ДЖЕРЕМИИюнь 1980 года
1
Прошел первый год Талли в Уэшборнском университете.
Весь год Талли жила в трейлере Трейси Скотт и ждала ее возвращения. Она ходила на занятия, на работу, а по выходным встречалась с Робином. Талли бросила курить и пристрастилась к спиртному, потом бросила пить, перестала читать и смотреть телевизор и часами сидела в одиночестве. За первый год учебы Талли сорок раз победила на танцевальных состязаниях, проходивших по вторникам в «Тортилла Джек».
Талли написала Джулии — один раз перед Рождеством и еще раз после. Джулия прислала ей четыре письма до Рождества и шесть после.
Четыре дня в неделю Талли работала бок о бок с Шейки, и это ей совсем не нравилось. Видеть Шейки так часто было тяжело. Так тяжело, что в апреле Талли уволилась от Карлоса О’Келли и нанялась на работу в «Каса Дель Сол», на несколько домов дальше от своего пристанища.
Весь этот год Талли жила только от воскресенья до воскресенья.
2
Летом 80-го Талли проходила практику. Ее работа состояла в том, что она складывала и сортировала заявления в социально-реабилитационную службу. Но мистер Хиллер, вице-президент СРС, испытывал к Талли почти отеческое расположение. Он напоминал ей мистера Говарда Каннинхэма из «Счастливых дней».
Он убедил Талли, что такой опыт очень важен, и перевел ее к Лилиан Уайт — в агентство по подбору семей, желающих взять детей на воспитание. Талли должна была заниматься заявлениями семей, впервые обратившихся в агентство. Инструкция предписывала посещать эти семьи и только после ознакомления с их жизнью и условиями решать можно ли отдать в этот дом ребенка. Но Талли никогда не ходила по домам; она знала, что этого не делал никто. А вот шестичасовое обучение для потенциальных опекунов проводилось неукоснительно. За триста шестьдесят минут любого могли научить, как нужно воспитывать детей.
Работы было много; на каждого сотрудника приходилось тридцать пять детей, и не просто детей, — детей со всем их прошлым, в котором не редкость грязь, пьянка, наркотики и родители за решеткой. Работников было мало: семь человек, вместе с Лилиан. Талли была в это лето при них девчонкой на побегушках. По двадцать раз на день она слышала: «Возьми эту заявку и отнеси Лилиан». Что делала с этими заявками Лилиан — было загадкой.
Ее обязанностью было также быстро подбирать данные о детях, которых Лилиан собиралась продать, как про себя называла это Талли, в семью опекунов.
Во всей этой системе самым обидным для детей Талли считала шестичасовое обучение. Шесть часов. Чтобы купить подходящий лифчик, и то иногда требуется больше времени.
— Я тебя помню, — сказала однажды Лилиан, открывая термос с холодной водой. К тому времени Талли работала у них уже месяц. — Ну-ну. Ты осталась верна своему слову. Поступила в колледж.
— Да, — сказала Талли. — Между прочим, его мать так и не вернулась.
— Чья мать? А-а, того ребенка. Ну, он очень трудный. Уже побывал в трех семьях. И нигде его так и не смогли полюбить.
Талли была в шоке от ее безразличия и бесчувственности. «У ребенка нет матери, ты, дрянь!» — хотелось ей крикнуть. Но не крикнула. Практика и правда дает ей неоценимый опыт. Но неужели же все, кто здесь работает, такие черствые? Торгуют детьми, как ширпотребом, перебрасывают их из дома в дом, жалуясь, что с такими испорченными детьми невозможно работать. «Нет, уже спасибо, — подумала Талли. — Нет. Благодарю вас».
В то же лето Шейки окончила школу красоты и поступила в магазин к Мэйси в отдел дорогой косметики. Талли подозревала, что самым интересным для Шейки в новой работе был специальный подготовительный курс «Шанель» — семь недель по двадцать часов в неделю.
Тем же летом из Нортвестерна вернулась Джулия.
В пятницу вечером она зашла в «Каса Дель Сол».
— Привет, Джул, — сказала Талли. — Ты вернулась? Хочешь отдельный столик?
— Нет, спасибо, Талли, — ответила Джулия. — Я на минутку. Зашла по дороге в кино.
— С кем идешь? — поинтересовалась Талли. — С Томом?
Джулия отмахнулась.
— Нет, я больше не встречаюсь с ним. Он надутый дурак.
