз мальчика.
— Заткнись, — прорычал Смоки. — Лори глупа, как пробка, да и ты не умнее. Живо тащи сюда бочку!
Мальчик вернулся в кладовую, прихрамывая на отдавленную ногу и удивляясь, что пальцы на ней не сломаны. Это вполне могло произойти. Голова гудела от дыма и шума. Он не мог больше терпеть все это. Если Оутли — его тюрьма, а «Оутлийская пробка» — его камера, то Смоки Апдайк — его тюремщик.
Он думал о Территориях — каковы они в этом месте — и напиток Смотрителя казался единственной возможностью спастись.
Отпить немного и…
А если он сумеет пройти на запад одну-две мили, то сможет отхлебнуть ещё чуть-чуть и приземлиться в США за пределами этого ужасного городка — где-нибудь в Бушвилле или Пемброке.
«Когда мне было шесть лет, когда Джеку было шесть лет, когда…»
Он вкатил новую бочку с пивом… Перед ним стоял высокий ковбой с большими руками, похожий на Рэндольфа Скотта, и смотрел на него.
— Привет, Джек, — сказал ковбой, и Джек с ужасом увидел, что глаза мужчины жёлтые, как цыплячий пух. — Разве тебе не говорили, чтобы ты ушёл? Ты плохо слушаешь, а?
Джек оцепенело смотрел в эти жёлтые глаза, и внезапно в голову ему пришла безумная мысль: это и был тот, кто затаился в туннеле — человек-вещь с мёртвыми жёлтыми глазами.
— Оставь меня в покое, — тихо прошептал мальчик.
Незнакомец усмехнулся:
— Ты собирался уходить!
Джек хотел вернуться… но сзади была стена. А впереди стоял ковбой, похожий на Рэндольфа Скотта, и дыхание его источало запах мертвечины.
Время остановилось, а потом медленно пошло назад.
…Между полуднем четверга — временем, когда Джек приступил к работе, и четырьмя часами, когда в кабачок после работы стали заходить посетители, телефон с табличкой «ПРОСЬБА СОКРАТИТЬ ВАШИ ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ ДО ТРЕХ МИНУТ» звонил дважды.
Когда он позвонил в первый раз, Джек совсем не испугался.
Двумя часами позже, когда мальчик выносил последние пустые бутылки, телефон зазвонил снова.
На этот раз Джек почувствовал себя, как животное, оказавшееся в сухом лесу во время пожара… хотя он ощущал не жар, а холод. Телефон был всего в четырех футах от мальчика. Он подумал, что сейчас увидит, как лёд выплёскивается из трубки, покрывая все кругом.
Но это был всего лишь телефон, а мороз был внутри Джека.
Он замер в оцепенении.
— Джек, — крикнул Смоки. — Сними эту чёртову трубку! За что я тебе, спрашивается, плачу?
Джек взглянул на Смоки безнадёжно, как загнанный в угол зверь, но на лице у Апдайка расплылась удовлетворённая улыбка, которая обычно появлялась после пощёчины, отвешенной Лори.
Мальчик стоял у телефона, все глубже погружаясь в холод; на руках выступила гусиная кожа, на кончике носа зависла капелька.
Он взял трубку — руки сразу оледенели. Поднёс трубку к уху. Ухо мгновенно замёрзло.
— «Оутлийская пробка», — бросил он в мёртвую пустоту, и рот его также заледенел.
Голос из трубки был скрипучим, безликим, неживым.
— Джек! — окрикнул его голос, и мальчик застыл, как после укола новокаина. — Джек, осел, убирайся домой!
Издалека он услышал себя:
— «Оутлийская пробка» слушает. Есть здесь кто-нибудь? Алло?.. Алло?..
Холодно, Господи, как холодно!..
Горло онемело. Лёгкие, казалось были отморожены. Сердце замерло; мальчик был почти мёртв.
Безжизненный голос продолжал:
«С одинокими мальчиками по дороге могут случиться большие неприятности. Спроси любого».
Он быстрым, резким движением повесил трубку, отдёрнул руку и долго стоял, глядя на телефон.
— Кто это был, Джек? — спросила Лори, и её голос звучал как бы издалека… но все же ближе, чем его собственный несколько секунд назад. Все становилось на свои места. На телефонной трубке Джек заметил отпечаток своей руки, который постепенно бледнел и исчезал с чёрной пластмассы.
В четверг вечером Джек впервые увидел человека, похожего на Рэндольфа Скотта. Толпа в кабачке в этот день была несколько меньше, чем накануне, но за столиками и стойками сидело ещё много посетителей.
Это были жители города, чьи плуги давно ржавели в пыльных сараях; люди, которые и хотели бы быть фермерами, да забыли, что для этого нужно делать. По мнению Джека, лишь немногих из них можно было представить себе за штурвалом трактора. Это были люди в темно-серых, коричневых или темно-зелёных куртках. На ремнях у них висели ключи. Лица избороздили морщины, но это были морщины угрюмости. Все они носили ковбойские шляпы, многие напоминали Чарли Дэниэлса с этикетки жевательного табака. Но Оутлийцы не жевали табак; они курили сигареты.
Джек как раз убирал в зале, когда вошёл Могильщик Атвелл. Янки насторожились; мужчины за стойкой пристально смотрели на него. Накануне Атвелл заглядывал сюда в местном варианте спортивной одежды (рубашка цвета хаки с большими накладными карманами, джинсы и ботинки с металлической пластинкой впереди). Сегодня на Могильщике была голубая полицейская форма. За плечом висело большое ружьё с деревянным прикладом. Он бегло взглянул на Джека, который тут же вспомнил слова Смоки: «Я слыхал, что старина Могильщик любит детей ни дорогах. В особенности мальчиков», и испуганно отпрянул. Атвелл широко улыбнулся.
— Решил задержаться у нас, паренёк?
— Да, сэр, — выдавил из себя Джек, и яростно принялся тереть тряпкой половицу, хотя она и так давно уже сверкала. Он ждал, когда Атвелл уйдёт. Ждать пришлось недолго. Джек увидел, что полицейский направился к стойке… и тогда мужчина, стоящий слева, обернулся и посмотрел на него.
«Рэндольф Скотт», — внезапно подумал Джек, — «вот на кого он похож».
Но если настоящий Рэндольф Скотт был героем с улыбкой человека, совершающего добрые дела, то этот выглядел скучным и не совсем нормальным.
С испугом Джек понял, что мужчина смотрит именно на него, Джека. Не на всех, кто вообще присутствует в баре, не на кого-то другого, а именно на Джека. Джек знал, что это так.
Телефон. Звонящий телефон.
Поддавшись внезапному порыву, Джек отшвырнул швабру. Он заглянул в висевшее рядом зеркало и увидел собственное перепуганное лицо.
На стене надрывался телефон.
Мужчина, стоящий слева, покосился на аппарат… и вновь перевёл глаза на Джека, замершего с тряпкой в руке. Тело мальчика покрылось «гусиной кожей», волосы на голове зашевелились.