— Ты поцеловала мою ногу, Талли?
— О Боже! — воскликнула она. Низ живота болел, как открытая рана. — Извини…
Он отнял ладони от ее лица, бережно придерживая ее запястья, и тихо и хрипло повторил:
— Ты поцеловала мою ногу…
Его голова склонилась к ее голове, а губы оказались напротив ее губ, и Талли выдохнула в эти губы.
— Джек, я…
— Ох, Талли, — страстно прошептал он горячо, и потянул ее вниз, и встал на колени рядом с ней, прижавшись грудью к ее груди.
— Ох, Талли, — выдохнул он и поцеловал ее в губы.
Горячо, неистово он припал к ее рту, заставил разомкнуть губы. Талли застонала в его раскрытый рот, сжимая его шею руками. Ее руки никак не могли угнаться за ее желаниями, пальцы быстро-быстро бежали по его телу, гладили лицо, перебирали волосы. Он крепко прижимал ее к себе, ее голые бедра терлись о его голые бедра, а губы и язык яростно ласкали его рот. Он толкнул ее на песок, и она легла на спину, не выпуская его шеи, не отнимая губ от его губ. И он лег на нее, и раздвинул ее ноги, и оказался между них, все еще в шортах, а она обхватила его коленями, а его руки?.. Талли не знала, где были его руки, лишь горячее солнце жгло ее сомкнутые веки. Она не помнила, как они успели сбросить одежду, он лишь сдернул с нее шорты, снял свои, а она лежала голая снизу, нежась под его взглядом. Джек потащил вверх ее топ и припал к ее грудям, влажным от пота, к покрасневшим, выскочившим навстречу ему соскам. Он сказал лишь: «О Талли!» — и упал на нее. Она едва не теряла сознание, она так хотела его, прямо сейчас, сию же минуту, она не знала, закрыть глаза или никогда больше не закрывать их, чтобы вечно смотреть на него. Талли целовала его лицо и стонала: «Джек, пожалуйста, прошу тебя, прошу тебя…» Он шире раздвинул ей ноги, и она на минуту выпустила его шею, чтобы, пробежав рукой по его телу, ощутить его желание. Умирая от жажды, она распахнулась ему навстречу, и он вошел в нее. Ей захотелось вцепиться во что-то, но ничего под рукой не было, и она вцепилась в его плечи. Он тоже уже не контролировал себя. «Джек, Джек, да, о да! Вот так, да так. Еще… еще… еще… сильнее…» Мокрая спина, мокрые губы, мокрое и горячее внутри. «Да, да! Вот так!»
Он двигался очень быстро, и ее возбуждение было так сильно, что она на мгновение опять отпустила руки, а он двигался внутри нее, а держаться было не за что, и ее страсть нарастала и нарастала, и вот, наконец, он остановил свое движение, и тогда она закричала.
Закричала, сжимая его обеими руками, закричала в его шею, в его сладкую тяжесть. Он был тяжел, но Талли не давила его тяжесть, она приветно обняла его коленями.
Джек поднял голову и заглянул ей в лицо.
— Ну, Талли? — спросил он, все еще прерывисто дыша. — Так ты целовала мою ногу или нет?
Талли закрыла глаза и улыбнулась в ответ. Она гладила его спину, чувствовала его поцелуи на своих веках. «Я так и не рассмотрела его. Но все-таки дотронулась».
Перебирая пальцами ее волосы, Джек любовался ею и что-то говорил, но Талли плохо его слышала, так громко говорило чувство, наполнявшее ее от макушки до пяток, оно рокотало, как шум прибоя: «Джек, Джек…»
— Гмм, — еле слышно пробормотала она. — Теперь я понимаю, ради чего весь этот шум.
— Какой шум? — поинтересовался Джек.
— Был шум, — заверила его Талли, — еще какой, и теперь я знаю из-за чего. — И она поцеловала его влажную щеку. — Я сижу на бережке и смотрю на озеро, — процитировала она стишок из книжки Буми.
Джек наконец вышел из нее, и перекатился на спину, и положил руку на ее живот.
— Я был здесь, — счастливо провозгласил он. — Наконец-то. Я здесь был.
Талли села.
— Позволь-ка мне хорошенько разглядеть тебя, — прошептала она. — Боже, какой ты красивый!
У нее опять перехватило дыхание. Это тело. И русые волосы. На его груди. Они спускались вниз, становились гуще, образуя букву V. «Да, — думала Талли, опускаясь на колени между его ног и внимательно его изучая, — он очень красив».
Было далеко за полдень, но жара все не спадала. Они нагишом сползли в воду, чтобы обмыться, смыть общий пот. Они не разговаривали, лишь бормотали бессмысленные нежности.
Выбравшись на берег, они расстелили прихваченное для пикника одеяло, легли на него и снова занялись любовью. На этот раз все длилось гораздо дольше. Талли была сверху, она нежно ввела его в себя и ласкала, ласкала, а когда почувствовала его напряжение, принялась скользить: вверх-вниз, вверх-вниз, пока он не стал горячим и твердым, а тогда выпустила и он вошел в ее рот, шепча при этом слова, которые она не слышала.
Когда они оторвались друг от друга, Талли не стала говорить Джеку, что ей было хорошо. Не стала и спрашивать у него. В этом не было нужды. Она знала, как это было.
В конце знойного августа субботним полднем Талли отправилась к Шейки вытащить ее в поход по магазинам. Уныло плетясь вслед за подругой со всем ее выводком, Талли витала где-то на озере Вакеро, столько принесшем в ее жизнь за последние два года, и особенно за последние два месяца.