Талли засмеялась.
— Да-да, — сказала Джулия. — И все из-за того, что он поступил в Браун. У него появился такой снисходительный тон, просто невыносимо.
— Только теперь! — со смехом спросила Талли, все еще стоя поодаль.
— Он такой нудный. Я тоже кончила школу с отличием, ты ведь знаешь.
— Знаю, — сказала Талли и чуть погодя спросила: — Ты давно приехала?
— Уже две недели, — быстро сказала Джулия, и Талли отвернулась.
Через неделю Талли зашла на Уэйн-стрит. Дверь открыла Анджела.
— Талли! — воскликнула она. — Входи, входи, дорогая! Джулия так обрадуется. Джулия!
Джулия и Талли сели в гостиной на разных концах дивана.
— Что ты делаешь вечером? — спросила Талли.
— Ничего, телевизор смотрю.
— Я хотела спросить: не хочешь пойти куда-нибудь? Можно в «Зеленый попугай».
Джулия, не отрываясь, смотрела на экран, зажав руки между коленями.
— Да, конечно, Талл, — медленно сказала она. — Это здорово.
Девушки вышли из дома. Джулия встала как вкопанная, увидев машину Талли.
— О, Талл, — упавшим голосом сказала она, — ты все еще ездишь на этом?
— С этим я расстанусь только, если меня вынесут вперед ногами, — ответила Талли. — Садись. Все нормально.
Они молча проехали полгорода. Громко играло радио.
— Так мы не попадем в «Зеленый попугай» — наконец сказала Джулия.
— Да нет. Я просто хочу заехать за Шейки. Она была бы рада пойти с нами.
Джулия холодно посмотрела на Талли.
— Да, конечно, Талли, — сказала она. — Не сомневаюсь.
И когда Шейки подошла к машине, вся улыбающаяся и жизнерадостная, Джулия повернулась к Талли и спросила:
— Мне пересесть на заднее сиденье?
Талли ответила Джулии таким же холодным взглядом и стесненно улыбнулась Шейки.
— Шейк, сядешь сзади, хорошо?
Втроем, плечо к плечу, они вошли в бар «Зеленый попугай». Талли достала сигарету.
— Талли, — Удивилась Джулия, — ты ведь писала мне в одном из своих двух писем, что бросила курить?
— Я и правда бросила, — сказала Талли, играя зажигалкой. — Но не имела в виду, что навсегда.
Почти весь вечер Талли танцевала и переходила от столика к столику. Джулия с Шейки молча сидели в баре.
Когда настало время развозить девушек по домам, Талли сперва заехала на Уэйн-стрит и высадила Джулию, хотя Шейки жила намного ближе.
Через неделю, проходя мимо, Талли снова зашла к ней — спросить, не хочет ли Джулия сходить куда-нибудь. На этот раз Джулия отказалась.
Прошло несколько недель, и Джулия зашла в «Каса Дель Сол» и позвала Талли в кино на «Супермена-2». Талли соврала, что уже смотрела этот фильм.
Они долго не виделись, но как-то в воскресенье вечером Джулия зашла в «Каса Дель Сол» и сказала Талли, что завтра уезжает в Нортвестерн. В десять часов кончалась смена, и Талли попросила Джулию подождать. Та согласилась.
Они подошли к трейлеру.
— Так, значит, ты все еще живешь здесь? — сказала Джулия.
— Конечно. Мне отсюда близко на работу, сказала Талли.
Джулия не захотела войти внутрь.
— Давай посидим на улице, Талли. Такой хороший вечер.
Они сели на поваленное дерево за трейлером.
— Как тебе нравится Нортвестерн, Джул? — Она зажгла сигарету и глубоко затянулась..
— Трудно сказать, — замялась Джулия. — Мне нравится моя соседка по комнате — Лаура. Приходится много заниматься. За прошлый год я ни разу не ходила ни в один клуб. Разве ты не читала мои письма?
— Конечно, читала, — проговорила Талли. — По многу раз. Единственное, что я читала в этом году, — это твои письма.
— А я твои два выучила наизусть, — сказала Джулия. — Это было нетрудно. Две странички и одна открытка. Крупным почерком.
Девушки сидели рядом и смотрели перед собой. На «камаро». Талли носком сандалии копала в земле ямку. Джулия посмотрела на нее.
— Я мало писала, — сказала Талли, — потому что мне нечего было писать. Ты же знаешь. Все по-старому. Работа. Учеба. Трейлер. Робин.
