РОБИНСентябрь 1978 года
1
В воскресенье утром Дженнифер сидела у телефона и ждала звонка. Накануне вечером Джек сказал, что завтра позвонит, но завтра уже пришло, скоро полдень, а звонка все нет. Ожидая, Дженнифер даже не пошла в церковь Святого Марка к десятичасовой мессе.
Последние гости ушли около полуночи, и Дженнифер до двух часов ночи лихорадочно убирала комнату, прежде чем наконец легла в постель. «Как он добрался до дома?» — подумала Джен. Он ушел около одиннадцати, сказав, что ему нужно поймать такси. Но он жил неподалеку и вполне мог бы добраться до дома пешком.
Дженнифер плохо провела ночь и проснулась в половине шестого, чтобы заглянуть в гараж, пока не встали родители. Потом она начала прибирать в доме, а в половине седьмого встали мама и папа и помогли ей. Она пылесосила, вытирала пыль, начищала все до полного блеска. Потом спустилась позавтракать.
Воскресные завтраки! Как она любила моцареллу и луковый омлет, которые готовила мама; эти блюда любили все трое, вся ее семья. Но сегодня утром Дженнифер глядела в тарелку и думала о его дыхании, его дыхании на ее плечах, волосах; о запахе пива, исходившем от него, когда он наклонялся к ней и смеялся ей в ухо, и она чувствовала прикосновение его влажной от пота светловолосой гривы к своему лицу.
— Ну как, Дженни, хорошо повеселилась? — спросил Тони Мандолини.
— Великолепно, — сказала она, не поднимая глаз от омлета.
— Кто-нибудь напился или оскандалился?
И еще они танцевали. О, они танцевали под «Диких лошадей».
— Только мама, — ответила Дженнифер, стараясь казаться веселой, — но все знают, что она совсем не умеет пить, поэтому были к ней снисходительны.
— Дженнифер!
Линн шлепнула дочь по руке. Дженнифер улыбнулась.
— Да нет, все было отлично, пап, спасибо.
— Эй, весь груз подготовки лег на маму, так что благодари ее.
Тони потянулся и похлопал Линн по ноге. Они посмотрели друг на друга, и Линн сказала:
— У нас есть для тебя еще один сюрприз, Дженни.
Она вручила Дженнифер маленькую коробочку, перевязанную белым бантиком. Дженнифер перестала есть, отставила молоко, вытерла рот и, посмотрев на отца с матерью, взяла коробочку. Она знала, что там лежит. Поэтому, когда она развернула оберточную бумагу, открыла коробку и вытащила из нее связку ключей, ей пришлось собрать все силы, чтобы широко раскрыть глаза и изобразить на лице радостное удивление.
— Пап, мам, что это? Вы же знаете, у меня есть ключи.
Тони и Линн улыбались.
— Да, дорогая, но это то, что ты всегда хотела, — сказала Линн.
Это то, что ты всегда хотела, — звучало в ушах у Дженнифер, когда отец распахнул дверь гаража и показал ей огромный белый бант, украшавший ярко-голубой «камаро» последней модели, похожий на большую детскую игрушку.
«Как раз под цвет моих глаз», — устало подумала Дженнифер.
— Под цвет твоих глаз, — сказал Тони дочери.
Дальше роль покатилась как по маслу. Она крепко обняла и расцеловала родителей. Но не отправилась тут же прокатиться на автомобиле, а провела остаток утра в своей спальне, у телефона в полном молчании, в полном оцепенении.
— Я же говорила тебе, что они подарят мне машину, — сказала она Джулии, когда та позвонила ей в девять тридцать.
Джулия издала ликующий возглас.
— Машина! Прекрасная машина! Твоя машина! Теперь мы сможем поехать, куда захотим!
— Хм-м. А ты-то чему так радуешься? Ведь это не тебе подарили машину.
— Я была бы счастлива, если бы мне тоже так повезло, — ответила Джулия.
— Ну, если бы твои родители не завели двадцать человек детей, тебе, возможно, и повезло бы, — откомментировала Дженнифер.
— Пять, — поправила Джулия. — Но почему ты была так уверена, что это будет именно машина?
«Потому что я этого всегда хотела», — подумала Дженнифер и бесцветным голосом повторила вслух эту фразу.
— Ты идешь к Святому Марку, Джен? Бабушка хочет, чтобы я сегодня причастилась.
— Только не сегодня, Джул, ладно? Мне правда нужной помочь убраться.
Они немного поговорили о Талли и распрощались, а после чего Джен снова села на кровать, обхватила руками колени и стала ждать — пока не позвонил Робин.
— Дженнифер, я хочу встретиться с Талли, — сказал он..
Дженнифер вздохнула, Телефон за это утро зазвонил всего дважды — первый раз это была Джулия, а теперь — Робин с просьбой помочь ему встретиться с Талли.
— Раз так, действуй, — посоветовала Дженнифер. — Любыми средствами.
Робин кругами ходил по своей спальне. Ясное дело, Дженнифер почти не слушала его. Он в невыносимом, дурацком положении — вынужден вести переговоры с семнадцатилеткой, ах нет, — с восемнадцатилетней девицей. Но он помнил лицо Талли и ее сладкие губы. Ему самому хватило бы одних ее губ. Вторая часть их приключения совершенно сбила его с толку. Ему казалось, что накануне его лишила воли и засосала в себя какая-то бездонная трясина. То, что произошло вчера ночью у них с Талли, выглядело так, что поимели-то его. Причем не оставив ему выбора. Она засосала его. И поимела. Она, как комар, высосала его кровь и улетела ее переваривать. А переварив, полетит искать еще какого-нибудь недотепу. И все же Робин не мог отделаться от мысли, что Талли все сделала правильно. Это просто чувствовалось по тому, как она все это делала.
— Джен, не могла бы ты мне немного помочь?
— Чем я могу тебе помочь, Робин?
— Мне нужно как-то вызвать ее из дома.
Наступила короткая пауза.
— И что ты хочешь, чтобы я ей сказала? — спросила Дженнифер.
«А чего хочет она сама? — хотел спросить Робин. — Может быть, мне нужно что-то о ней знать? Как ты думаешь, я в ее вкусе? И нет ли чего-нибудь, что отпугнет меня?» Ответ на этот вопрос он уже знал. Она до чертиков напугала его, когда с такой жадностью завладела им, совершенно неожиданно и из минутной прихоти, а потом похлопала по спине, что означало что-то вроде «хороший мальчик, Робин, милый щенок, ну, а теперь — сидеть».
Вместо этого Робин спросил:
— Она встречается с кем-нибудь?
— Нет, — ответила Дженнифер. — А вот ты — да.
Робин пропустил эти слова мимо ушей. Он не воспринимал Гейл всерьез.
— Она сказала, что ее мать болеет. Это что-то хроническое?
Снова пауза, теперь чуть дольше. Робин вздохнул в трубку. Проще сходить к дантисту.
— Да, в самом деле — хроническое, это точно, — сказала Дженнифер.
Робин молчал.
— Робин, — сказала Дженнифер, — вызвать Талли из дома — далеко не самое простое дело. Ты, наверное, и сам уже понял.
— Нет, — сказал он, — не понял. Я надеялся, ты подскажешь мне, как это сделать.
Пауза.
— Она сказала, что я могу зайти за ней сегодня и повезти куда-нибудь покататься, — сказал он наконец.
— Она так сказала? — Дженнифер вроде бы оживилась.
— Ну да.
Дженнифер кашлянула.
— Думаю, она имела в виду что-то другое.
Робин кружил по комнате все быстрее и быстрее.
— Как твой отец? — спросила Дженнифер.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал он.
Это была только отчасти правда, но сейчас ему совершенно не хотелось говорить об отце.
— А какой отец у Талли?
— Его нет, — сказала Дженнифер, — поблизости.
— Нет совсем?
— Совсем.
— Он умер?
— Не знаю, — сказала Дженнифер.
— И как давно его нет поблизости?
— Десять лет.
— Дженнифер, ты окажешь мне услугу?
Он услышал в трубке ее вздох.
— Робин, мне надо уходить. Я жду звонка.
— Дженнифер, — сказал Робин, — если он намерен тебе позвонить, поверь мне, он перезвонит еще раз. Ну пожалуйста, ты сделаешь это для меня?
— Что я должна сделать?
— Позвони Талли и спроси, хочет ли она увидеть меня снова, и, если да, пожалуйста, узнай, каким образом я могу с ней встретиться. Ты можешь сделать это для меня?
Дженнифер быстро согласилась, и они повесили трубки. Несколько секунд Робин сидел спокойно. Он вспоминал, как Талли прижимала его к себе, ее изголодавшиеся стоны. Ему вспомнилось, как сильно расстроилась Гейл, и Робин подумал, что нужно бы попросить у нее прощения. Он решил было ей позвонить, но передумал. Он не хотела разговаривать с Гейл, думая о Талли.
