Стволы лежали не кучей, а друг на друге.
— Это еще что? — спросил Избор, хотя уже понял, с чем столкнулся.
— Стена, — пояснил Гаврила удивленным голосом.
Исин, который шел последним еще не разобрался, шутят его друзья или нет и на всякий случай сказал:
— Шли лесом, наткнулись на стену….
Гаврила не стал объяснять хазарину что тут и как, а просто достал меч. Шелест железа мурашками пробежал по Исиновой спине и он, поняв, что никто тут шутить не собирается, достал свой.
— Дверь! — шепнул Избор. — Наверняка ведь разбойники!
— Что шепчешь? — в голос ответил Гаврила. — Ты только что так об не треснулся, что там, если что на стене висело, так попадало…
Гаврила стукнул его по спине, направляя внутрь. Дверь бесшумно открылась, и воевода проскользнул внутрь.
Сделав несколько быстрых шагов в темноте, Избор присел на корточки и прислушался. Если тут были люди, то они должны были бы дышать или двигаться, но тишина стояла такая, что уже через несколько секунд он расслабился и встал. На счет разбойников он ошибся. Похоже, что тут вообще никого не было. Он принюхался, пытаясь носом определить то, что не мог определить глазами. Каждый лесной житель пах по-особому. У колдуна Мури пахло травами, у разбойников, где бы они ни попадались, всегда пахло перекисшей брагой, горелым мясом, а тут…. Тут не пахло ничем. Словно дом был только что построен или жители давным-давно покинули его.
— Не бойтесь, добрые люди, — на всякий случай сказал воевода. — Мы с добром…
Створки окон скрипнули, и в комнату заглянул Гаврила. Уже не опасаясь каких-либо каверз, он в голос сказал:
— С добром… У тебя добра-то, только то, что в ножнах или за пазухой. Нет тут никого. Ни злых, ни добрых.
Он засмеялся пришедшей в голову мысли.
— А может, и не было….
Изба стояла пустой. Жилой дух, что присутствовал в любом доме, где жили люди, тут совершенно не чувствовался. Не было ни запахов еды, ни дыма, ни воска. Оставив коней перед домом, они зашли внутрь. Обшарив избушку сверху до низу они не нашли ничего интересного — люди, что жили тут давным-давно ушли из этих стен, оставив пришельцам, две лавки и стол.
Привязав лошадей прямо под окном, они расположились за столом и достали припасы. День прошел трудно, но, слава Богам, не плохо, до Киева оставалось всего несколько дней пути и если им будет и дальше везти как сегодня, то все кончится хорошо.
— Молится за нас кто-то! — сказал Исин. — Это надо же, как вышли! Лес, ночь, дождь..
Он передернул плечами.
— Нет дождя, — перебил его Гаврила, выглянув в окно.
— Начинался, — не сдался хазарин. Перечисление неприятностей добавляло значимости случившемуся.
— И вот дом… Тепло….
Хазарин потер руки, словно именно он и осуществил все это. Избор слушал его сперва с усмешкой, а потом на лице его появилось выражение легкого недоумения. Он посмотрел за окно. За створками виднелось чистое звездное небо.
— От тестя тебе подарочек.
— Это как это? Они-то тут причем?
— Дружинники голубевские постарались, что бы значит, ты ничего себе не застудил, а то мало ли что….А князю наверняка внуков иметь хочется… — брехнул Избор и сам думавший над этим.
— Повезло, — объяснил Гаврила, сметая со стола крошки и отправляя их в рот. — Еще больше повезет, если тут ни клопов, ни тараканов не окажется…
Они не решились ночевать под крышей.
— Боги берегут только береженых… — напомнил Гаврила. Избор согласился. Этот подарок судьбы люди приняли настороженно, уж слишком им сегодня везло. В сарайчике, где они расположились коротать ночь вместе с лошадьми, Избор вспоминал прошедший день — Картагу и его подарки, песиголовцев, так и не начавшийся дождь и, наконец, эту избушку посреди леса. Исин, вздыхавший рядом, и думавший о том же, пробормотал:
— Не все ж судьбе нас бить. Можно бы и погладить…
Ему никто не ответил, хотя все тут думали об одном и том же.
— А?
Гаврила, улегшийся около дверей, отозвался.
— Сперва погладит, а потом нож в спину. Бывало уж такое…
Избор понимал, что, скорее всего Гаврила прав, но в его жизни бывало и по-другому. Бывало так, что удача, отбросив здравый смысл, вцеплялась в человека и не выпускала его из своих рук. Когда такое случалось, можно было свершать невозможное — в одиночку можно было бы справиться с десятком врагов, забраться на стену, под градом стрел и уцелеть. Он зевнул, поудобнее уложил голову на седло и сердито сказал:
— Что вы как дети в гадалки играете? Погладит судьба — почешемся. Ножом погрозит — выбьем… Первый раз что ли?
Глава 35
Ночь для них прошла спокойно, и утро не принесло неприятностей. Не тратя времени на еду они оседлали коней и еще до восхода солнца подошли к реке
Кони, спустившись с крутого обрыва, вышли на самый берег. От мокрого песка тянуло прохладой и они переступая с ноги на ногу грелись. Над рекой стоял зябкий туман, и в сыром воздухе отчетливо звенели капли росы, что собиралась на листьях растущей вдоль берега осоки и падала в реку. То там, то тут по реке переплетаясь, скользили водяные кольца — вилы.