— Как твоя мама?
— Не знаю.
Джулия повернулась, чтобы посмотреть Талли в лицо.
— Ты не видела свою мать с тех пор, как…
— Я не видела ее с тех пор, нет, — перебила Талли.
— Да, и правда все по-старому. Слушай, как ты можешь так часто видеться с ней?
Талли знала, о ком говорит Джулия.
— Да не так уж и часто. Раз в неделю. — Талли развела руками. — Она безобидна, Джул. И она поднимает мне настроение.
— Да, этим летом ты сияешь, как начищенная медная посуда.
Талли помолчала.
— Я не знаю, о чем ты говоришь. Ты сама не хотела никуда ходить со мной.
Джулия фыркнула.
— Не с тобой, Талли, дорогая, — с сарказмом сказала она, — а с той, кого ты все время таскала за собой.
Талли перестала копаться в земле.
— Я думала, мы хорошо повеселимся…
— Ты думала, мы повеселимся, — передразнила Джулия. — Слушай, хватит. Ладно?
Талли ничего не сказала.
— Моя мама огорчается, что ты не заходишь ее проведать, — сказала Джулия.
— Передай ей мои извинения. Я очень занята, — отозвалась Талли.
— Да, очень занята, чтобы навестить мою мать, очень занята, чтобы писать письма. И вроде бы ничего не происходит.
— Джулия, хватит, ладно?
— Ладно, — согласилась Джулия, вскакивая с поваленного дерева. — Мне пора идти.
«Слава Богу», — подумала Талли.
— Я отвезу тебя домой, — сказала она вслух.
— Нет, спасибо. У папы в «Каса» стоит машина. Я пройдусь пешком. Все нормально.
— Пока, Джул, — сказала Талли, сидя на дереве и держа руки на коленях. — Я буду чаще писать. Обещаю.
— Ладно, — бросила Джулия уже уходя, но вдруг вернулась и погладила Талли по руке. Талли убрала руку.
Джулия кашлянула.
— Мама говорит, что встречала тебя в церкви Святого Марка. Ведь ты больше не ходишь в эту церковь, правда? — тихо спросила она.
— Конечно, хожу, — неохотно ответила Талли. — Почему бы и нет?
Джулия придвинулась ближе. Талли сделала попытку отодвинуться, но чуть не свалилась с дерева.
— Не знаю, как ты можешь ходить в эту церковь, — сказала Джулия сдавленным голосом.
Талли смотрела на «камаро».
— Должен же кто-то приносить цветы, — помолчав, сказала она.
— Не знаю, как ты можешь делать это, просто не знаю… — повторила Джулия.
— Кто-то же должен.
— Пусть это делают ее родители.
— Ее мать неважно себя чувствует.
Джулия вытерла пот с лица. Талли продолжала смотреть на «камаро».
— Я не знаю, как ты можешь не делать этого, — сказала она Джулии.
Джулия отступила назад.
— Мне и правда пора идти, Талл. До встречи.
— До встречи, — эхом откликнулась Талли.
После ухода Джулии Талли зашла в трейлер и одиноко сидела на диване, пока сон не сморил ее.
В начале второго курса Талли купила себе новый диван и двуспальную кровать. Она хотела купить кровать «королевского размера», но в крохотной спаленке для нее не хватило бы места.
Доходы Талли стали теперь устойчивыми, и можно было подумать о более удобном жилье. Но она никак не могла решиться. «Что, если Трейси вернется, — думала Талли, — и захочет назад своего мальчика?»
Талли встречалась с Робином каждую субботу, по вечерам, но иногда ей целую неделю было необходимо побыть одной, чтобы почувствовать прикосновение блаженного одиночества и забыться в его ласковых укачивающих объятиях. В большой новой кровати.
Практика Талли подошла к концу, и мистер Хиллер вызвал Талли в свой кабинет для беседы.
— Вы очень хорошо поработали, Талли, — сказал он. — Даже Лилиан считает, что вы были хорошим работником, а понравиться ей очень непросто. Мой вам совет — получить степень бакалавра по социальной адаптации, а не по детской психологии. Больше денег, больше шансов продвинуться. А потом можно подумать и о степени магистра…
Талли громко фыркнула.
— Подумайте, об этом, — продолжал мистер Хиллер. — В любом случае приходите ко мне, когда закончите учебу. У нас найдется работа для вас. Я уж не говорю о практике на будущий год.