Талли была первой девушкой, чей запах, вкус и поведение задели его настолько, что он оскорбил другую, с которой пришел на вечеринку к их общей знакомой. Остается надеяться, что она того стоила.
Когда Робину было двенадцать, когда с конфирмации прошло шесть месяцев, до смерти матери оставалось семь, он узнал, что и его, и младших братьев Стивен и Памела Де Марко взяли в организации, занимающейся усыновлением. Там были рады, что удалось пристроить трех родных братьев в одну семью. Родные мама с папой бросили их, когда Робину было три года, Брюсу — полтора, а Стиву — три месяца.
Открытие произошло просто. Как-то Робин искал свое свидетельство о рождении — ему хотелось открыть собственный счет в банке и положить на него деньги, которые ему наверняка подарят на конфирмацию. Бумаги по усыновлению потрясли его. Робин примчался к родителям как сумасшедший, размахивая свидетельством и крича: «Почему вы никогда нам не говорили? Почему? Почему вы ничего не сказали мне?» Напрасно Де Марко пытались успокоить старшего сына. Следующие шесть месяцев юный Робин ходил в школу, разносил почту, возвращался домой, съедал обед, делал уроки, смотрел свой маленький телевизор и ложился спать. Все эти шесть месяцев он почти не разговаривал с отцом и матерью. На конфирмации он холодно поцеловал Памелу Де Марко и вежливо поблагодарил ее за то, что она устроила ему такой грандиозный праздник, хотя он ей даже не сын.
А еще через месяц Памела неожиданно скончалась от сердечного приступа. Юный Робин быстро простил себя за то, что вовремя не простил свою мать. Окончив школу, он пошел работать к отцу и проявил себя весьма смышленым и трудолюбивым администратором. С его приходом семейное дело начало процветать. Чуть позже пришли деньги. Деньги, хорошая одежда, дорогие машины. Робин работал, играл в соккер[5] и встречался с огромным количеством женщин. У него был богатый выбор. Он мило за ними ухаживал, но редко испытывал какие-то особенные чувства. Он мало рассказывал о себе и неизменно рвал со своими подружками, не извещая их об этом лично; просто в один прекрасный день он назначал свидание другой, и ему казалось, что это говорит само за себя, — что еще он мог добавить?
Сторонясь девушек, которые пытались затронуть его чувства, и любительниц поговорить по душам, Робин предпочитал тех, которые походили на его приемную мать, — полнотелых, светловолосых, со своим внутренним миром. Гейл нисколько не напоминала Памелу Де Марко.
Как только Дженнифер положила трубку, телефон зазвонил снова. Она закрыла глаза и сняла трубку только после третьего звонка.
Это была Талли. Дженнифер вздохнула.
— Ну ладно, не переживай, — сказала Талли. — Я знаю, что в глубине души ты рада меня слышать.
— Ну если только в глубине души, — согласилась Дженнифер. — Звонил Робин, спрашивал о тебе.
— Да? А ты сказала ему, что он ошибся номером? Я ведь не живу с тобой.
— Но хотела бы жить, — сказала Дженнифер полушутя.
— Да, волнующая новость, — продолжала Талли. — Не думала, что увижу ею снова. И что он хотел?
— Он спрашивал, встречаешься ли ты с кем-нибудь.
— И ты сказала…
— Я сказала, что ты — нет, а вот он — встречается.
— Хороший ход, Джен.
— А еще я сказала ему, что с твоей матерью могут возникнуть проблемы.
— Умница! Ребятам ничто так не нравится, как проблемные мамочки.
— Талли, ты что, сказала ему, что он может заехать за тобой прямо домой?
— Да, я всем так говорю. Но я же не думала, что он объявится опять.
— Ну, он совершенно определенно объявился. Хорошо хоть я немного вправила ему мозги.
Талли молчала.
— Талл, ты хочешь с ним встретиться?
Молчание. Потом в трубке раздался смешок и короткое:
— Немного.
— Он ходит с Гейл, и она вчера очень расстроилась,: когда вы ушли.
— К черту Гейл, — сказала Талли. — Он что, влюблен в нее?
— Талли, ей всего семнадцать, и, по-моему, это она влюблена в него.
— Да что ты? Мне тоже семнадцать. И кроме того, — добавила она, — я не несу ответственности за то, что он мне звонит.
— За то, что он мне звонит, — поправила ее Дженнифер, улыбаясь в трубку.
Они договорились, что Джен заедет за Талли на своем «камаро» и отвезет ее в Виллэдж Инн — популярную гамбургерную на Топикском бульваре. Там она должна была встретиться с Робином.
Джен позвонила Робину и проинструктировала его. Она поразилась, услышав его обрадованный голос, потому что до этого дня считала его не подверженным эмоциям. «Должно быть, ему действительно очень понравилась Талли», — подумала она.
— Дженнифер, есть что-нибудь такое, что мне следовало бы знать о ней? — спросил Робин.
«Есть очень много вещей, которые тебе следовало бы знать о ней, — подумала Дженнифер, — но сейчас мне очень хочется, чтобы ты поскорее освободил телефон».
— Да, например, с ней не очень легко разговаривать.
— С тобой тоже. А что с ней легко?
«Другой вид общения, — подумала Дженнифер. — Тактильный, например».
— Что? Танцевать, — сказала вслух Джен. — Она любит музыку. Национальную географическую карту. Книги.
Никто не знал Талли лучше, чем Дженнифер, никто не знал так хорошо о ее личных делах; но даже Дженнифер оказалось трудно определить, что же любит Талли и что такое сама Талли. Когда им было по двенадцать лет, она как-то подслушала разговор родителей. Они обсуждали вопрос удочерения Талли. К сожалению, ей было плохо слышно через стенку: слова расплывались и звучали глухо и неясно. Что-то об Вичите и опекунстве. А потом Талли постепенно устранилась из жизни Дженнифер и Джулии. О, она заходила пообедать или вместе сделать уроки, и так — поболтать, посмотреть телевизор.
Но все это было притворством. Как те игры, в которые они играли, когда были детьми. Притворством. В 1975, 1976 и 1977 годах ее звали Талли Степфорд. Дженнифер только в общих чертах знала о жизни Талли в те годы, когда она танцевала и посещала ночные танцклубы с фальшивым Ай-Ди[6].
В 1977-м общаться с ней стало немного легче. Талли показала Дженнифер свой Ай-Ди. «Натали Анна Мейкер, — прочитала она, — пол женский; рост — пять футов шесть дюймов; вес — 105 фунтов; глаза серые; волосы светлые; родилась 19 января 1955 года». Дженнифер была в шоке, когда посмотрела на вклеенную фотографию. Она была сделана несколько лет назад, но Талли выглядела там лет на шесть старше. В принципе это было неважно, Талли могла изобразить себя шестнадцати- или шестидесятилетней; в любом случае пропасть, разделяющая Дженнифер и Талли, была слишком огромной. Даже после 77-го. Они больше ни разу не играли вместе в софтбол, Талли и Джен.
— Да, но обсуждать все это она не любит, — закончила Дженнифер.
— Понял. Эта девушка мне по душе, — сказал Робин и повесил трубку.
После этого Дженнифер час просидела, не двигаясь, на своей кровати, пока не пришло время ехать за Талли.
— Хорошая машина, Джен, — сказала Талли, плюхнувшись на сиденье «камаро». — Теперь ты сможешь возить нас в школу.
— Мейкер, нам с Джулией до школы — рукой подать. И если ты думаешь, что я собираюсь каждое утро мотаться к черту на рога, чтобы доставить тебя в школу, то очень ошибаешься.
— О да, конечно, Мандолини, можно подумать, тебе больше некуда поехать.
— Вот именно.
— Да, и куда же ты собираешься ездить? Назови хоть одно место. Вот-вот. Признайся, что на самом деле тебе не нужна эта машина.
— Хорошо, — согласилась Дженнифер. — Но учти, Мейкер, нужна она мне или нет, ты на ней ездить не будешь, я не дам ее тебе даже на пять минут. Это я тебе точно говорю.
— Да не нужна мне эта дурацкая машина, — улыбнулась Талли и дотронулась до волос Дженнифер. — Ты только научи меня на ней ездить.
Робин пришел в Виллэдж Инн и сел напротив Талли. Вернее, Талли уже сидела так, что он мог сесть только напротив. Она выглядела совершенно иначе, чем прошлой ночью, и была больше похожа на себя ту, которая сначала пришла к Дженнифер — без краски. На ней были старые выцветшие джинсы и свитер с надписью «Развлекайся! Это — Топика!» Нежные серые глаза, обведенные синими кругами. Бледный рот, нос, слегка бесформенный. Короткие кудрявые волосы. Было не похоже, чтобы ее что-то тревожило или пугало, и не похоже на то, что это та же девушка с вечеринки; это было вообще ни на что не похоже, потому что Робин сидел напротив нее; смотрел, как она крошит свой гамбургер, и думал, что она самая красивая девушка, которую он когда- либо встречал в своей жизни.
