но я больше налегал на изумительно вкусные пирожки с яблоками.
Во время обеда мы чинно обменивались глубокомысленными замечаниями на самые простые темы: поведение детей, погода, состояние цветов в розарии и о прочем в том же духе. Не принято за столом говорить о серьёзных вещах.
За обедом я решил проверить реакцию на мои ухаживания за Луизой. Сделать это легко: наши с Луизой места оказались рядом, и я принялся нашёптывать девушке разные забавные истории. С серьёзнейшим видом я рассказал ей историю возникновения борща, и о курьёзной борьбе за первенство: чьё же это блюдо. Описал глупые попытки поляков и малороссов приписать честь создания борща себе. Глупые потому что каждому непредвзятому исследователю ясно, что борщ исконно русское блюдо, и изобретено оно в Верхней Ольшанке Обоянского уезда Курской губернии. И водка изобретена у нас, и колесо изобрёл один мужик из Ольшанки, правда, не Верхней, а Средней. Но всё равно наш. Порох и книгопечатание — тоже чисто Ольшанские изобретения, да. И Америку открыл наш человек, Костя Клумбочкин, имя которого испанцы переделали на свой лад.
Луиза поначалу слушала мою ахинею серьёзно, потом начала тихонько хихикать, а когда дошли до Ольшанского изобретения — котлеты с пюре, поскольку картошку тоже селекционировали ольшанцы, то и вовсе смеяться.
Ага! Наталья свет Алексеевна всё это время искоса, но внимательно наблюдает за нами, периодически взглядом указывая на нас Павлу. Павел Петрович поглядывает и очень одобрительно улыбается. Ну что же, суду всё ясно.
После обеда я отправил Луизу отдохнуть, назначив начало работ на три часа. Девушка слегка расстроилась, но послушно ушла, а я отправился к Наталье Алексеевне.
— О, Юрий Сергеевич! Присаживайся, хочу с тобой поговорить об очень важном деле.
— Слушаю Вас, Наталья Алексеевна.
— Мы старые друзья, не забывай это. — погрозила мне пальчиком Наталья.
— Что ты хотела мне сказать?
— По своему сану я шефствую над кирасирским полком.
— Кажется, их именуют синими кирасирами?
— Совершенно верно. По статусу он не относится к гвардии[44], и я не желаю делать их гвардейцами, пусть остаются армейским полком, но всё у них должно быть лучшим. Так вот, у синих кирасир имеется свой марш, но это самая обыкновенная, ничем примечательная мелодия.
— Чего же ты хочешь, Наталья Алексеевна?
— Нужен новый марш. Мундиры по твоему образцу им уже шьют. Для отличия от других полков у них будут особые шевроны и кокарда с моей монограммой на кивере. Ружья и пистолеты нового образца они тоже получат перед выходом в поход, дело теперь только за маршем. Возьмёшься написать?
Я задумался. Маршей я знаю великое множество, но все они в той или иной степени похожи друг на друга. Наталье же нужен особенный марш, и я совсем не прочь ей в этом угодить.
А что если???
— Наталья Алексеевна, есть у меня старая наработка, я тебе её сейчас изображу. Пойдём к роялю?
Мы отправились в мою рабочую комнату с роялем.
— Девушки, можете усаживаться где угодно, но трогать бумаги на стульях я вам запрещаю. — самым склочным голосом проскрипел я.
Девушки не смутились, тут же притащили стулья от дальней стены и для себя и для своей госпожи. Неожиданно выяснилось, что среди девушек оказалась отосланная было Луиза.
— Мы готовы слушать. — улыбнулась Наталья.
— Вообще-то это оркестровая сюита, но военный оркестр её исполнит безо всякого труда. И я заиграл Румбу, последнюю шестую часть гениальной сюиты «Время вперёд!» Георгия Свиридова, попутно давая пояснения:
— Сначала мощно и жёстко звучат ударные…
— Теперь к ударным подключаются духовые, но тихо, в полтона…
— Теперь ударные почти затихают, зато во всю мощь поют трубы.
И так по всему материалу. Когда закончил, посмотрел на слушательниц. Выглядели они потрясёнными.
— Ну как?
— Очень необычно. — выдохнула Наталья — Это какая-то кавалерийская атака. Есть в этой мелодии что-то такое дикое, но в то же время торжественное и возвышающее душу. Да, Юрий Сергеевич, твоя музыка подходит. Я вижу что ты что-то хочешь спросить?
— Хочу, только вопрос очень личный.
— Дамы, удалитесь. — и Наталья лёгким жестом отправила в дальний конец гостиной своих фрейлин.
— Спрашивай.
— Спрошу прямо и в лоб: вы с Павлом желаете, чтобы я женился на твоей сестре?
— Действительно, прямо и в лоб. Отвечу так же прямо: да, хотим.
— Зачем?
— Как бы это сказать… Ты человек холостой, одинокий и в то же время очень полезный нам. Скажу прямо: нам бы хотелось тебя привязать к себе, и брачные узы не самый дурной способ сделать это. И Луиза хочет за тебя замуж.
— Я очень полезен для вас? — искренне удивляюсь.