— Хорошо, я подумаю, — сказала Талли без энтузиазма
— В чем дело, Талли? — Мистер Хиллер был озадачен. — Это хороший шанс.
— Да, конечно, — согласилась она.
— Такой умной девушке, как вы, нет смысла растрачивать себя на бездумной работе. Если вы получите степень магистра, это откроет вам путь к карьере…
— Да, это было бы прекрасно, — сказала Талли, вставая, — Благодарю вас.
«Социальная работа?» — думала Талли. — Социальная работа. Сюда идут те, кто, наверное, не может нормально заработать в другом месте? Социальная работа — сюда приходят, чтобы детей; брошенных матерями, пропустить через мясорубку своей системы? Да уж, лучше некуда.
— Социальная работа подразумевает, что сюда идут прежде всего люди, у которых есть сердце, — сказал мистер Хиллер, словно прочитав ее мысли.
— Скажите об этом семьям опекунов, — заметила Талли.
— О, они не так уж плохи, — сказал мистер Хиллер. — И потом; все они проходят шестичасовое обучение, вы же знаете.
— Знаю, — подтвердила Талли, — это бросается в глаза.
Талли подумала о степени бакалавра. Мистер Хиллер говорил с ней так, будто верил, что она и вправду на это способна, а Талли редко встречалась с теми, кто верил в нее. Большинство тех, кто знал ее с детства и видел, как она росла, считали, что эта недисциплинированная, сбившаяся с пути девчонка — дочка Мейкеров — ни на что не способна. Ей было приятно и внове, что кто-то ничего о ней не знает, но сейчас это было не так уж важно. Когда-то она уже строила планы, которые испарились в одночасье. И единственное, что сейчас было важно, — это чтобы ее; оставили в покое. Талли вспомнила свою давнюю мечту — уехать куда-нибудь далеко-далеко, подальше от Запада, и подумала: «Там, куда я уехала бы, меня бы совсем никто не знал. Совсем никто».
Талли решила последовать совету Хиллера. Почему бы и нет? Она записалась на 250 часов курса по «социальному обеспечению», на 302 часа углубленного курса «детской психологии» и на 100 часов «введения в социальную работу». «Введение в социальную работу» включало также 40 часов добровольной общественной работы. Добровольной! Талли хотелось спросить, засчитают ли ей тысячу часов добровольного сидения с Дэмьеном. Но вместо этого она отработала нужное время в закрытом юношеском центре Шоуни, где семьдесят пять юных наркоманов и бродяжек дожидались, когда очередная семья опекунов пройдет шестичасовое обучение и выкупит их у штата. Талли была безумно рада, когда ее добровольные сорок часов закончились.
Кроме специальных дисциплин, Талли изучала делопроизводство и литературный английский. Некоторые домашние задания вызывали у нее отвращение. Особенно сочинения. Профессор Мэйси неизменно просил их написать что-нибудь. Какое-нибудь эссе о погоде, небольшой рассказ о друге, фрагмент автобиографии. И потом поговорить об этом в классе! Некоторые сочинения даже зачитывались вслух. Талли все это не переносила. «Какая досада, что литературный английский — обязательный предмет!» — думала она, глядя на листок с домашним заданием. «Напишите о четырех временах года. Что они для вас означают и какими бы вы хотели их видеть».
Талли фыркала и пыхтела, пыхтела и фыркала, и, наконец, пошла к своему багажу, сваленному в кучу в дальнем углу трейлера, в надежде найти там чего-нибудь подходящее. К несчастью, в угол были задвинуты не только коробки Талли. Полтора года назад Тони Мандолини навестил Талли и сказал, что они продают дом на Сансет-корт и переезжают в Лоуренс. Мучаясь, он спросил, не окажет ли она им услугу, не поможет ли убрать комнату Дженнифер. И Талли раздобыла пустые молочные коробки и потащилась на Сансет-корт. В последний раз.
И вот перед ней, аккуратно упакованные в восемь красных коробок, лежали книги, журналы, тетради, записи, открытки и плакаты, которые когда-то заполняли спальню в доме на Сансет-корт.
«Хоть бы у меня было побольше места, — посетовала Талли. — Если бы у меня был хотя бы чердак. Тогда я убрала бы их туда и там они годами собирали бы пыль в самом дальнем углу. И я вместе с ними».