— Почему ты сказала мне, что я могу заехать за тобой домой? — спросил он.
Она лишь слегка улыбнулась ему.
— Я думала, ты не придешь.
К ним подошел официант, и Талли, лучезарно улыбаясь, заказала кофе и лимонный пирог.
— Да, ты здорово преобразилась на вечере у Дженнифер, — сказал Робин.
— Что такое? Ты жалеешь, что пришел сегодня? — спросила Талли.
Он быстро мотнул головой. «Серый — не особенно теплый цвет, — подумал он. — Никогда прежде я не видел по-настоящему серых глаз».
— Нет, так ты выглядишь даже лучше, но — другая.
Они проговорили примерно с час.
— Чем ты занимаешься, Робин? — спросила Талли. — Ты сам. Когда не сопровождаешь старшеклассниц на вечеринки?
— Я работаю на своего отца, — ответил он. — «Де Марко и сыновья. Высококачественная верхняя одежда».
Талли казалась удивленной.
— В Манхэттене? Разве здесь есть рынок для таких вещей?
Робин пожал плечами.
— У нас нет конкурентов. И это неплохо.
— Теперь понятно, почему ты так хорошо одет, — сказала Талли с полуулыбкой.
Разговаривая, Талли жестикулировала, и Робин, чья семья тоже отличалась выразительной жестикуляцией, нашел движения ее рук очень итальянскими и очень привлекательными. Они приятно провели время. Она была веселой, ничуть не страшной и в общем показалась ему совершенно нормальной. Потом они закурили. Прикуривая от его зажигалки, Талли пристально смотрела ему в лицо.
Но когда Талли подняла свои руки — тонкие, белые и очень приятные на вид, — чтобы изобразить приятельницу во время полицейской облавы в танцклубе, Робин увидел ее запястья. На обоих запястьях, очень близко к ладоням, он увидел два неровных горизонтальных шрама темно-розового цвета, длиной примерно в дюйм. Он глубоко затянулся. Она перестала рассказывать и посмотрела на него. Робин гадал, что она разглядела на его лице — страх? жалость? больше чем страх? Часто ли ей приходилось видеть подобное выражение на мужских лицах? Выражение, в котором желание мешалось с нежностью. Часто ли?
И тотчас он почувствовал в ней перемену. Она прекратила представление в лицах, и глаза ее стали холодными.
Сидеть и не разговаривать было абсолютно немыслимо, — еще хуже, чем получить подтверждение его догадки, поэтому Робин взял себя в руки и заговорил. Дотронувшись до ее рукава, он спросил:
— С тобой все в порядке?
— Конечно, — сказала она. — Абсолютно.
Робин смотрел на ее запястья, она тоже.
— Ах, это, — сказала Талли, — я порезалась, когда сбривала волосы.
— О-о, — протянул Робин, отпуская ее рукав и чувствуя, что бледнеет. — Надеюсь, ты… не слишком часто их сбриваешь.
— Нет, не слишком, слава Богу.
Она сделала попытку улыбнуться.
«Я люблю ее, — вдруг совершенно ясно осознал Робин, чувствуя, как ему сдавило грудь и к горлу подступает спазм. — Я люблю ее. Как такое могло случиться? Как? Что она сделала?»
Отъехав от Виллэдж Инн, они миновали Сорок пятую улицу и двинулись на восток, в направлении озера Шоуни и Лоуренса. Талли была еще молчаливее, чем в ресторане. Она просто смотрела на дорогу, лишь один раз раскрыв рот, чтобы заметить, что становится прохладнее.
— У озера действительно красиво, — сказал Робин. — Посмотри вокруг. Холмы, долины, луга.
— И высокая трава, — безразлично отозвалась Талли. — Это прерия, Робин.
Она выглянула в окно.
— Да, но ты только взгляни. И не подумаешь, что здесь была прерия.
— Все равно это прерия, — сказала Талли.
Остановившись на берегу, они опять занялись сексом; и опять все произошло слишком быстро. Робин ничего не понимал. Поблизости никого не было. Талли погладила Робина по волосам и мягко оттолкнула. Он вздохнул и оделся.
— Надо понимать, на этом ты покончила со мной, Талли? — сказал он.
— Вовсе нет, — сказала Талли, дотрагиваясь до его щеки. — Но мне нужно возвращаться.
— В чем дело? Твоя мама больна?
— Очень больна. Если бы ты только знал… — протянула Талли.
— Расскажи мне.
— Да нечего рассказывать.
Робин сделал глубокий вздох и рассказал ей, что у его отца рак.
— Мне очень жаль, Робин, — сказала Талли, похрустывая пальцами, — моя мать совсем не так больна, ничего такого. Просто она… строгая, вот и все.
— Насколько строгая, Талли? — ему хотелось знать. — Установила тебе комендантский час? Настаивает, чтобы ты все время делала уроки и никуда не ходила? Заставляет тебя выполнять всю домашнюю работу?
— Если бы только, — сказала Талли. — Нет, Робин, мне в самом деле очень трудно объяснить тебе это. Она не очень… коммуникабельна.
— Насколько я понял, ты тоже, — сказал Робин.
— Верно. Поэтому мы, я и моя мама, мало разговариваем друг с другом.
Робин молча смотрел на озеро.
— Но она все-таки — твоя мать, Талли. И другой у тебя не будет.
Талли взглянула на него.
— Это не всегда хорошо, Робин. Пойдем.
На Сорок пятую они въехали уже около семи вечера. Солнце успело спрятаться за холмами. Деревья, скотные дворы и прямоугольные зернохранилища неясными темными силуэтами проплывали мимо них. Робин и Талли минут десять ехали по Сорок пятой, когда с ними поравнялась идущая по встречной полосе машина, и вдруг, от нее отскочило что-то твердое и черное и, сбитое правым крылом «корвета», отлетело в сторону и шлепнулось на дорогу,
— Робин! — воскликнула Талли. Обе машины остановились. Из второй вышли двое молодых мужчин в клетчатых рубашках, уже вчетвером они вышли на середину дороги и увидели распростертого на земле добермана; он еще дышал, но не мог шевельнуть даже лапой.
— О Боже, — простонала Талли.
— Эй, откуда он взялся? — взволнованно сказал один из мужчин в клетчатой рубашке. — Я ничего не видел, ехал себе, как вдруг он выпрыгнул прямо перед моей машиной, бедняга.
— Это я ударил его, — сказал Робин, качая головой.
— Он отскочил от моей машины, парень, ты ничего не мог сделать. Мне тоже неприятно. Должно быть, это пес кого-нибудь из местных фермеров. Представляю, каково будет хозяевам, когда они найдут его здесь.
— Боже мой, — повторила Талли, — он еще жив.
И это действительно было так. Доберман безуспешно пытался поднять голову, но глаза были открыты, и он безмолвно смотрел на Талли и Робина. Они взглянули друг на друга, потом — на дорогу. Приближалась еще одна машина.
— Надо убрать его отсюда, — сказала Талли.
— Нет, пусть лучше она переедет его. Посмотрите, он же страдает, — возразил парень из другой машины.
— Надо убрать его отсюда! — повторила Талли уже громче, в упор глядя на Робина.
Все четверо стояли в нерешительности. Приближающийся автомобиль чуть сбавил скорость, но не остановился, а быстро проскочил мимо, отбросив несчастную собаку к обочине. И все же пес был еще на дороге, и через несколько секунд еще одна машина тоже задела его колесами, даже не притормозив. Пес уже не пытался повернуть голову, но, как ни странно, все еще был жив. Он медленно ловил ртом воздух и продолжал смотреть на них глазами, полными муки. Парни и Талли застыли в молчании. Слышалось только тяжелое, затрудненное дыхание пса. Талли стиснула руки и повернулась к мужчинам.
— Ребята, пожалуйста! Только передвиньте его, только передвиньте, нельзя же, чтобы его опять переехали, прошу вас! Робин!
Робин сделал несколько шагов к собаке.
— На твоем месте я бы не стал этого делать, — сказал водитель в клетчатой рубашке. — Мы не знаем, как он среагирует. Это — доберман. Он обезумел от боли и может вцепиться в. тебя. Не трогай его. Он недолго протянет.
Робин остановился,
— Он прав, Талли, — сказал он.
— Господи! — закричала девушка. — Он лежит посреди дороги! Разве мало машин его уже переехало? Черт бы вас побрал! Если бы ваша мать лежала вот так на дороге, ведь вы бы передвинули ее? Или нет?
