Сотника догнал и ударил в спину порыв горячего ветра. Он пах гарью, перемолотым в пыль камнем и чем-то еще, чем пахли самые темные глубины земли.
— А-а-а-а! — тонко заорал хазарин, спиной ощущая, что позади него бушует сила — не чета Гаврилову кулаку..
— Вперед! — заорал Масленников, упиваясь ощущением ужаса. Ветер, что с неистовой силой бил в лицо и уносил запах пота, заставляя его оставаться человеком. Он в своей жизни повидал всякое, но ощущение того, что в десятке шагов за спиной рождается гора, испугало бы кого угодно. Оглянувшись, богатырь увидел, как земля там вздымается вверх острым краем, загораживая окоем. Она разделила преследователей и преследуемых словно ножом, что из-под земли высунулся нож и попытался для чего-то отрезать от Руси часть ее земли.
Клич Гаврилы остался без ответа. Никого понукать не приходилось. Лошади — и те понимали, что промедление смерти подобно. Избор нагнал хазарина. Тот обернулся на ржание лошадей. Явно хотел сказать что-то бодрое, но Избор едва обернулся, увидел, как хазарские глаза начали вылезать из орбит. Грохот позади них стал злым и громким, и мимо прокатилась каменная глыба величиной с городские ворота. На их глазах резвый камень, презрев сотника и воеводу, покатился следом за вырвавшимся вперед Гаврилой. У глыбы сил оказалось побольше, чем у Гаврилова коня. Быстро и напористо она догоняла богатыря даже не глядевшего назад.
— Гаврила! — завизжал Исин. — Гаврила!
Крик, пронзив воздух, догнал Гаврилу. Масленников обернулся. Глыба, переваливавшаяся с боку на бок, догоняла его, но богатырь не свернул в сторону. Он вскинул руку и ударил по кулаку. Глыба, уже вставшая позади него на дыбы, словно взбешенный медведь испуганно вильнула вбок и скатилась в трещину.
Они остановились только тогда, когда землю перестало трясти. Уставшие не меньше лошадей богатыри развернулись и смотрели, как позади них застывает в природной неподвижности скалистая гряда. Горы в ней были как на подбор — молодые, острые как волчьи клыки или копейные наконечники.
— Что это было? — спросил Гаврила.
— Что было, то и осталось — ответил хазарин, облизывая сухие губы. — Кто хочет — пусть рукой пощупает.
— По-другому спрошу, — спросил тогда Гаврила. — Это мы их или они нас?
— Чудной ты, — всплеснул руками хазарин. — Ты жив?
— Живой…
— Вот. Живой. А их и не видно… Значит наша взяла. Значит это мы их.
Хазарин не мог удержаться. Слова из него сыпались, словно горох из рваного мешка, а со словами выходил страх.
— Если они нас убить хотели, то не получилось у них, значит мы победили.
— А если…
— А если они эту гору сделали, что бы от нас спрятаться, то тем более. Раз струсили, значит проиграли.
Избор слушая их, помалкивал. Он все еще зачарованно смотрел на гору. Там еще клубился дым, что-то осыпалось с самого верха и, поднимая тучи пыли, катилось вниз по склонам. Удивляясь его молчанию, Гаврила полюбопытствовал.
— А ты что скажешь?
Воевода наклонил голову сперва вправо, потом влево. Долго молчал и Гаврила, что он-то наверняка знает, что там произошло.
— Ну?
— По-моему это я сделал… — наконец сказал Избор. В голосе его не было уверенности, и Исин переспросил.
— Ты?
— Не ты же…
Исина это слегка обидело.
— Что же ты, выходит, волхвом стал?
Избор покачал головой. Так высоко он не метил.
— Куда мне… Не во мне дело — в стариковских пожитках.
Гора успокоилась и теперь только кляксы дыма, что выбивался из каких-то щелей, напоминали о том, что еще несколько минут назад на месте этой горы тянулась ровная степь.
— Я стариковскую солонку из мешка выбросил. Сразу после этого и…
Он кивнул на гору. Масленников перестал измерять взглядом высоту горы и посмотрел на смирную лошадку с вьюком на спине. Богатырь сразу поверил Избору.
— Да-а-а-а, — задумчиво сказал Гаврила, — а что было бы, если бы ты весь мешок одним махом высыпал?
Избор побледнел, а Исин бодро ответил.
— Может, ничего бы и не было…
Гаврила снисходительно оглядел хазарина. Почувствовав себя княжеским зятем тот явно начал задаваться.
— От тебя, может быть, ничего бы и не было бы…
Чуть подумав, и посмотрев на вершину горы, ради справедливости добавил.
— От меня с Избором тоже…
— Ну… — не согласился хазарин. — Если бы все сразу бросить, то сейчас весь мешок оказался бы на верхушке горы. А что там произошло бы, нас уже не касалось бы. А уж если б он на ту сторону скатился, так и вообще…
Избор не соглашаясь, качнул головой.
— При нашем-то везении он не на ту сторону бы скатился, а на эту…
С почтительной осторожностью он подошел к лошади и снял вьюк.
— Слава Богам, все обошлось… Осталось придумать, что с этим узлом делать и можно дальше двигаться…
— Как что? — удивился Исин. — Себе оставим. Если уж лошадей не отдали, что уж такую-то дрянь отдавать?
— Дрянь? — удивился Избор. — Да если там все такое же, как и эта солонка, то этому цены нет!
Исин ухватился за эту мысль.
