За неделю до Дня Благодарения Талли и Робин отпраздновали пятую годовщину своего брака. Они пригласили человек тридцать гостей, из которых все, кроме Шейки и Фрэнка, были друзьями Робина по футболу и регби. Праздник затянулся до трех утра, и Робин много выпил. Когда все вповалку заснули или разбрелись по домам, Робин прижал Талли к стене холла, а потом за руку увлек в калифорнийскую комнату.
— Скажи мне, Талли, скажи, — спросил он, наваливаясь на нее, — это ведь были неплохие пять лет?
Талли в отличие от него пила совсем мало. Она мягко оттолкнула мужа.
— Иди спать. Ты выглядишь не очень-то трезвым.
— Нет, ты ответь. Это были хорошие пять лет?
— Да, — ответила она, — это были замечательные пять лет. А теперь иди в постель.
Вместо того чтобы уйти, он подошел к ней и запустил руки под юбку.
— Ты счастлива со мной в нашем домике на Техас-стрит?
Талли была прижата к стене, и деваться ей было некуда. Честно говоря, ей и не хотелось никуда деваться.
— Да, это дом мечты моего детства, — произнесла она, прижимаясь к нему. Робин настойчиво гладил ее бедра.
— Робин, — сказала она, — не начинай того, чего не сможешь довести до конца.
— Не смогу? Не смогу? — переспросил он, стремительно стягивая с себя брюки. — Да ты посмотри на меня!
Они занимались любовью прямо на полу, между пальмой в кадке и плетеным креслом, а после Робин посмотрел в потолок и спросил:
— Ты хочешь, чтобы я дал тебе развод?
Талли рассмеялась.
— Робин, да что с тобой? О чем ты говоришь, мы же только что занимались любовью?!
— Я сам не знаю, что говорю, — ответил он. — Когда… если ты захочешь оставить меня, ты ведь мне скажешь?
— Конечно, скажу, — с легкостью согласилась Талли. Он был пьян, и она не отнеслась к его словам серьезно.
— Как ты думаешь, я не слишком много работаю? — спросил он. — Брюс говорит, что я чересчур часто бываю в отлучках. Он говорит, что у меня такая красивая жена, а я все время от нее уезжаю. Он говорит, что я еще пожалею, когда ты заведешь роман с садовником.
Талли положила голову на его плечо.
— У нас нет садовника, — сказала она. — Кроме Милли. И, поверь мне, с Милли я романа не заведу.
— Ты одинока, Талли? — спросил Робин.
Она почувствовала, что в ней самой царит такая же тишина, как во всем спящем доме.
— Иногда, — ответила она. — Но это не из-за тебя. Наоборот, вы с Бумерангом спасаете меня от одиночества.
Робин перебирал ее волосы, опьянение снова брало верх.
— Тогда… почему же… ты… одинока? Талли?
Она не ответила, но он и не заметил этого. Он уснул. Она немного полежала рядом с ним, потом попробовала встать. Он обнял ее и снова прижал к себе.
— Не бросай меня, Талли, — пробормотал он. — Пожалуйста, не бросай меня.
Талли опять положила голову ему на плечо и пролежала так, без сна, до утра.
Джек по-прежнему приезжал только на Рождество и летом. Талли замирала и уходила в себя, занималась хозяйством и учила Бумеранга читать. Раза два она даже ездила с Робином потанцевать — как раз между приездами и отъездами Джека.
Летом Талли не готовила, в этом не было необходимости — Робин редко бывал дома в это время года.
Талли было тяжело расставаться с Джеком в 1986 году, но еще тяжелее ей было в последующие два года, особенно летом. В 1988 году на Рождество, когда Джек снова приехал, Талли пришлось сжать кулаки, чтобы не взорваться и не устроить сцену. «Я не должна опускаться до этого, — повторяла она, — не должна.»
Однажды субботним вечером, сидя с Джеком в их любимом мотеле на бульваре Топика, Талли сказала:
— Джек, я хочу съездить в Вашингтон в апреле.
— Зачем? — спросил он.
— Департамент здравоохранения в один из уик-эндов решил провести свой ежегодный семинар по усыновлению. Думаю, что в этом году я приму в нем участие.
— Неплохо, — сказал Джек, переключая канал телевизора.
Талли откашлялась.
— А в Вашингтоне весной хорошо? — поинтересовалась она.
Джек оторвался от телевизора.
— Потрясающе. Тебе понравится.
— Так… ты там уже бывал?
— Да, кажется, пару раз. Мне там недостаточно тепло.
«Какой же он непонятливый», — подумала Талли. — Но я его не спрошу. Ни за что не спрошу».
— Джек, а ты не хотел бы поехать со мной на уик-энд в Вашингтон? — спросила Талли.
Он выключил телевизор.
— Ты хочешь подарить мне уик-энд в Вашингтоне весной? Очень мило, Талли.
По его тону ничего нельзя было понять.
— Это означает «да» или «нет»?
— А этот семинар, он что — занимает весь день?
— Нет-нет, — быстро ответила Талли, — правда, в четверг и пятницу я буду занята днем, но вечером и ночью я буду свободна, и суббота и воскресенье свободны, только в субботу общий банкет и все.
— Ага, — сказал Джек. — Значит, воскресенье я смогу провести с тобой. Великолепно.
Талли все еще не понимала его тона.
— Так это «да» или «нет»? — еще раз спросила она.