Талли схватила добермана за задние ноги и с величайшим трудом проволокла футов десять, пока он не оказался на траве. Трое парней смотрели на нее, а водитель в клетчатой рубашке наклонился к Робину и прошептал:
— Она ненормальная, парень, ненормальная. Эта история плохо подействовала на нее, и теперь она будет не в форме. Ненормальная, это я тебе говорю.
Талли вытерла руки о траву и подошла к Робину.
— Поехали.
Она больше не оглядывалась на умирающую собаку.
— Ну, Талли, общение с тобой — это сплошные приключения, — сказал Робин, остановившись у дома Дженнифер на Сансет-корт.
— Что значит со мной? Со мной ничего не случалось, пока я не начала встречаться с тобой, — сказала Талли.
— Странно, почему мне так трудно в это поверить? — с улыбкой повернулся к ней Робин.
И Талли тоже улыбнулась.
— Мне бы хотелось увидеться с тобой еще, — сказал он.
Она уставилась на свои ноги.
— Это будет трудновато, — произнесла она наконец.
— Пусть.
— Я не могу часто отлучаться из дома.
— Неважно.
— И не могу уходить из дома на ночь.
— Хорошо.
— А разве ты не встречаешься с Гейл? — спросила Талли.
— У нас с ней ничего серьезного не было.
— Это у тебя с ней ничего серьезного не было, — поправила она его.
Робин улыбнулся.
— Я правда хочу увидеться с тобой.
— Когда? — спросила Талли.
Робин вздохнул.
— Я работаю каждый день, — сказал он, стараясь не выдать своей радости. — Ну, кроме воскресенья. Давай в следующее воскресенье?
— Воскресенье годится, — ответила она. — Там же? Днем? В воскресенье утром я обычно хожу в церковь.
— Ты ходишь в церковь, Талли? — удивился Робин.
— Ну да, — сказала Талли. — Чтобы составить компанию Джен.
— Прекрасно. Значит, в следующее воскресенье. Я свожу тебя куда-нибудь пообедать. В какое-нибудь приятное местечко. Хорошо?
— Хорошо, — сказала она, наклоняясь к нему и целуя в губы.
Прошло немало времени, прежде чем Робин перестал видеть перед собой ее серьезные серые глаза и начал ощущать другие запахи, кроме запаха кофе и лимонного пирога.
Подруги поджидали Талли на кухне.
— Ну, рассказывай, — приказала Джулия.
— Да нечего особенно рассказывать, — ответила Талли, усаживаясь рядом с ними и глотнув коки из стакана Дженнифер.
Дженнифер встала и принесла себе другой стакан.
— Куда он тебя возил? — спросила Джулия.
— Кататься. Дженнифер, ты могла бы предупредить меня, что у его отца рак легких.
Дженнифер удивленно посмотрела на Талли.
— Я думала, он сам скажет. Разве тебе понравилось бы, если бы я рассказала ему все о тебе?
Талли закатила глаза.
— Ты можешь мне сказать, Джен, он — хороший?
— Конечно, он очень хороший, но что думаешь о нем ты?
— Он очень симпатичный, — вставила Джулия. — И ездит на такой красивой машине! А чем он занимается?
— Он — управляющий шикарным магазином, который принадлежит его отцу. Они торгуют верхней одеждой высшего качества. Он и правда симпатичный. И знает об этом.
— Это тебя беспокоит? — улыбнулась Джулия. — Но что такому красивому, богатому и совершенно взрослому парню надо от тебя? — Она ткнула Талли под ребро.
Талли оставалась невозмутимой.
— Да все то же, — ответила она, — то же, чего хотят от меня страшные, безденежные, несовершеннолетние парни.
Подруги потягивали коку.
— Ты собираешься еще с ним встретиться? — спросила Джулия.
— В следующее воскресенье, если Джен поможет.
Талли погладила Джен по голове и снова повернулась к Джулии.
— А ты собираешься встречаться с Томом?
— Талли!
— Да, да, конечно. Ты лю-ю-бишь его.
Талли повернулась к Дженнифер, которая за все это время не проронила ни слова.
— Дженнифер! Он позвонил?
Дженнифер посмотрела на Талли и Джулию так, словно не разобрала, кто из них задал вопрос.
— Дженнифер, он позвонил? — повторила Талли. Дженнифер встала.
— Не знаю, о чем ты спрашиваешь.
— Не позвонил! — хором постановили Талли и Джулия
— Вы обе — глупые и недоразвитые девчонки, — заявила Дженнифер.
— Согласна, — сказала Талли. — Но, Джулия, скажи, ты когда-нибудь видела парня в таких обтягивающих «Левисах»?
— Никогда, — сказала Джулия. — Я слышала, что только зрелая женщина…
— …может сохнуть по тому, кто носит «Левисы» в обтяжку, — закончила вместо нее Талли. — Это точно.
— Девочки, — сказала Дженнифер. — Мне кажется, вас пора развозить по домам.
Она столкнулась с ним в понедельник. Он подошел к ее шкафчику и сказал:
— Привет, Джен, отличный был вечер, спасибо, что пригласила нас. Надеюсь, мы не все там разгромили, надеюсь, ты успеешь привести дом в порядок за те две недели, что остались до товарищеского матча с бывшими выпускниками?
Надеюсь, то, надеюсь, се, спасибо за то, спасибо за се, бу, бу, бу, бу.
И Дженнифер улыбалась и вежливо кивала, и говорила: конечно, да, увидимся на практике, надеюсь, ты хорошо сыграешь в матче с выпускниками. А потом он ушел, и она закрыла свой шкафчик, взяла свои книги и отправилась на занятия по американской истории, а в этот день была контрольная, с которой она не справилась.
Вернувшись домой, она прошла мимо матери, поднялась наверх, закрылась в своей комнате и лежала ничком на кровати до тех пор, пока не пришел с работы отец и не наступило время обеда
За обедом Джен взяла себя в руки, заинтересовавшись темой, которую обсуждали родители: Гарвард. Гарвард и тестирование[7]. Гарвард, тестирование и средняя школа. Гарвард, тестирование, средняя школа и: «Ну разве она не замечательная, Линн? Она у нас просто замечательная!» А она их замечательная дочь — сидела, сконцентрировав все свое внимание на том, чтобы нацепить по горошине на каждый из четырех зубцов своей вилки. Иногда ей удавалось нацепить две или три, но никак не четыре, и тогда ей хотелось запустить тарелкой об стену. Но она напрягла всю свою волю, а Тони и Линн продолжали говорить. На что они могут рассчитывать, если 1050 очков считается плохим результатом, а Джен в прошлом году на пробном тестировании набрала 1575 из 1600 возможных? И это на пробном! Даже Джек набрал только 1100. А Талли — 1400, но никто не знал об этом, потому что никому не было до этого дела. «Никому не было дела до Талли на ее пробном тестировании и, можно сказать, что ей повезло, — думала Джен. — Ей по крайней мере не приходится выслушивать все это за обедом по семь раз в неделю несколько месяцев подряд». Дженнифер подумала, что надо рассказать родителям: она не собирается поступать в Гарвард; у Дженнифер и Талли были свои планы. Но сейчас ей хотелось только одного — чтобы ее не трогали. Она извинилась, вернулась в свою комнату и провела оставшийся вечер, набирая номер Джека и вешая трубку, прежде чем успевала услышать гудок.
Сотни раз, многие сотни раз, одна в своей спальне, она набирала его номер и многие сотни раз вешала трубку, и снова, с закрытыми глазами, крутила диск.
2
Робин наконец позвонил Гейл. Ее ледяной голос его не удивил. Его приемная мать была теплой, как летнее полуденное солнце, а Гейл ничуть не походила на нее. Робин попросил у Гейл прощения, сказал, что никогда не вводил ее в заблуждение, у них не было ничего серьезного. Гейл спросила: неужели он думает, что она захочет, может захотеть увидеть его снова вместе с той? Робин удивился: у него совсем не было намерения общаться с Гейл. Но ей он сказал:
— Нет, конечно. Я понимаю. Я не умею вести двойную игру. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями.
В следующее воскресенье, опять воспользовавшись помощью Дженнифер, Робин повел Талли в «Красный лангуст». Они вкусно пообедали. Талли поинтересовалась, сказал ли он что-нибудь Гейл, которая сталкиваясь с ней в школе, шипела, ей вслед, как старая кобра.
— Клянусь тебе, раньше я никогда ее не видела, — говорила ему Талли. — Но всю эту неделю я встречаю ее каждый день, она ходит за мной по пятам и разбрызгивает яд. Ты не говорил с ней?
— Говорил, — ответил Робин. — Но что я мог ей сказать?
— Смотри, — сказала Талли. — Она начнет рассказывать тебе обо мне всякое.
Робин улыбнулся.
— Что, например?
— Да массу всего, одно хуже другого.
— И все — бессовестная ложь? — хотел он знать.