— Так что же, все закончено? Покраска дома?
— Закончено? — Талли словно проснулась. — Закончено? Ах, да, конечно, закончено. Давным-давно.
— Ты вышла на работу?
Талли покачала головой.
— Скоро выхожу. Мне снова делать доклад. И если они снова отклонят мои условия отбора приемных родителей, не продлят испытательный срок до восьми недель, я уйду.
— Уйдешь и что станешь делать?
Талли еще не думала об этом. Не думала конкретно. Многие мысли крутились у нее в голове.
— Не знаю, — неохотно ответила она. — Перейду в агентство по усыновлениям. «Это, конечно, тоже иллюзия, но хоть приятная. Вроде как я на самом деле помогаю детям».
— Зачем тебе переходить? — спросила Шейки, присаживаясь на траву. — Я думаю, после всего, что случилось, они заинтересованы в тебе еще больше, чем раньше. Лилиан сама себе вырыла яму. Они могли бы взять тебя на ее место.
— Может быть. Но после того, что случилось, я не так уж и рвусь остаться.
— Подумай о детях. Ведь им нужна твоя помощь.
— Нет. Им нужны хорошие мамы и папы, которые заботились бы о них, а не посторонние тети. Никто не может заменить ребенку родителей, и в этом все дело. Заведомо проигранная битва. Бег на месте.
— Это не проигранная битва, — возразила Шейки. — Ты думаешь, легко работать в магазине, стоять за прилавком и улыбаться какой-нибудь дуре, которая и не собирается ничего покупать — так, зашла посмотреть духи. Нет, говорю я про себя. Ты уйдешь от моего прилавка не раньше, чем оставишь тут сотню долларов. Думаешь, это просто?
— Ты молодец, Шейки, — улыбнувшись, сказала Талли, думая при этом: «Да уж, от Шейки так просто не уйдешь».
— А что ты делала все лето? Я мало тебя видела, — спросила Шейки.
— Да так. То одно, то другое. Ничего особенного, — ответила Талли.
Шейки выдержала паузу.
— Я видела тебя, — сказала она наконец, — в городе. Ты красила. Вместе с ним.
У Талли перестало биться сердце.
— И что же?
— Красила вместе с ним.
— И что же? — повторила Талли.
Шейки молча рассматривала траву.
— Это случилось, не так ли? — она скорее утверждала, чем спрашивала.
Талли ответила, тоже не поднимая глаз:
— Я не знаю, о чем ты. — Как же ей хотелось поговорить! Если бы здесь была Джулия!
Шейки кивнула.
— Нет, знаешь. Ты боишься даже вслух произнести его имя, потому что каждому станет ясно, что это случилось.
Талли потерла ладонь о ладонь, как это когда-то делала ее мать. Талли знала, что это ее жест, и ненавидела его, но ничего не могла с этим поделать. Когда она нервничала, это было все равно что грызть ногти. «О, как хочу! Страшно хочу!»
— Шейки, я не хочу говорить об этом.
— Скажи мне, Талли, это правда?
Талли вздохнула. Как ей хотелось, чтобы Джулия была сейчас рядом.
Поднимаясь, Талли сказала:
— Шейки, не надо меня допрашивать, как подсудимую. Я не хочу об этом говорить.
Шейки печально посмотрела на нее.
— Мы можем и не говорить об этом. Понимаешь, для меня это теперь уже ничего не значит. Не то чтобы я больше не испытывала к нему никаких чувств, — я до сих пор хорошо отношусь к нему. Но все это больше не имеет для меня никакого значения. У меня трое очаровательных детей. Я скоро стану менеджером целого отдела «Шанель». Моя жизнь сложилась. Я это пережила. Школа давно в прошлом. И он тоже. Но позволь мне спросить тебя, на что ты надеешься?
— Надеюсь? — переспросила Талли, так странно прозвучало для нее это слово. — Надеюсь?
— Думаешь, я не понимаю, Талли? Ты все забыла? Я пойму тебя лучше, чем кто бы то ни было. Я ведь уже написала этот роман.
Талли даже растерялась, ей не пришло в голову ничего, кроме слов:
— Нет, не ты написала его.
Шейки пропустила это мимо ушей.
— Он возвращался не к ней, он возвращался ко мне, — сказала она.
— Он никогда не возвращался к тебе. Каждый год он возвращался к ней. И приносил ей цветы, — возразила Талли.
— Поздновато, как ты заметила, — отреагировала Шейки.
— Да, — мрачно согласилась Талли, подумав: «Но не для меня».
Шейки будто прочла ее мысли, потому что засмеялась и сказала:
— Талли Мейкер! Талли Де Марко! Мы говорим здесь не о рыцаре в сияющих доспехах. Это Джек Пендел. Ты что думаешь, он проникнет поздно ночью в твое свежевыкрашенное окно и унесет тебя на руках в свою хибару? Позволь мне напомнить, что у него нет даже ее, у него же ничего нет, ничего! Только он сам и блеск доспехов, — сказала Шейки с грустью. И пожала плечами. — Вполне возможно, вы созданы друг для друга. Все в броне, что твой Галахад. Будете вместе начищать броню, потому что ничего другого вам не остается. Ох, Талли, разобьет он тебе сердце.
— Я готова, — ответила Талли.
Талли вернулась домой от Шейки около девяти часов вечера, Робина еще не было. Талли искупала Бумеранга, почитала ему на ночь и уложила спать. Сама же уселась в кресло-качалку в его спальне, но через некоторое время спустилась вниз.