— Тем более! Будем считать, что мы клад нашли…
Опасаясь, что они неправильно оценят ситуацию, Исин напомнил:
— Мы же не отбирали. Они сами бросили. Все по честному получилось…
— А еще княжий зять… — грустно сказал воевода, глядя на Масленникова. — Как он такое говорит? Даже князя жалко стало.
— Да… — подтвердил Гаврила. — Стариков обобрать каждый норовит… А они бедные, теперь пешком ходят, и колдовать им нечем…
Исин вдруг понял, что никто из друзей и не собирался искать стариков и возвращать им пожитки. Не до того было. Талисман ждали в Киеве, и тратить время на поиски недругов никто не собирался. Другое волновало богатырей — как жить рядом с такой опасностью, как рядом с ней держать талисман.
— Ничего. Слабого обобрать — самое княжеское дело — отозвался хазарин. — Сам говорил, что они у моего тестя трех человек в лягушек превратили. Пусть теперь и расплачиваются…
Гаврила и Избор промолчали. Теперь, когда все стало ясно, они смотрели не на гору и не на хазарина, а на мешок.
— Мешок с неприятностями… — сказал Гаврила. — Мне один ромей рассказывали про такой… Только там ковчежец был, да в руки бабе попался… А так все как у нас.
Теперь каждый думал о мешке как об оружии — страшном, смертельно опасном не только для врагов, но и для самого себя. Когда не знаешь как мечом или ножом орудовать, то и себя поранить можно, а уж тут…
— Хорошо если это все по врагу попадет, а если еще и по тебе же… — сказал Гаврила, мысленно заглянувший вперед.
— А если себе под ноги уронишь? — согласился с ним Избор.
Говорить об этом можно было сколь угодно долго, но рано или поздно нужно было что-нибудь сделать. Будучи людьми не робкого десятка они спешились и рискнули вытащить вещи из мешка.
— На землю не класть! — предупредил Гаврила. — Тряпку постелите… Мало ли что.
Через минуту баул опустел, а на холстине перед ними лежали два узкогорлых кувшина, три цветных ленты, несколько завязанных мешочков, в которых потрескивали не то камешки, не то семечки, несколько щепок, две деревянных ложки, блюдо, кусок ткани…
— Ну и что? — спросил Исин, переводя дух. Все ждали чего-то страшного, но вещи оттуда извлеклись самые, что ни на есть обыденные. — Я думал тут летучий ковер есть, а тут… Ничего интересного…
— Ничего?
— Конечно.
Тогда Гаврила серьезно предложил ему.
— Мы сейчас отойдем подальше, а ты возьми ложку да брось себе под ноги или, вон, кувшин расколи…
Исин засмеялся, но ничего такого делать не стал.
— Не знаю как тебе, а нам интересно будет посмотреть, что из этого выйдет.
— Хватит вам, — серьезно сказал Избор. Он молча начал укладывать все обратно.
— С собой я это не возьму, хоть золотом осыпьте.
— А колдовство если? — сделал последнюю попытку хазарин. — Против колдуна-то мечом не особо повоюешь…
Избор усмехнулся.
— Против колдунов у нас «Паучья лапка» есть. Только открой ковчежец и от всего его колдовства труха останется…
— Так ведь найдут тогда…
— Придется выбирать, что хуже — колдуны или остроголовые. А с этим ездить… — он покачал головой.
— Так что же, неужто бросим? — сдерживая себя спросил хазарин.
— Нет. Тут оставлять тоже не годится…
Избор оглянулся. Совсем недалеко начинался лес. Начинался он с кустов и молодых деревьев, но уже в сотне шагов стеной вставали деревья, прожившие на свете вдвое, а то и втрое больше, чем они. Начинавшее уже припекать солнце заставляло думать о тени, что ждала их под развесистыми кронами столетних деревьев.
— Дупло! — сказал Исин. — Сейчас спрячем, а потом разберемся, когда время будет. Волхва с собой
возьмем…
— Коли живы будем — вернемся…
В этот час солнце в небе выглядело как старая стершаяся медная монета, покрытая коркой нагара. Даже тучи, мрачного вида, больше похожие на клочья старой собачьей шерсти невесть как попавшие в небо, проползая по нему, не могли счистить окалину с перегревшегося за день светила.
Жара окружала их как вода в реке. Деревья потели смолой, травы никли к земле, и, спасаясь от жары, выбрасывали в небо запахи такой густоты, что лошади — сытые, ухоженные все-таки тянулись к ним мордами.
Придавленный жарой лес затих. Даже дятлы, что целый день колотились головами о деревья, теперь успокоились в дуплах в ожидании вечерней прохлады. Зверье очумелое от жары сидело по норам и высунув языки ожидали вечера, и только лягушки и рыбы чувствовали себя более-менее ничего.
Жара была данностью от Богов, с ней нельзя было спорить, оставалось только смириться. Исин крутился в седле, все оглядывался не мчатся ли следом голубевский дружинники или песиголовцы и не находя их, облегченно вздыхал.
Не в силах противится жаре, Избор снял с себя кожаную рубаху и повязал голову платком, как делал это в саркинозских землях. Хотелось свистнуть, гикнуть и помчаться навстречу прохладному ветру, что забирался бы под рубаху, холодил бы кожу… Но он останавливал себя. Прохладным этот ветер мог быть только в воображении, а на самом деле и ветер дул, словно из печи. От жары плавились мысли. Он поднял голову и увидел, что дорога вползает на небольшой холм. Там можно было найти либо тень, либо прохладный ветер, а может быть и родничок.