— Конечно, нет, — сказала Талли. — Но все — самого омерзительного свойства.
Робин предложил ей рассказать обо всем самой, но Талли вежливо уклонилась и сказала только, что когда-то хорошо танцевала, но через какое-то время об этом стали судачить.
— Когда-то? А сейчас перестала? — спросил он.
— Нет, не перестала, но сейчас я танцую… реже.
— Как твоя мама? — осведомился Робин.
— Чудесно.
— Ты всегда так «хорошо» ладила со своей матерью?
— Да, — сказала Талли неестественно оживленным тоном, — у нас всегда были очень своеобразные отношения.
На стоянке возле «Красного лангуста» Робин поцеловал Талли, и она положила руку ему на затылок. Он дотронулся до ее волос и почувствовал знакомое волнение.
Они поехали к озеру Шоуни. Робин запретил себе огорчаться из-за краткости их близости и несомненной опытности Талли. Озеро было серым и красивым; деревья уже сбросили почти всю листву, дул ветер. Но Робин не замечал холодной красоты озера — он был слишком занят любовью со своей Талли. А потом он снова попытался поласкать ее, но Талли отказалась.
— В этом нет необходимости, — сказала она без всякого выражения.
— Но мне хочется, — настаивал Робин.
— Мне — нет, — ответила Талли.
— Нет, ты действительно что-то особенное, — сказал он, когда они ехали обратно в город. — Я никак не могу тебя разгадать.
— Да что разгадывать? — спросила Талли. — Я — открытая книга.
— А я — твой рыцарь в блистающих латах, — отозвался Робин.
3
— Хочешь, покатаемся, — предложила Дженнифер Талли как-то в воскресенье по дороге в Рощу.
— Конечно, — ответила Талли и посмотрела на подругу. Прошло целых три недели с тех пор, как Дженнифер подарили машину, но она пригласила Талли на прогулку в первый раз. Только два раза Дженнифер позволила Талли сесть за руль на подъездной дороге.
— Куда бы ты хотела поехать? — спросила Дженнифер.
— В Калифорнию, — улыбнулась Талли. — Но пока остановимся на Техас-стрит.
Дженнифер тоже улыбнулась.
— Да, давненько мы там не были, — сказала она.
— Говори за себя, — сказала Талли, устраиваясь поудобнее на своем сиденье. — Я все время там бываю.
— Да? — удивилась Дженнифер. — Но оттуда до тебя четыре мили. Как же ты добираешься?
— Пешком, — сказала Талли и, увидев выражение лица Дженнифер, добавила: — Он стоит того, чтобы на него посмотреть.
Девушки приехали на Техас-стрит — коротенькую узкую улицу, располагавшуюся между «Топика Кантри Клаб» и парком Шанга. С юго-запада улица упиралась в тупик, но через небольшую рощу можно было выйти в парк Шанга. Именно так Дженнифер и Талли впервые обнаружили Техас-стрит пять лет назад. Они играли в софтбол[8], их команда быстро проиграла со счетом 2:17, и, побродив между деревьями, они наткнулись на Техас-стрит.
По обеим сторонам этой улицы стояли столетние дубы, их ветви шатром сплетались над дорогой, охраняя царившую там тень от солнечных лучей, которые то и дело норовили пробиться сквозь щит листвы.
Талли и Дженнифер припарковались в самом конце улицы, напротив «своего» дома. Они долго молча сидели на теплом капоте «камаро».
— Смотрится потрясающе, правда? — сказала наконец Талли,
— Да, — отозвалась Дженнифер, — правда.
— Почему у тебя такой тоскливый вид? У тебя, которая занимает самые большие апартаменты на Сансет-корт?
— Посмотри, какой подъезд, — сказала Дженнифер. — Ты когда-нибудь видела подъезд таких размеров?
— Да, — сказала Талли, — в Таре.
— Я думаю, Тара была меньше. — Дженнифер спрыгнула с капота. — Садись, Скарлетт, поедем.
Талли не двигалась.
— Интересно, какие дома в Пало Альто.
— Какая нам разница? — сказала Джен. Главное, что мы будем жить в Эль Пало Альто, под сенью тысячелетних ветвей. Нам вообще не нужен дом.
— И все-таки, — задумчиво заметила Талли, — я бы не отказалась жить в этом доме.
— А кто бы отказался? — сказала Джен, глядя на четыре белые колонны широкого крыльца. — Их нужно подкрасить. Представляю, что будет с таким огромным домом, если его не подкрашивать каждый год. Поехали.
На обратном пути Талли посмотрела на Дженнифер и спросила:
— Джен, у тебя все нормально?
— Прекрасно.
— Как там команда болельщиков?
— Ах, ты же знаешь.
— Не знаю. Так как?
— Все ты знаешь, — сказала Дженнифер.
Талли отвернулась.
4
— И все-таки, когда ты познакомишь меня со своей матерью? — спросил однажды Робин по телефону.
— Никогда, — радостно ответила она. Но когда повесила трубку, ей уже не было так весело. Она решила позвонить Джулии. Та ее развеселит. Но миссис Мартинес сказала, что Джулия в своем историческом клубе. И принялась подробно рассказывать. «Не все ли равно, чем она там занимается, — подумала Талли, кладя трубку. — Вечно ее нет дома, когда нужно».
Талли позвонила Дженнифер, но той тоже не оказалось дома.
«Никто не сидит дома, кроме меня», — обиженно думала Талли.
Она, распахнув окна в своей комнате и включив радио, немного потанцевала. В ее распоряжении была только одна комната, которая вместе с ванной занимала весь второй этаж. «Я улечу отсюда, — запела она, — я улечу отсюда, улечу, как далеко я улечу». Она перестала танцевать, вошла в чулан и отыскала там Национальную географическую карту, которую держала в плетенке из-под молока. Разложив карту на кровати, Талли опустилась на колени и принялась ее рассматривать. Она осторожно дотрагивалась пальцами до названий городов, поселков, деревушек, океанов и пустынь штата Калифорния. Пало Альто, сюда мы поедем, Пало Альто, Сан-Хосе. Только в Пало Альто, только в Пало Альто, только…»
Талли вспомнила про время. Она бегом сбежала по лестнице в кухню. Нужно успеть до прихода матери. Иногда у Талли неплохо получались гамбургеры: она готовила начинку из хлебных крошек, яиц и обжаренного лука. Сегодня для этого уже не оставалось времени. Уже без четверти шесть. Она кое-как слепила котлеты и бросила их на сковородку. Потом поставила на огонь кастрюлю с водой и почистила картошку.
Хедда пришла чуть позже шести, повесила пальто и, не глядя на тетю Лену и Талли, отправилась прямо к дивану.
Тетя Лена смотрела телевизор, Талли читала журнал. Обе подняли головы и поздоровались с вошедшей, но Хедда редко смотрела в их сторону и редко здоровалась в ответ. И сегодня в точности как всегда. Спустя полчаса все три поели в полном молчании. Тетя Лена пыталась говорить какую-то всегдашнюю ерунду, Талли не обращала на нее внимания. После ужина Талли прокашлялась и, не глядя на мать, спросила, можно ли ей сходить на вечер встречи выпускников. Хедда, так же не глядя на нее, безразлично кивнула.
— Спасибо, — сказала Талли и пошла готовить чай, перед тем как убрать со стола.
Хедда забрала свой чай в гостиную, села на диван и смотрела Уолтера Кронкайта, потом «Давайте заключим соглашение», потом какой-то старый фильм. Талли помыла посуду, поднялась в свою комнату и опять тихонько потанцевала, так, чтобы те двое внизу не могли ее слышать.
В одиннадцать Талли сошла в гостиную, чтобы разбудить мать и сказать ей, что пора ложиться спать. Тетя Лена уже давно ушла в свою комнату. «Чем занимается целый день моя тетя, — думала Талли. — Она здесь совсем одна смотрит телевизор, вяжет; вяжет что? У нее в руках всегда спицы, но я никогда не видела вязанья. Я почти уверена, что в корзинке у нее лежит все тот же клубок, что и четыре года назад, когда умер дядя Чарли. Бедная тетя Лена! Боюсь, мы с мамой не очень-то приятная компания. Впрочем, как и она сама. Если она и вправду вяжет, то наверняка одной спицей».
Наверху Талли умылась и почистила зубы. Несколько минут она изучала себя, глядя в зеркало, потом достала пинцет и выщипала брови. У себя в комнате она сняла джинсы, просторный свитер, носки и бюстгальтер. Обычно она не надевала бюстгальтер под свитеры, но мать в последнее время повадилась устраивать неожиданные проверки, и Талли приходилось быть настороже. Надев старую летнюю маечку, Талли забралась в постель. Она оставила свет включенным, легла на спину и стала рассматривать свою комнату.
