— Ну что ж, можно и на будущий, — сказал Робин, возвращаясь к своей газете.
Целую минуту Талли внимательно рассматривала мужа, потом подошла и села к нему на колени.
— Робин Де Марко, отложи-ка свою газету.
Он подчинился.
— И что дальше? — Он, улыбаясь, глядел на Талли, а его руки уже расстегивали джинсы.
Второго июня Робин пришел домой позже обычного и обнаружил расстроенную Талли сидящей на кухне. Она была так явно огорчена, что Робин испугался, что что-то случилось.
— Все нормально, — ответила она, поднимая к мужу бледное лицо.
— Прости, что задержался. Выдался трудный день.
— Конечно. Все в порядке. — Талли не хотелось смотреть на него.
— Так, — решил Робин, — раз ты неважно себя чувствуешь, полагаю, тебе не стоит сегодня готовить.
Талли пристально посмотрела на мужа, но он лишь закатил глаза и пошел заказывать пиццу по телефону.
На следующий день Талли сказалась больной и провела весь день в постели, читая и подскакивая к входной двери, чуть только послышатся шаги во дворе. Милли, весь день вполглаза приглядывавшая за Талли, ворчала за ланчем, что, похоже, не одной Хедде в этом доме требуется сиделка. Наступило четвертое июня, затем пятое, шестое, а Джека все не было.
Седьмое июня пришлось на субботу. Робин уехал играть в футбол и забрал с собой сына. Талли сидела то на кухне, то на заднем дворе не в состоянии чем-либо заняться. Она не могла ни есть, ни пить. Она подумывала, не вынести ли качалку на веранду перед домом, но вдруг он подумает, что она страстно ожидает его прихода. И хотя она совсем извелась за последнюю неделю, ей очень не хотелось, чтобы Джек узнал об этом.
Робин вернулся очень поздно. Приподняв занавеску, Талли из-за занавески увидела, как он идет по двору со спящим ребенком на руках. Она бегом бросилась в спальню и притворилась, что спит.
В воскресенье, восьмого июня, Талли пошла в церковь Святого Марка. В белом платье, с букетом белых роз, почти не чувствуя под собой ног. Анджела была здесь, а Джек так и не появился.
И тогда Талли предприняла единственное за истекшие восемь дней целенаправленное действие: она оттащила от могилы проржавевшей, простоявший там уже семь лет стул, затолкала его на заднее сиденье «камаро» и увезла его домой. Белые розы она положила на землю возле памятника.
— Ты так быстро вернулась? — удивился Робин, заходя в гараж, где Талли пыталась отчистить ржавчину металлической мочалкой. Все пространство наполнилось душераздирающими звуками.
— Что ты делаешь, Талли? — удивился Робин, подойдя к ней.
— Нельзя, чтобы он так выглядел, — с болью в голосе ответила Талли, — а покрасить некому. — Она подняла голову как раз вовремя, чтобы успеть поймать свирепый взгляд Робина, которым он наградил ее, прежде чем развернуться на каблуках и уйти домой.
«Он не заслужил этого, — думала Талли, возвращаясь к прерванной работе. — Но вообще-то он много чего не заслуживает.
Я хотела бы знать, — продолжала она размышлять, посыпая стул чистящим порошком, — хотела бы я знать, что ж, теперь так и будет каждый год? Моя жизнь так и будет сплошным ожиданием от января до июня и от сентября до декабря? А если в этом году он вообще не приедет? Во что превратится моя жизнь?»
Девятого июня Джека все не было, и Талли опять начала видеть сны. Но и во сне он не приходил. Всю ночь с воскресенья на понедельник просидела Талли в слезах на своем подоконнике. И следующую ночь, и следующую тоже. Она не хотела ложиться спать, не хотела видеть сны, в которых не было Джека. Она страстно мечтала, чтобы он пришел к ней во сне, пусть даже затем, чтобы убить ее.
К среде Талли успокоилась. Думая только о нем все четыре месяца, бросаясь со всех ног к двери при каждом звонке, просматривая всю почту тщательнее, чем это делают таможенники, Талли поняла, что он не приедет и ей надо как-то привыкать к этой мысли и жить дальше. Но в пятницу вечером, перед тем как лечь спать, Талли, как в детстве, сложила руки и горячо взмолилась в душе: «Милостивый Боже, когда я засну, пусть он придет ко мне, пожалуйста, позволь мне увидеть его лицо, его руки, его тонкие пальцы. Пожалуйста».
В субботу утром Талли провалялась в постели до одиннадцати. Около девяти она уже вставала, чтобы одеть Бумеранга в его спортивный костюмчик и накормить его и Робина овсяной кашей и яичницей. В последние четыре месяца Талли обнаружила, что муж и сын охотно едят овсянку и яичницу. И хотя овсянка обычно была слишком густой, а яичница суховатой, они с удовольствием съедали все и даже просили добавки.
После того, как мужчины ушли, Талли снова забралась в постель. Она не смогла заснуть, но и не проснулась окончательно. Ее охватило какое-то странное состояние — смесь усталости, дремоты и лени, когда сознание едва пробивается через обрывки сновидений. Поэтому, когда под самым окном заскрипели тормоза и хлопнула дверца машины, Талли не обратила внимания. Ей казалось, что это лишь отрывок сна.