Четыре времени года
Талли Мейкер
Теперь мне кажется, что жарким было лето
В те дни, когда играли мы с тобой,
И может быть, не так уж важно это,
Но, так сказав, я изменю себе самой.
Я понимаю: будет много весен,
Но без тебя они — сплошная осень.
Я и холодная канзасская зима —
Нам больше не дано тебя увидеть.
Так рок распорядился, но сама
За твой уход я на тебя в обиде.
Я не услышу от тебя привета,
Душе пустынно, но всего больней
Не то, что унесло тебя из жизни этой,
А то, что я одна осталась в ней.
Весна, зима, за летом осень снова
Проходят бесконечной чередой,
Но там, где ты, нет времени другого,
Там лето будет вечное с тобой.
Талли шла из Карнеги-холл в библиотеку, и профессор Мэйси окликнул ее, тронув за плечо. Они пошли вместе.
— Да, а что это за имя — Талли? — спросил он.
Она засмеялась. Ее смех, казалось, смутил его.
— Извините, — сказала она, — просто те, кто не знает меня, всегда задают мне этот вопрос. Прекрасное имя, чтобы завязать разговор, правда?
Он кивнул и почувствовал себя свободнее. Талли исподволь разглядывала его. Приятная внешность: не слишком высокий, каштановые волосы, белая кожа, светлая борода. Вельветовые брюки, голубая рубашка, голубой галстук, мокасины из мягкой кожи. Красивые руки, красивые голубые глаза.
— Натали, — ответила она.
— А, — сказал он, — Натали — красивое имя.
— Да, мне бы тоже понравилось, если бы кто-нибудь так называл меня, — сказала Талли.
— Я могу вас так называть, если хотите, — предложил он.
— Если вам самому так нравится, — любезно ответила Талли.
Они продолжили путь. Профессор Мэйси заговорил снова:
— Мне понравилось стихотворение, которое вы написали на последнюю заданную мной тему. Большинство отделалось коротким рассказом.
— Я не умею писать рассказы, — сказала Талли.
— Могу я прочитать ваше стихотворение в классе?
Она покачала головой.
— Мне бы этого очень не хотелось.
— Стихотворение замечательное, — не унимался он, — я думаю, другим студентам оно тоже доставит удовольствие.
— Доставит удовольствие? Да, оно доставит им удовольствие на те несколько минут, что вы будете его читать.
— Ваше стихотворение показалось мне очень печальным, — продолжал профессор Мэйси. — Вы не хотели бы поговорить об этом?
— Я не из тех, кто печалился, — сказала Талли.
— Я и не говорил, что из тех, — улыбнулся он. — Так вы не хотите поговорить?
— Я к тому же и не из разговорчивых, — заметила она.
Талли спокойно и уверенно встретила его недоверчивый взгляд и была неожиданно тронута его искренним видом. Она улыбнулась.
— Хорошо, прочтите его в классе, если вам хочется.
Он улыбнулся в ответ.
— Я бы хотел, чтобы вы прочитали его в классе.
Талли закатила глаза.
— Я надеялась, чтобы вы прочитали.
Но он все-таки сумел задеть в Талли какую-то струнку. Через неделю она прочитала стихотворение на занятиях, но обращалась только к нему и старалась больше ни на кого не смотреть.
Месяц спустя профессор Мэйси пригласил ее в студенческое кафе на чашку кофе. Талли заказала кофе и сырную булочку.
— Профессор Мэйси, я ведь даже не знаю вашего имени. Что скрывается за Дж.? — спросила она и вдруг затаила дыхание. «Господи, только не Джек».
— Джереми, — ответил он, — Джереми Мэйси.
Талли стало легко, она улыбнулась.
— Замечательно. Рада познакомиться с вами, Джереми, — сказала она. — Талли Мейкер.
Они просидели в кафе два часа.
— Вы живете с родителями, Талли Мейкер?
— Нет, — ответила она. — У меня свой дом. А вы живете со своими родителями?
— Мне тридцать пять лет, — сказал он смеясь. — И к тому же я родом из в Нью-Йорка.
— Из Нью-Йорка? Так что же вы тратите время, обучая нас, деревенщину, словесному творчеству?
Он улыбнулся.
— Да, но какое стихотворение я удостоился услышать от такой деревенщины, как вы!
— О, конечно, оно перевернуло вашу душу, — рассмеялась Талли. — Нет, я серьезно. Зачем вы здесь?