Голые и скучные стены были выкрашены светло-коричневым. Никаких признаков обитающей здесь юности — никаких плакатов и портретов с «Дэд» или «Доорз», никаких «Битлз», «Стоунз», «Иглз», «Пинк Флойд». Даже любимого «Пинк Флойд». Ни Роберта Редфорда, ни Джона Траволты, ни Энди Джибба. Ни Михаила Барышникова, ни Айседоры Дункан или Твайла Тарпа. Никаких открыток или фотографий. Никаких книжных полок и книг. Никаких записей. Возле окна — старый деревянный стол: на нем она готовила уроки, за ним красилась, положив на него голову, частенько и засыпала. У стола стоял единственный в комнате стул. В углу, рядом со стенным шкафом, находился старый гардероб. На ночном столике возле кровати стояли лампа и телефон. У Талли в комнате не было телевизора, но был радиоприемник, работающий во всех диапазонах.
Вот и все, что могла видеть Талли, когда лежала в своей кровати и боролась со сном. Но в чулане стояли четыре картонки из-под молока, которые принадлежат ей одной. В одной хранилась подшивка Нэшнл джиогрэфик — щедрый дар Дженнифер, а остальные заполняли книги — тоже подарки Дженнифер и Джулии. В верхнем ящике стола под разным барахлом хранилась детская фотография Талли, на которой ей было около шести лет. Худенькая белокурая девочка стояла между пухленькой Дженнифер и темноволосой Джулией. На руках Талли держала годовалого ребенка.
Часа два Талли боролась со сном. Она вертелась и вздыхала. Потом села, помотала головой и покачалась взад-вперед. Потом засмеялась и принялась строить рожи и молоть всякую чепуху. Встала с кровати, чтобы открыть окно, и высунула голову на улицу — было холодно, подмораживало. Талли захотелось крикнуть во всю мощь своих легких. Но Канзасская железная дорога, поезда, река и так уже кричали. Никто не услышит Талли. Оставив окно открытым, она снова забралась в постель и натянула на себя одеяло. Наконец она забылась сном, который не давал отдыха, и спала она так же, как и бодрствовала, — ворочаясь и вздыхая, то свиваясь клубком, то распрямляясь. Талли отбросила одеяло и закинула руки за голову, потом снова спрятала их под одеяло, вся взмокнув от пота.
Ей снилось, что она лежит на кровати и борется со сном, что она спит и видит во сне, как она лежит и борется со сном, видит, как глаза ее закрываются и голова падает набок, и она тут же вскидывается. Но, наконец, она ложится и засыпает, и пока она спит, дверь в ее комнату открывается и по деревянному полу кто-то идет. Шаги очень медленные и осторожные; Талли пытается открыть глаза, но не может, она трясет головой из стороны в сторону, из стороны в сторону, но это не помогает; шаги приближаются, вот они уже совсем рядом, она чувствует, как кто-то склоняется над ней — чтобы поцеловать? — и потом — подушка, подушка у нее на лице, и она вскидывает руки и выворачивается, но чье-то тело наваливается на нее и удерживает, а она выворачивается, выворачивается, она пытается закричать, но не может открыть рот, не может дышать и кашляет, беззвучно хрипя; Талли пытается поднять колени, но на нее навалилось это тело и удерживает, и подушка, о, нет, о, нет, нет, нет, — и потом она просыпается и резко садится на кровати, ловит ртом воздух, насквозь мокрая от пота.
Она тяжело и хрипло дышит с закрытыми глазами, она тяжело дышит, обхватив руками поджатые колени, и пытается восстановить дыхание. Потом она идет в ванную, где ее рвет, принимает душ, вытирается, натягивает шерстяной костюм и садится за стол у открытого окна. Она будет сидеть там на холоде, пока ее голова, отяжелев, не упадет на деревянный стол. При первых звуках птичьих голосов Талли провалится в сон.
5
Робин хотел заехать за Талли, чтобы отвезти ее на вечер встречи выпускников. Заодно он надеялся познакомиться с ее матерью. Но Талли эта идея не показалась слишком удачной.
— Талли, мне надоело играть в эти игры. Просить помощи у Дженнифер, лгать, прятаться. Должен же быть какой-то выход.
— Выход, несомненно, есть, — сказала Талли. — Ты можешь встречаться с другой девушкой.
— Не думаю, что твоя мать — такое уж чудовище, — гнул свое Робин. — Неужели ей не хочется, чтобы тебе было хорошо?
— Я не думала об этом, — неохотно ответила Талли. — Возможно, ты прав. «Она всего лишь бьет меня по лицу, потому что знает — это единственное место, за которое я беспокоюсь, — подумала она про себя. — Чтобы мне было хорошо? Вряд ли».
— Ты думаешь, я ей не понравлюсь? — спросил Робин.
Талли вздохнула.
— Понравишься, конечно. Ты не можешь не нравиться.
— Как ты добираешься до стадиона? Пешком?
— Конечно, а что в этом такого?
Талли слышала в трубке дыхание Робина.
— Позволь мне подарить тебе велосипед, — сказал он наконец.
Она засмеялась.
— Робин, мне не нужен велосипед. Но все равно спасибо.
Как-то в субботу, в октябре, Талли зашла за Джулией, и ее отец отвез их в Уэшборнский университет на розыгрыш местного кубка. Топикские «Великие троянцы» уже сыграли все предварительные игры, но это была первая игра за кубок. Девушки болели за своих футбольных героев и пытались привлечь внимание Дженнифер, но та была слишком занята своими болельщиками.
Робин приехал перед самым началом игры. Талли представила его Джулии и Тому, потом они спустились вниз, перелезая через скамьи, чтобы поздороваться с Дженнифер, которая сидела прямо на земле. Дженнифер молча посмотрела на Талли.
«Она слишком молчаливая в последнее время, — подумала Талли. — Это не просто спокойствие, — Талли провела много беззвучных часов в обществе Дженнифер, — а именно молчаливость. Словно в ней перестал звучать внутренний голос, и теперь она просто ждет, когда ее тело тоже умолкнет. Как телевизор с выключенным звуком. Может быть, к Джен снова вернулось «это». Но через столько лет?»
— Мне надо идти, Талл, — сказала наконец Дженнифер, поднимаясь с травы.
— Давай, давай, — сказала Талли. — Иди и вдохновляй наших на победу.
Талли опять забралась наверх, и они с Джулией попытались вычислить, которое из этих пугал в форме Джек.
— Джен, кажется, говорила, что у него тридцатый номер, — сказала Талли.
— Он полузащитник? — спросила Джулия.
— Защитник, — ответила Талли.
— Он — капитан команды, — вставил Том.
— Да-что-ты-говоришь! — ледяным голосом отчеканила Талли.
Несмотря на безжалостный дождь, зарядивший еще в первой четверти игры и не прекращавшийся до самого конца, «Великие троянцы» победили со счетом 10:12, и обе парочки отправились в «Сизл». Робин отвозил их туда в три захода, поскольку машина была только у него, и к тому же — двухместная. Дженнифер осталась с болельщицами. Перед тем как уехать, Талли с Джулией трижды проскандировали ей «Молодчина, Джен!», но она так и не взглянула на них.
Дженнифер размахивала флажками, а потоки дождя струились по ее лицу, мешая видеть. Она вспоминала, как, когда ей было восемь лет, они с Талли бежали домой, захваченные врасплох грозой. Они испугались и забрались под чье-то крыльцо, тесно прижавшись друг к другу. Обе насквозь промокли, и Талли, отжав свой носовой платок, смеялась и нежно вытирала лицо Дженнифер — ее лоб, щеки, рот, глаза. Дженнифер чувствовала дыхание Талли — оно отдавало фруктовой резинкой — и видела мокрое лицо подруги. Вот о чем думала Дженнифер, глядя прямо перед собой, но не видя никого, кроме Джека.
Танцы по случаю вечера встречи устроили в кафетерии Топикской средней школы. А через несколько месяцев там же состоится банкет для выпускников этого года. И неплохое вроде бы кафе — в нем был камин и все прочее. Просто Талли дивилась, как это школа умудряется вклиниться в любое мероприятие в городе. Единственным местом, где Талли чувствовала себя свободной от школы и куда она раньше ездила, был Холм. «Интересно, выпускной бал тоже будет здесь?» — подумала Талли. Во всяком случае, после девятого так и было.
До приезда мистера Мартинеса, который должен был отвезти их домой, оставалось еще четыре часа. Талли убивала время, танцуя. В основном с Робином, но тому, похоже, не слишком здесь нравилось. Она плотней прижалась к нему и, почувствовав его напряжение, подумала: «Теперь, может быть, ему здесь понравится больше».
Джулия о чем-то спорила с Томом, Дженнифер отрешенно стояла в углу. Талли подошла к ней.
— Что с тобой? — спросила Талли, уводя ее танцевать. — У тебя такой отстраненный вид.