— Рыба жирует… — сказал голодный хазарин, — Как до корчмы доберемся обязательно карасей в сметане возьму… Он потер живот и зевнул. Сон еще бродил в нем как пиво в бочке.
— Ты доберись, доберись… — всматриваясь в противоположный берег, сказал Избор. — Дождешься еще. Сунет тебя судьба самого в сметану, а ты… Лучше бы плавать учился, а то все караси на уме.
Ветер, что молчал всю ночь, дунул с новой силой и толкнул их в спины. Движение воздуха взбаламутило туман. Он закрутился плотными вихрями, раскрывая перед ними водную гладь. Прямо у них из-под ног, словно луч света, под водой тянулась широкая полоса песка.
— Чур, я первый! — сказал Исин, и, не дожидаясь, что ему ответят товарищи, погнал коня в воду. От брызг кони попятились, но люди удержали их.
На берегу, они спешились, и вытерли коней. Гаврила, водя рукой по конской шкуре, оглядывался и качал головой.
— Чудно, — наконец сказал он. — Такое место, а ни дороги, ни тропинки….
— Лес, — ответил Избор, посмотрев за спину. Река, потревоженная их вторжением, успокоилась, поднятую переправой муть унесло, и желтая полоса песка казалась сплетенной из соломы рогожей, что проложили по дну.
— Верно, — согласился Гаврила, — Лес. Тем более, звериные следы должны быть. А где они, следы-то?
Трава перед ним стояла прямая и сочная, но нигде нее было видно ни сломанных веток, ни притоптанной травы, ни клочков шерсти на ветках.
Поприщ через пять они вышли-таки к дороге, а там дело пошло легче. Весь день дорога безмятежно текла им под ноги, обтекая неприятности. Они проскакивали деревеньки, объезжали городки, и никто не гнался за ними, не пускал стрел в спину, не грозил лишить жизни не с земли, ни с воды, ни с воздуха.
День уже клонился к закату. Солнце, измотавшееся за день не меньше их, готовилось нырнуть в облака, и все ниже спускалось к виднокраю. Гаврила на глазах мрачнел. Беспокойство копилось в нем, как гной в ране. Пока его было мало, оно не причиняло ему боли, только беспокоило иногда, когда мысль натыкалась на необъяснимое, но со временем этого гноя в его душе скопилось столько, что любое происшествие, любой случай он рассматривал как непонятую ими и оттого боле страшную угрозу.
Что-то внутри ворочалось и просилось наружу — криком ли, действием ли. Он не знал, что и как нужно сделать, но знал, что хоть что-нибудь сделать нужно.
Сомнения, что жили в нем, постепенно превращались в уверенность, но он молчал. Избор, ехавший рядом, посматривал то на него, то на Исина. Хазарина ничего не волновало. Скорее всего, он сейчас вспоминал рассказ Гаврилы о пирах, что в Киеве, да золотой посуде, что князь Владимир раздавал своим соратникам.
До Киева оставалось всего ничего, и нетерпение гнало его вперед. В предвкушении обещанных Гаврилой радостей он оглядывался, и его улыбка освещала дорогу не хуже солнца. Гаврила, напротив, выглядел мрачным.
Глядя как сотник вертится в седле, Масленников нарушил молчание и выругался.
— Что злой такой? — спросил Избор.
— От злости, — невнятно ответил Гаврила.
— Случилось что? — насторожился Избор.
Гаврила так и не стряхнувший с себя мрачности и подавленности ничего не ответил. Избор не стал донимать вопросами, только скакал рядом. Их кони проскакал почти поприще, когда богатырь все-таки выдавил из себя.
— Не знаю… Что-то…
Он молчал, но Избор не спешил, и, в конце концов, Гаврила проворчал.
— Видно у меня одного душа о деле болит…
— Да ладно тебе… — остановил его Избор. — Толком скажи. Случилось чего?
— Толком?
Гаврила задумался, облекая в слова свои мрачные размышления.
— Чудно, — наконец сказал он. — Раньше как не оглянешься, обязательно кто-то за спиной торчит, в затылок дышит. То на ковре, то на орле…
Он замолчал.
— А сейчас? — спросил Избор.
— А сейчас благодать. — Гаврила поднялся в стременах, оглядел небо позади и впереди себя. — Хоть через степь езжай.
— Чему же удивляться? — ответил подоспевший к разговору хазарин. — Вон куда ушли. Почитай неделю бегаем.
Гаврила зло посмотрел на Избора.
— Если б мы в Царьград должны были бы талисман донести, а оказались тут, то нас бы может и не нашли… А так… Должно быть наоборот. Чем ближе к Киеву, тем больше засад должно быть. Мышеловку то ведь перед норой ставят.
Ему никто не ответил. Деревья медленно плыли мимо них, огражденные кустами.
Слова Гаврилы что-то изменили в каждом из них. Исин, шевеля губами, смотрел в небо и на лице его постепенно появлялось выражение озабоченности. Воевода напротив смотрел в землю. Для него слова Гаврилы оказались ключом, что отпирал доселе закрытую дверь. Он по-новому посмотрел на все то, что произошло за эти несколько дней.
— Ты думаешь… — начал было Избор. Но Гаврила перебил его, словно боялся, что тот напрямую скажет то, о чем он только думал.