Он рассказал ей, что женился на девушке из Канзаса и перебрался к ней жить.
— А-а, — протянула Талли. — Так вы женаты?
Он покачал головой.
— Мы развелись три года назад.
— И долго вы прожили вместе?
— Три года.
— У вас есть дети?
— Нет, — сказал он и сменил тему: — Итак, какая же у вас специальность и на какую степень вы рассчитываете?
— Сначала я думала о средней степени. Но похоже, что тяну на бакалавра. — Талли постаралась умерить в голосе горделивые нотки. «Я не болтаюсь по клубам, не пью и не продаю наркотики, — подумала она. — Я учусь помогать детям, которые всем этим занимаются. И для меня это, бесспорно, достижение. И я по-прежнему танцую в Тортилла Джек, как танцевала в четырнадцать лет. И пусть посмеют назвать меня неудачницей». — По социальной работе, — закончила она с полным воодушевлением. — Только не спрашивайте почему?
— И что вы собираетесь делать с вашим дипломом, окончив университет?
— Наверно, вставлю в рамку. И повешу на стену.
— Нет, я серьезно.
— Накоплю немного денег, — сказала Талли, — и уеду отсюда.
— И куда же?
— Не знаю. В Калифорнию, может быть.
— Почему в Калифорнию?
— А почему бы и нет?
— Это слабый довод, Талли, — заметил он.
Она кивнула. «Думаю, да, профессор Мэйси, — подумала она. — Полагаю, что так».
— Не спорю, — согласилась Талли. — Как насчет того, что я никогда не видела пальм?
— Что из того? — сказал он. — Держу пари, что вы видели торнадо.
«Да, я видела торнадо», — подумала Талли и сказала:
— Что из того? Я никогда не видела океана.
— Да, но вы видели прерию.
— Прерию… — поморщилась Талли. — Поля и немного травы.
— Ну а что океан? Озеро Шоуни, только соленое.
— И еще песок, — добавила Талли, улыбаясь, и услышала в ответ:
— Прерии — это те же моря, они населены дикими животными… и это превосходит всякое воображение.
Талли удивленно взглянула на него.
— Вы говорите так, словно вам нравится Канзас.
— Я люблю Канзас, — сказал он. — Я всегда хотел жить только здесь. Я люблю эти равнины, я люблю это небо. Я видел Флинт Хиллз. Первый раз в жизни. Я сел в машину и поехал по шоссе Скай Лайн и оттуда — в Эльдорадо. Господи! Какое волшебство, какое великолепие! Теперь, когда я повидал Флинт Хиллз, я чувствую, что я видел все. Если завтра я умру, мне не о чем будет жалеть.
Джереми умолк.
— Почему вы на меня так смотрите?
— Потому что вы — сумасшедший, вот почему, — ответила Талли. — В администрации известно, что литературный английский нам преподает сумасшедший?
Джереми засмеялся.
— Вы думаете, Калифорния лучше? Я бывал там. Поверьте мне, Флинт Хиллз куда красивее.
— Я вам не верю, — сказала Талли. — Но должна сказать, что я еще не встречала человека, который, приехав сюда из другого штата, захотел бы остаться.
— А вы много встречали людей из других штатов?
— Только вас, — ответила она и улыбнулась.
Джереми внимательно смотрел на нее.
— Можно мне спросить вас, Талли, — осторожно проговорил он. — Вы встречаетесь с кем-нибудь?
Талли затихла.
— Да, — ответила она. — Уже около двух лет.
— Это ваш школьный возлюбленный?
— Ну, мы познакомились, когда я училась в школе, и я — его возлюбленная. Такой ответ засчитывается?
— У вас с ним серьезно? — допытывался Джереми.
— У него — да, — сказала Талли и опустила голову, почувствовав себя виноватой. Два года назад она обидела Гейл, а теперь, без всяких на то оснований, обижает Робина. — Можно сказать, что это серьезно для нас обоих, — извиняющимся тоном поправилась она и перевела разговор на другое.
Незадолго до выборов они опять сидели в кафе.
— Я никогда не общалась с женатым человеком, — сказала Талли. — Кроме взрослых.
— Но я — взрослый человек, Талли, — заметил Джереми. — И думал, что вы тоже взрослая.
— Ой нет! — возразила она. — Мне еще только девятнадцать. Я все еще тинэйджер.
Она валяла дурака, но он серьезно смотрел на нее своими голубыми глазами.