Но вот Талли услышала, как скрипнула входная калитка, которую не смазывали уже несколько лет. Она соскочила с постели и выглянула в окно, выходящее на Техас-стрит.
Это был Джек. Это он закрывал за собой калитку. Джек, в белых шортах и голубой рубашке с короткими рукавами, закрывал за собой калитку Талли. Талли хлопнула себя ладонью по губам, чтобы не дать вырваться восторженному возгласу, но было поздно. Она не сдержалась и довольно громко вскрикнула. Джек поднял голову и увидел ее в окне.
— Талли Мейкер! Ты хочешь сказать, что в это прекрасное субботнее утро ты все еще не вылезала из постели?
— ІІІ-ш-ш! — сказала она.
— Я говорю слишком громко? — поинтересовался он, не понизив голоса. — Или тебя смущает то, что ты до сих пор не встала?
— Джеееееек!
— «Джеееееек!» — передразнил ее он, улыбаясь. — Может, ты все же спустишься и откроешь мне дверь, или мне сперва прочесть стишок?
Талли хотелось так много сказать ему, как-то выразить обуревавшие ее чувства, но произнесла только:
— Вот уж не думала, что ты знаешь стихи.
— Знаю ли я стихи?! Знаю ли я, Джек Пендел, стихи? Нет, конечно не знаю. Спускайся сию же минуту.
Талли показала ему язык.
— Подожди, Джек, ладно? Присядь там на минутку, дай мне немного времени.
— Хорошо, — ответил он, направляясь к веранде и не спуская с нее глаз.
Талли отошла от окна и зажала рот. Губы ее дрожали. Она бросилась на кровать, соскочила с нее, потом снова плюхнулась на матрас и попрыгала на нем, правда, стараясь производить как можно меньше шума.
«Что же я делаю? — думала Талли. — Какого черта я так бешусь? — Она уже стояла на кровати. — Но я счастлива до умопомрачения».
Потом она быстренько почистила зубы, сполоснула лицо, привела в порядок волосы, натянула персиковые шорты, футболку того же цвета и босиком сбежала вниз, перескакивая через две ступеньки.
Талли распахнула дверь и вышла на веранду. Джек сидел там, что-то насвистывая себе под нос, и даже не повернулся взглянуть на нее. Он казался таким небрежным; таким непринужденным, его улыбка была, как всегда, ослепительна. И единственное, что смогла сделать Талли, это глубоко вдохнуть и задержать дыхание, потому что на ее веранде, в ее кресле-качалке собственной персоной сидел Джек Пендел, со своими волшебными губами и зубами, со своими серыми глазами и светлыми волосами, в реальности даже прекрасней, чем в ее восторженных воспоминаниях и в ее волнующих снах.
— Ну, Талли, — мягко сказал он, — ты причесалась. Не стоило этого делать.
— Не говори глупостей. Я всегда причесываюсь.
— Это неправда. В прошлом году ты не причесывалась. Я тоже приходил в субботу, и примерно в это же время, и ты не была причесана.
— Неужели, — Талли старалась говорить как можно небрежнее, — это было год назад? Я думала, прошло не больше двух недель.
Талли подошла к нему и присела на подлокотник кресла, в котором удобно расположился Джек. Он, кстати, и не подумал подвинуться. Теперь ее обнаженные ноги почти касались его.
— Ты часто сидишь здесь? Великолепное место. Свежий утренний воздух. А какой запах!
— Правда? — Талли просто не представляла, о чем они будут говорить.
— Итак, что новенького? Давай посмотрим. Ты все еще ходишь на работу? — спросил Джек.
— Ты все еще живешь в Калифорнии? — ответила на вопрос вопросом Талли.
— Нет, все четыре месяца я провел в Мехико.
Четыре с половиной, хотела поправить Талли. Четыре с половиной.
— И как у тебя теперь со средствами?
— Я полностью разорен. Все, что я могу себе позволить, это пригласить тебя пообедать.
— Лучше сохрани свои деньги. Я сама приготовлю тебе обед.
Несколько мгновений он внимательно изучал ее. Эти несколько мгновений показались ей бесконечностью.
— Готовь мне обед, — согласился Джек, — а я покрашу твой дом.
— Джек, ты не знаешь, на что согласился. Ты еще не пробовал мою стряпню.
— Поверь мне, после того, что я ел в Мехико, любая еда покажется мне верхом гурманства.
— Ты давно вернулся?
— Где-то в середине недели, — ответил Джек.
И, может быть, увидев выражение ее лица, а может быть, по каким-то собственным соображениям, добавил:
— Я предпочел дождаться субботнего утра, чтобы появиться у тебя, зная, как ты ненавидишь спать до полудня.
Но Талли уже забыла, что творилось с ней всю эту неделю.
Она вошла с Джеком в дом и провела его по всем комнатам, кроме комнат Хедды.
— Талли, — сказал Джек, когда они вернулись на кухню, — позволь мне задать тебе вопрос. Ты так любезно продемонстрировала мне половину нижнего этажа. Ты показала мне пальмы, кухню, задний двор, но ты не показала мне комнату, где должна быть столовая. Что там?
— Там моя мать, — ответила Талли, понизив голос.
— О, а я уж было подумал, что вы прячете там вашу сумасшедшую первую жену.
— Я не мистер Рочестер, а ты не Джен Эйр, и не имеет значения, что ты так же беден, — сказала Талли.
— Зато ты похожа на мистера Рочестера. — Джек снова пр