— Конечно, — объявил он, растягиваясь на постели, — будет здорово увидеться с тобой в середине года.
Она легла рядом с ним и погладила его по щеке.
— Не просто увидеться, Джек, а увидеться в Вашингтоне. И не просто в Вашингтоне, а в Вашингтоне весной.
— Да, думаю, это будет просто прекрасно, — сказал он невыразительно. — Нет ничего спокойнее, чем Вашингтон весной. Но это ведь не твой родной город. Думаешь, ты будешь нормально чувствовать себя, покидая Топику?
«Топика? О чем это он?» — подумала Талли.
— Конечно, нормально, — ответила она, мучимая желанием спросить его, что же случилось. Но внутри нее бушевала такая буря, что она боялась дать ей выход. И она промолчала.
Пришел апрель, и Робин отвез Талли в аэропорт Биллард.
— Мы будем скучать по тебе, — шепнул он ей, и Талли улыбнулась и обняла его, прошептав что-то вроде «Я тоже». Но она думала только про эти четыре дня. Джек позвонил ей на работу несколько недель назад и спросил про Вашингтон — все ли остается в силе. «Ну конечно», — ответила она, но про себя подумала: «Господи, да я уже два месяца ни о чем другом не могу думать! Да что с ним такое?»
Полет с обедом и показом фильма длился три часа. Талли поела и поспала, пропустив почти весь фильм. Она увидела только самый конец — Мэрил Стрип, обвиненную в убийстве собственного ребенка, суд оправдал.
Номер, забронированный на ее имя, располагался на четырнадцатом этаже «Холидэй Инн» в Арлингтоне напротив Потомака. Талли бросила чемоданы у дверей и, пока не пришел Джек, позвонила Робину. Разговаривая по телефону, она обнаружила балкон. Повесив трубку, она вышла посмотреть.
Она никогда в жизни не стояла на такой высоте. У ее ног лежали и весь город, и река. «Неплохо, даже красиво», — подумала она. Но какое множество высотных зданий! Вашингтон вообще показался Талли невероятно большим, особенно по сравнению с Топикой, где с поляны парка Уэст Райд она могла видеть лошадей, пасущихся на ближайших холмах.
Глядя вниз, Талли заметила что-то похожее на переливающийся на солнце ручеек. Склонившись над перилами, она поняла, что это автомагистраль, проходящая далеко внизу. Перила балкона удерживали ее. Она помедлила немного — какой длинный путь вниз…
Неожиданно она услышала голос Джека:
— Талли, что ты делаешь?
Она обернулась, улыбаясь ему. Он поставил чемодан у дверей и вышел к ней на балкон.
— Талл, что ты улыбаешься, будто чеширский кот? — Обняв ее, он взглянул на перила. — Ты, надеюсь, не думала изобразить из себя клубничный джем, размазанный по всей дороге?
— Джек!
— Так, в голову пришло. Ладно, но с этого момента, пожалуйста, никаких подозрительных визитов на балкон, договорились?
Джек прижался лбом к ее шее, а когда Талли почувствовала его губы на своих, она закрыла глаза и подумала: «Да провались весь этот город — мне больше ничего не надо!»
— Пойдем поедим, — предложил Джек. Но у Талли, почувствовавшей возбуждение от одного его запаха, были совсем иные планы.
— Талли, слушай, что на тебя нашло?
— Ты… — выдохнула она, теребя его брюки. — Ты…
Позже они поужинали в ресторане отеля на двадцать четвертом этаже. Было всего пять часов, и ресторан был почти пуст. Они сели за лучший столик, так, чтобы Талли могла видеть в окне панораму города. Она почти не прикоснулась к еде.
— Не могу поверить, что заказала телячье филе, приехав из коровьего царства, — заявила она. — Джек, давай уйдем отсюда. Пойдем туда, где я смогу почувствовать то, что вижу. — Она показала на Вашингтон за окном.
Они сидели рядом, Джек повернулся, уткнулся носом ей в шею и прошептал:
— А я чувствую то, что вижу.
Талли нравилось, как она выглядела в этот день. На ней был бежевый топ из джерси и розовая хлопковая юбка. Волосы доходили о середины спины, серые глаза оттеняла только черная тушь, а губы она подчеркнула блеском. Белая шея, румянец на щеках, а руки — ну что ж, можно было вполне и не заметить шрамов, а ногти у нее были длинными и ухоженными. Она давно перестала их обкусывать. Талли была довольна тем, как выглядела специально для него.
— Джек, — прошептала она в ответ, — я теперь выгляжу совсем иначе, чем когда ты в первый раз увидел меня, правда?
— Не совсем, — заметил он, отложив вилку и нож. — Ты выглядишь лучше чем когда-либо.
Она посмотрела на него.
— Я выгляжу на тридцать лет?
— Талли, тебе снова двадцать восемь, ей-богу.
Она дотронулась до уголков глаз.
— Видишь — морщины.
— Это не морщины, это лучики от улыбки,
— Странно, — заметила Талли. — Ведь я никогда не смеюсь.
Он дотронулся до ее губ.
— Неправда, иногда смеешься. По воскресеньям.
Ей пришлось согласиться — так оно и было.
— Как ты долетела? — спросил Джек.
— Нормально. Почти все время спала.
— Так ты старый профессионал по части полетов? — И посмотрел ей прямо в глаза: — Ты ведь уже летала раньше?