— Опять отвечу прямо: Павел Петрович почитает тебя нашим фамильным талисманом: с твоим появлением вся наша жизнь резко повернула к лучшему. Меня собирались убить самым бесчеловечным образом, Павлушу собирались свести с ума, но с твоим появлением козни врагов рассыпались прахом. Я даже не буду упоминать о твоих затеях, из коих проистекает необыкновенно много выгод и нам, царствующему дому, и России. Делаемое тобой стоит того, чтобы мы породнились.
— По бумагам я дворянин, но, в самом деле, я из простых крестьян. Это не препятствие?
— Ни в коем случае. Если бы я тебя не знала, то сочла бы твой вопрос попыткой выпросить для себя титул.
— Титул мне не нужен.
— Знаю, Юрий Сергеевич. Такие как ты имеют самый высокий титул из возможных: ты из породы родоизначальников.
— Как срочно мы должны пожениться?
— Твёрдый ты человек, Юрий. Ни капли волнения, а? Пусть для посторонних всё идёт самым естественным образом: ваше знакомство, ухаживание…
— Конфетно-букетный период.
— Ха-ха-ха! Именно! А в конце чтобы закончилось добрым пирком и весёлой свадебкой. Так говорится в русских сказках?
Вот и открылись тайны Петербуржского двора…
Когда я принёс партитуру оперы своим венценосным заказчикам, выяснилось, что ставить оперу негде. Нет в Москве театральных помещений, способных вместить то количество почетных зрителей, которое ожидалось.
— Юрий Сергеевич, выручай! — обратился Павел — Ты мастер на нестандартные решения, тебе и карты в руки.
Надо так надо. Буду думать. Только тут ведь какое дело: надо не просто придумать выход, нужно ещё подать дело так, чтобы оно выглядело богатым изыском а не паллиативом бедняка. Два дня я бродил, прикидывая разные варианты, а потом меня озарило: в конце двадцатого и начале двадцать первого века стало модным проводить различные постановки на вольном воздухе, на фоне всяческих исторических объектов. Я сам присутствовал на спектакле по пьесе Мережковского «Павел Первый» во дворе Инженерного замка. Впечатляющее было представление, я был искренне восхищён.
А что мне мешает поставить оперу подобным образом? Конечно, лучшим вариантом была бы постановка внутри стен Новгородского кремля, но чем плох Московский кремль? Почему бы не устроить зрительские места в не существующем пока Александровском саду, и тогда задником станет Кремлёвская стена. А можно расположить зрительские места внутри Кремля, на склоне в сторону Москвы-реки, тогда задником станут визуально низкие в этом месте кремлёвские стены, а за ними — живое Замоскворечье. Остаётся продумать сценическую машинерию, и зрители получат незабываемые впечатления.
С кем посоветоваться? Рядом со мной постоянно находится Луиза, весьма искушённая в современном искусстве девушка. Надо сказать, что после практически официального разрешения ухаживать за особой монарших кровей, мы с Луизой перешли на «ты». Объясняю ей свой замысел, демонстрирую наброски декораций, привязанных к обоим вариантам. Луиза внимательно выслушала объяснения, а потом вдруг заплакала.
— Что случилось? Почему ты плачешь?
— Это слезы восторга. Юрий Сергеевич. Какой прекрасный замысел! Поверь, вся Европа будет повторять твой приём, он позволяет наполнить подлинной жизнью спектакль, даст новые краски!
— Хорошо. Какой же ты вариант видишь лучшим?
— С видом на Замоскворечье. Открывающийся вид сулит такой размах, такой объём!
— Но оценят ли зрители?
— Ещё как оценят! Правда, театр под открытым небом отнюдь не новинка, в газетах писали, что у графа Петра Борисовича Шереметева построен Воздушный театр под открытым небом, и там, как пишут, любила бывать покойная императрица Екатерина.
— И в чём же разница предложенного замысла и Шереметьевского театра?
— Господи! — всплеснула руками Луиза — Разница в размахе. Воздушный театр Шереметева по сути это древнегреческий Одеон, но со своей изюминкой. То что предлагаете Вы, в основе то же, но творчески развивает и усиливает первоначальный замысел. Я же говорю: разница в размахе. И греки и более поздние театралы всё-таки отгораживаются от города, а Вы включаете его в самую ткань спектакля.
«Слава те хосспидя!» — подумал я — «Я не опустился до изобретения велосипеда, однозначно. Я изобрёл велосипед с моторчиком».
— Что до оценки, Юрий Сергеевич, как не оценить то, что твой спектакль будет поставлен только один раз, и только для этих зрителей? Каждый из присутствующих, особенно обитатели первых рядов, получат очередное подтверждение своей избранности.
— Хм… В таком случае программки следует издать ограниченным тиражом и в каком-нибудь особом исполнении.
— Вы правы! Даже самое роскошное издание программки стоит копейки, а впечатление производит необыкновенное. Все мы ужасно тщеславные люди и было бы глупо не воспользоваться людской слабостью во благо нашего Отечества.
Ого! Луиза уже определилась, где её Отечество? Очень любопытно.
Мои венценосные заказчики тоже пришли в восторг от плана.
— Единственный недостаток твоего плана в том, что коронацию придётся сдвинуть на май, иначе зрителям будет зябко и впечатление будет испорчено. — заметила практичная Наталья.