Дженнифер буркнула что-то нечленораздельное об ужасной дождливой погоде и о том, что Талли бросила ее здесь одну.
— О чем ты говоришь? Я все время была здесь.
Дженнифер что-то промямлила:
— Что?
— Я говорю, что не видела его… дождь.
Талли перестала танцевать.
— Секунду назад мы говорили обо мне. О ком ты говоришь теперь? О Джеке?
Дженнифер посмотрела на Талли нежными печальными глазами.
— Джек, — произнесла она, но прежде чем Талли успела задать ей вопрос, Джен вырвали из рук Талли приятели-болельщики.
Немного погодя Талли с Робином вышли на улицу, но имя «Джек» продолжало звенеть у нее в ушах. Джек, сказала Джен. Или — Джек? Талли не была уверена, ответила ей Дженнифер или спросила.
Дженнифер стояла в углу, потягивала коку и смотрела, как Талли и Робин уходят. Джулия была поглощена Томом, а Джек был просто занят. Дженнифер порой даже не могла отыскать его взглядом. Он танцевал то с одной, то с другой или смеялся со своими друзьями. С другими друзьями. Его команда победила, и теперь он пожинал лавры. Капитан команды. Слишком занят, чтобы подойти к ней. Две девушки собирали бюллетени, в которых нужно было проставить имя Королевы бала. Дженнифер забыла заполнить свой и, торопливо нацарапав имя Талли, бросила листок в корзинку.
— Я думаю, королевой станет Шейки, — заметила девушка пониже ее ростом.
— Шейки? — переспросила Дженнифер.
— Шейки, Джен! Она же в твоей команде! — сказала девушка. — Она была Королевой бала и в прошлом году.
Ах, Шейки. Да. Наверное. Но разве Шейки умеет танцевать? И тут Джен увидела, как Шейки танцует с Джеком, но подумала только, что в конце концов эта мелодия — быстрая и они почти не прикасаются друг к другу. «Не так, как мы, когда танцевали под «Диких лошадей», — подумала она. — Куда подевалась эта Талли? Талли, Талли, Талли. Вернись, пожалуйста».
Дженнифер еще немного постояла в одиночестве и решила идти домой. Медленно огибая танцевальную площадку, она вдруг услышала его голос.
— О Дженнифер, о-о-о Дженнифер! Куда это ты собралась?
Задержав дыхание, она обернулась и оказалась лицом к лицу с Джеком.
— Куда это ты собралась, Дженнифер? Я думал, мы с тобой потанцуем.
Ее губы начали раздвигаться в улыбке, но в ту же секунду двое ребят из его команды и какие-то девушки подбежали и, смеясь и болтая, схватили его под руки и утащили. Джек состроил гримасу, выражавшую «что-это-они-со-мной-делают», но не «как-жаль-что-мы-не-смогли-по-танцевать». Дженнифер проследила, как его волокли в глубь зала, и пошла домой.
В одиннадцать за Джулией и Талли приехал мистер Мартинес. Джулия была не в духе, она опять подумывала о разрыве с Томом. Ей до смерти надоели их бесконечные споры о политике. Казалось, что больше им вдвоем и заняться нечем. Получалось, что они повсюду таскали за собой свой исторической клуб. «Но почему все же я хочу с ним порвать? — думала она. — Ведь нельзя сказать, что мне понравился кто-то другой. Сейчас мне хоть есть с кем пойти куда-нибудь». Джулии, стало грустно. Ей хотелось, чтобы ей по-настоящему кто-нибудь понравился. Интересно, а Робин нравится Талли? Джулия не могла говорить с ней о таких вещах. Она посмотрела на подругу. Талли сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. «Она всегда держится особняком на людях, — подумала Джулия. — И все-таки интересно, как у них с Робином?»
Она знала нескольких ребят, которые интересовались Талли, некоторые даже расспрашивали о ней Джулию, но Талли всегда была совершенно безразлична к этим знакам внимания. Джулия не отказалась бы полюбить такого парня, как Робин. А если бы такой красивый парень, да еще с «корветом», вдруг полюбил Джулию? Она бы ни за что на свете с ним не рассталась. Однако Талли была из тех, кому безразлично, на чем ездит или что носит их парень. Пусть себе катается на разбитом «мустанге» или не вылезает из джинсов и футболки. «Талли, — думала Джулия, — никогда не стала бы гоняться за парнем. Кем бы он ни был». В общем, Джулия и сама была такая. «А что, если бы Талли нравилось гоняться за парнями? — подумала Джулия. — Или мне? Интересно, сказала бы нам Талли, если бы влюбилась? Вряд ли. Дженнифер нравится Джек, очень нравится, это видно по ее глазам и по тому, каким у нее становится взгляд, когда «это» на нее находит. К Джен возвращается старое. Давно она не была так плоха».
Джулия стала встречаться с Томом после окончания девятого класса, но в сексуальном плане их отношения никак не развивались. Они часто оставались наедине, и. раза два Том трогал ее грудь, но он был неловок, и Джулия совершенно ничего не чувствовала. И они бросили это занятие, предпочтя дискуссии на политические темы. Глядя на Талли, сидящую рядом с закрытыми глазами, Джулия подумала, что, возможно, они с Робином только что занимались сексом. Она знала, что у Талли это далеко не первый раз. По всей видимости, Талли провела несколько весьма увлекательных лет. Своим лучшим подругам Талли рассказывала иногда о парнях, с которыми знакомилась в барах.
Джулия подозревала, что некоторые из них относились к Талли неуважительно. И вот сейчас, попрощавшись с подругой, придя домой и сев с родителями перед телевизором, она ощутила желание, чтобы кто-нибудь так же неуважительно отнесся и к ней.
6
На следующей неделе Робину позвонила Гейл и накричала на него за то, что он даже не подошел к ней на танцах для выпускников. В запале Гейл наговорила про Талли разных гадостей, Робин не хотел их слушать и ни единому слову не поверил. В негодовании он повесил трубку, но какая-то червоточина язвила его душу, и всю дорогу из Манхэттена до Топики, где он должен был встретить Талли из школы, он не мог думать ни о чем другом.
Талли забралась к нему в машину, поцеловала в губы и улыбнулась. Ответной улыбки она так и не получила. Робин завел мотор и тронулся с места.
— Робин, что случилось? — спросила Талли через несколько минут.
— Ничего, — ответил он и твердо стоял на своем. У него-де был тяжелый день, да еще то, да еще се, в общем, все, кроме правды. Талли нужно было вернуться не позже шести до прихода Хедды. Они опять поехали к своей безлюдной стоянке. Там и впрямь никого не было — большинство машин принадлежали работникам фабрики «Фрито-Лэй» и стояли до самого вечера. Стоянку они выбрали как можно дальше от дома Талли.
Они припарковались в самом дальнем углу и занялись сексом. День был очень холодный, даже для ноября. Робин отключил двигатель и слушал тихие стоны Талли, и снова все произошло очень быстро. Он обнимал ее, и ему хотелось спросить, нравится ли ей их любовь, получает ли она от нее удовольствие, получила ли она с ним удовольствие хотя бы раз? Может быть, ей хочется в следующий раз поехать в мотель или еще куда-нибудь? Но задал совсем другой вопрос: «Талли, ты девушка?» — прекрасно зная, что этого не может быть.
Талли засмеялась.
— Робин, как смешно, ты спрашиваешь меня об этом, после того как мы только что занимались сексом. Да, Робин, конечно, я — девственница. Кем же я еще могу быть после того, что у нас с тобой было?
Она посмеялась, но он не засмеялся в ответ. Он перебрался на водительское сиденье и натянул брюки.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он, — Была ли ты девственницей до меня?
Она придала сиденью вертикальное положение, нашла трусики, натянула, опустила юбку и застегнула блузку. После чего молча уставилась на свои руки.
— Талли, ты собираешься мне отвечать?
— Нет, Робин, не собираюсь.
— Почему? Мне просто интересно.
— Это не твое дело.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать: отвези меня к Джен, Робин, прямо сейчас.
Он рванул машину с места. Все получилось совсем не так, как он хотел. Талли не захотела говорить на эту тему. Но он был зол на нее, и ему хотелось, чтобы она тоже разозлилась.
— Талли, у тебя в школе — вполне определенная репутация. Я слышал, — продолжил он уже смелее, — что тебя считают девушкой, с которой очень просто… сама знаешь что.
— О, ты слышал? — холодно усмехнулась она. — Должно быть, ты услышал это от кого-нибудь из моих друзей.
— Ну?
— Что ну? Что за ну, черт тебя побери? — рассердилась Талли.
— Это правда?
— Робин!!! — воскликнула она. — Черт тебя возьми, это — не твое дело!
Он не отступал:
— По-моему, это — мое дело. Ты — моя девушка, и я не хочу, чтобы люди судачили о тебе за твоей спиной.