— Вы кажетесь мне очень взрослой, Талли, — сказал он. — У вас глаза взрослого человека.
— Глаза — это ерунда. Я — ребенок.
Он наклонился к ней через стол.
— Ваши глаза — окна в вашу душу, — сказал он:
— Может, вы еще скажете, что в моей душе никто не живет? — поддразнила она, но он не засмеялся.
— Можно мне пригласить вас куда-нибудь пообедать? — спросил он.
— Ну-у… — немного поколебалась она. — Да, конечно. Почему бы и нет? Правда?
— Нет. Не «почему бы и нет». Вы хотите пойти со мной?
— Конечно, — ответила Талли и прикусила губу, чтобы опять не сорвалось «почему бы и нет». — Мы ведь только пообедаем, правда?
Он откинулся на спинку стула и улыбнулся.
— А что же еще? Отправимся на Гавайи?
Она думала о чем-то большем, чем обед, и совсем о другом, о другом, о другом.
В какое-то мгновение Талли чуть не дала слабину и не сказала Джереми, что у нее с Робином серьезно. Но подумала, что заманчиво выйти иногда на люди с человеком, который совершенно ее не знает и никогда не посмотрит на нее преданным взглядом Робина. «Почему бы и нет? — подумала Талли. Почему и нет, черт возьми?»
— Ах, я такая глупая. Конечно, пойдем, — сказала она.
Рональда Рейгана избрали президентом во вторник, а в пятницу Талли и Джереми обедали в «Бифштексе и Пиве».
— Расскажите, почему вы/развелись, — попросила Талли.
Джереми ткнул вилкой в жареный картофель.
— Потому что Эльза, моя жена, слишком близко подружилась со своим учителем карате. — Он умолк на мгновение. — И получила черный пояс, несмотря ни на что.
— О, извините, — сказала Талли. — представляю, как вам было тяжело.
— Да, — подтвердил Джереми, — мне и сейчас тяжело. Мы ведь были муж и жена. Это не просто дружба мальчика с девочкой, это настоящие обязательства друг перед другом. Ради Эльзы я оставил работу в Нью-Йоркском университете. Я думал, это на всю жизнь.
Талли тщательно подбирала слова.
— Я думаю, это самое уязвимое место в браке. Всегда думаешь, что это на всю жизнь.
— Это не уязвимое место. Это самое главное. Мои родители прожили в браке сорок лет.
— Вот это да! — изумилась Талли, и не придумала ничего лучшего, как спросить: — И как их звали?
— Билл и Эллен, — ответил Джереми. — А ваши родители все еще женаты?
Талли задумалась над ответом.
— Нет, — медленно сказала она. — Они умерли.
— О, Талли, мне так жаль! — с неподдельным сочувствием воскликнул Джереми.
Талли через стол дотронулась до его руки.
— Ничего страшного. Правда.
— Когда они умерли?
— Отец, когда мне было семь лет. А мать в прошлом году.
— Господи! От чего же?
Талли сделала серьезное лицо.
— Рак. Она умирала долго и мучительно, очень страдала. Теперь, когда она умерла, ей гораздо лучше.
«Как просто, — подумала Талли. — Мне надо было сделать то же самое десять лет назад».
— У вас есть братья или сестры?
— Нет, — сказала Талли. — Я — единственный ребенок.
Джереми отвез ее домой и проводил до двери. Прежде чем уйти, он нагнулся и легонько поцеловал ее в щеку.
— Спокойной ночи, Талли. Спасибо за вечер.
Ей захотелось, чтобы он поцеловал ее по-настоящему.
— Нет. Спасибо вам, — мягко сказала она. — Увидимся на занятиях в понедельник.
В следующую пятницу они снова пошли в ресторан. Талли нравилось разговаривать с ним. Почти весь обед они говорили о разнице между книгой и фильмом «Завтрак у Тиффани».
Когда подали десерт, Джереми собрался с духом и спросил:
— Талли, будьте откровенны со мной. Насколько у вас серьезно с этим парнем?
Талли замешкалась.
— А почему вы об этом спрашиваете?
— Я спрашиваю, — ответил он, — потому что я хочу дать вам возможность быть честной. Я бы хотел встречаться с вами.
— Я тоже хотела бы встречаться с вами, Джереми! — улыбнулась Талли. — Все в порядке.
— У вас с ним серьезно?