Она дерзко засмеялась.
— Я — твоя девушка? С каких это пор?!
Робин был сбит с толку.
— Я думал, это и так ясно.
— Ничего не ясно, Робин. Я — не твоя девушка, а ты — не мой парень. Мы встретились, ты пригласил меня на ланч, а потом трахнул в своей машине! Только давай не будем устраивать из этого Бог знает что, ладно? — Она говорила громко и холодно. — И скажи мне еще вот что, — продолжала Талли, — если ты хоть на секунду мог подумать, что я — девственница, неужели все, что ты мог мне дать, неужели самое большее, на что ты способен, — взять мою девственность в своем «корвете», даже не позаботившись о том, чтобы я не забеременела? Это все, на что ты способен ты, скотина?
— Хорошо, Талли, хорошо, я получил ответ на свой вопрос.
— Да, ты получил свой паршивый ответ, получил, — сказала она.
Он отвез ее на Сансет-корт. Она вышла из машины, хлопнув дверью, и, не оглядываясь, пошла к дому.
Робин поехал домой. Чувствовал он себя отвратительно. Все вышло совсем не так, как он надеялся. Наверное, разговор на эту тему и не мог получиться спокойным. Может быть, она права. Может быть, это и впрямь не его дело. Но что ему еще оставалось? Она — не его девушка? Но она была ею целых четыре недели, и она нравилась ему, и он этого не скрывал. Что чувствовала она сама, было не так очевидно — Талли никогда внутренне не приближалась ближе, чем на вытянутую руку. Но он не хотел с ней расстаться. Расстаться с ней — и что тогда? Обратно к Гейл?
Два дня Робин смертельно тосковал, пытаясь забыться в работе. Сидение дома и раньше повергало его в депрессию, а теперь еще и Талли не было, и ему незачем было ждать воскресенья. Из больницы привезли отца. Врачи больше ничего не могли сделать. Стивен Де Марко уже полгода был болен раком легких, и вся семья ждала, когда он умрет, включая и Робина, который не мог смотреть на страдания отца или, что было еще хуже, видеть его под действием морфия — в бреду, истощенного и умирающего. Весь дом пропах хлороформом, пропах смертью. Чтобы как-то поднять себе настроение, Робин пригласил Гейл пообедать, выпросил у нее прощение, привел к себе домой и переспал с ней, все время думая о Талли, вспоминая, как она стонала под ним и как ее руки крепко обнимали его шею.
Прошло две недели, и Робин понял, что больше ему не вынести. Однажды он пораньше ушел с работы и поехал в Топику, к школе. Два часа он просидел перед парадным входом, не включая радио.
Дженнифер и Джулия вышли из школы вместе, прижав к груди учебники, и, увидев, что Дженнифер и Джулия смотрят на него, Робин подумал: «Они знают. Они знают и думают, что я — скотина». Он спросил у девушек, где можно найти Талли, и был удивлен их ответом. Детский сад при Уэшборнском университете?
Подъехав к университету, и оставив машину с юго-западной стороны, он приник к проволочному ограждению и увидел Талли. Она гуляла с группой детей. Надпись на ограде гласила: «Не входить. Частная собственность. Ясли и детский сад при Уэшборнском университете». Робин видел, что дети прямо-таки виснут на ней, а она наклоняется к каждому или опускается на колени, чтобы не пропустить никого. Потом дети пустились за ней в погоню вокруг игровой площадки, и она бежала не очень быстро, так, чтобы они могли догнать ее. Робин видел, как Талли смеется, и как дети смеются вместе с ней;
Он прождал до пяти часов и потом просигналил. Талли увидела его и медленно пошла через калитку к машине. Остановившись рядом с дверцей, она вопросительно посмотрела на него.
— Пожалуйста, сядь, я хочу поговорить с тобой, — попросил Робин.
Она села.
— Мне нужно домой. Моя мать будет дома в шесть.
Робин подъехал к начальной школе Патвина, которую отделял от Рощи только один дом, и остановил машину.
— Что это за детский сад?
Она пожала плечами.
— Я хожу туда по четвергам.
— Каждый четверг?
— Да.
— И как давно?
Она сжала руки.
— Третий год.
— Но Бога ради, почему?
Талли снова пожала плечами.
— Все воспитатели слишком взрослые. Детям нужен кто-то помоложе, чтобы было с кем играть.
Робин с нежностью дотронулся до ее волос.
— Они любят тебя.
— Ты же не знаешь, во что мы играли. Я была злой колдуньей, а они ловили меня, чтобы убить.
Робин улыбнулся.
— Я вижу, ты любишь детей, Талли.
— Да, два часа в неделю. Я люблю чужих детей, — сказала она, убирая голову из-под его руки.
Робин прокашлялся.
— Послушай, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста, давай будем опять встречаться, и если ты не захочешь рассказывать мне о чем-то, я не буду спрашивать. Ты можешь диктовать условия, Талл, только не бросай меня.
Талли была ему рада. Она скучала по нему, но в то же время была уверена, что ему время понять кое-что.
— Робин, я рада, что встречаюсь с тобой, — сказала она. — Ты мне нравишься, ты — хороший парень, но придется тебе усвоить некоторые вещи. Первое — я не люблю говорить о своих делах. И второе… — Талли подыскивала подходящие слова, — второе — это то, что наши отношения всего лишь эпизод.
Увидев его застывший взгляд и убитое лицо, она сглотнула комок в горле. «А чего он, собственно, ждал? — подумала она. — На что, черт возьми, он надеялся?»
— Ну что, Робин?
— Почему эпизод, Талли?
— Потому что, Робин, у меня есть планы. Свои планы.
«И ты в эти планы не входишь».
— Планы? — невесело переспросил он.
— Да. Ты же знаешь, это мой последний школьный год. Скоро мне будет восемнадцать. И я собираюсь каким-то образом устраивать свою жизнь.
— Каким образом? Танцуя?
Талли покачала головой.
— Нет. Танцы, соревнования, изматывающие выступления — это не жизнь, во всяком случае, для меня. Это все равно что сменить одну тюрьму на другую. Нет, я люблю танцевать, я танцую сколько себя помню. Можно даже сказать, — она чуть улыбнулась, — что танцы были моей первой страстью.
— Здесь нечем гордиться, Талли, — сказал Робин.
— А кто гордится? — сказала она, защищаясь. — Я не горжусь этим, просто говорю то, что есть.
— Так докажи это.
— Нет, — сказала она. Я не хочу оказаться из-за этих танцев в ловушке. — Она стиснула руки. — Классический танец — не моя стихия, а любой другой подразумевает раздевание.
«А я не хочу ни перед кем раздеваться». Она так и не решилась разменять стодолларовую банкноту, которую выиграла, сняв блузку на танцевальном конкурсе в «Тортилла Джэка».
— По-моему, ты в принципе избегаешь ловушек — каких бы то ни было, — сказал Робин.
— Ты прав.
Робин поинтересовался, что же является предметом ее устремлений.
— Колледж, — ответила она.
— Допустим. Колледж — это хорошо, — сказал он. — И как ты себе это представляешь?
Она вздохнула.
— Мы с Дженнифер послали заявления в Стэнфорд. Правда, у меня не Бог весть какие отметки, и я, конечно, ни за что не поступлю…
Робин перебил ее.
— Стэнфорд, — проговорил он. — Это заведение староанглийского образца. Где он находится?
— В Калифорнии, естественно.
— В Калифорнии! — воскликнул Робин. — Понятно. И чем же ты планируешь заниматься в этом Стэнфорде?
— Если бы ты дал мне досказать, я бы сказала тебе, что мне никогда туда не поступить. Но наш американский бог, видно, обитает где-то неподалеку, так как мои документы приняты на рассмотрение. Я получу степень и работу, буду танцевать по выходным и смотреть на океан, — сказала Талли.
— Степень кого?
— Да кого угодно. Не все ли равно? Степень.
— А что Дженнифер?
— Джен собирается стать врачом. Педиатром. Или детским психиатром.
— И Дженнифер тоже этого хочет? Я хочу сказать, поехать в Калифорнию?
— Конечно, хочет, — сказала Талли, — она и предложила мне это.
— О, ну тогда, скорее всего, так оно и будет, — согласился Робин, отвернувшись от нее и глядя в боковое окно. — Скорее всего, так и будет.
Талли притихла.
— Я все понял, — сказал Робин. — Но тогда зачем тебе встречаться со мной? Или я нужен тебе только для того, чтобы как-то перебиться до следующего года?
— До следующего года? Я не загадываю дальше чем на неделю.
— Да, сказал Робин. — О да, конечно, — язвительно согласился он, ударив кулаком по рулю. — Конечно. Так скажи же мне, Талли, кем ты хочешь быть там, в Калифорнии, когда станешь взрослой?
— Предпочитаю не загадывать, — ответила Талли.