— Все не так, как вы себе это представляете, — уклонилась она от прямого ответа.
— Все, о чем я тебя прошу, Талли — это быть честной. Это единственное, что для меня важно. Вы понимаете? После истории с Эльзой я больше ни о чем не прошу.
Талли помолчала и потом медленно проговорила:,
— Именно это я имела в виду, когда спрашивала, будет ли это только обед.
Некоторое время они не говорили об этом, и всю неделю, встречаясь в студенческом кафе за чашкой кофе, разговаривали о книгах, фильмах и музыке. В пятницу перед Днем Благодарения Джереми и Талли снова поехали в город.
Джереми вернулся к их разговору, словно не было этих семи дней.
— Честность — это все, чего я прошу у вас, Талли. Я могу простить все что угодно, кроме нечестности.
Она покачала головой и сказала:
— Я думаю, рановато говорить о прощении. Я знаю Робина уже два года, и он ни разу не заговаривал со мной о прощении.
— Может быть, оттого, что он что-то скрывает? — предположил Джереми.
Талли почувствовала себя задетой.
— Что скрывает? — с оттенком недовольства спросила она.
Джереми молча ел бифштекс. Выпив кофе, он спросил:
— Я слишком тороплю события?
— Да нет, ничего, — ответила Талли. — Но я хочу жить просто. Понимаете? Без осложнений.
— Понимаю, — сказал он. — Но вы так и не ответили мне. У вас с вашим другом — соглашение, которое не исключает встречи с другими людьми?
— Соглашение? — Талли стало неприятно от этого слова. — Нет, у нас нет такого соглашения. Мы встречаемся только друг с другом, — сказала она и подумала: «Господи, как же мне не нравится этот разговор!» — Мы даже никогда не говорили об этом, — раздраженно добавила она и сразу почувствовала себя немного лучше. Вот и правильно. Не надо отвечать на эти глупые и совершенно неуместные вопросы. Они с Робином просто есть друг у друга, и все.
— Вы встречались с кем-нибудь, кроме меня?
Талли улыбнулась и ответила с легкомысленным видом:
— В прошлом месяце — нет.
— Я серьезно.
— Я тоже серьезно. Все будет хорошо.
— А Робин встречается с другими?
— Откровенно говоря, — Талли начала по-настоящему заводиться, — я не думала об этом. Нет. Вас это устраивает? Нет, не встречается.
— Откуда вы знаете?
— О Джереми! — воскликнула она, отбросив ложечку. — У вас есть причина для таких вопросов?
— Извините, — быстро сказал Джереми. — Мне просто хотелось знать, что вы думаете о нас с вами.
— Давайте будем просто обедать, хорошо? — почти выкрикнула она и повторила уже тише: — Давайте спокойно пообедаем. Ладно?
— Вы любите Робина?
— Боже… — взмолилась Талли.
— Вы тоже расспрашивали меня о моей женитьбе, — настаивал Джереми.
— Да, он мне нравится, — призналась она. — Мне нравится, как он ведет себя, он далеко не прост, он хочет, чтобы я к нему переехала, хочет жить со мной. Да, он мне нравится.
После обеда они посидели немного в машине.
— Так, значит, я ввязался в заведомо проигранную борьбу? Да, Талли?
Талли прищурила глаза, чтобы лучше видеть его.
— Вы думаете, что мы боремся, Джереми? Чего вы хотите?
— Получше узнать вас. И встречаться с вами.
— Мы встречаемся. А узнать меня… нечего узнавать.
— О-о, мне кажется, вы об очень многом не рассказываете. Существует большое целое, а мне показали только краешек.
— Поверьте, — попросила Талли, — нет никакого целого. Есть только край. А внутри — большая черная дыра.
— В которой так много всего, — страстно сказал Джереми.
— В ней нет ничего, — продолжила Талли. — Большая, черная и абсолютно пустая.
Он замолчал, страдая от ее холодности.
— Давайте поговорим об этом еще? — предложил он.
— Не о чем разговаривать, — ответила она. — Вы хотите знать, чего я хочу? Я хочу как можно скорей уехать из Топики.
Видя, что он заинтересован, она продолжила:
— И это все. Хочу уехать в Калифорнию. В университету в Санта Круз.
— Талли, может быть, стоит сначала съездить туда, прежде чем решиться там жить?
— Нет, только смотреть — скучно. Жить там — вот что действительно важно.
— Давайте поговорим об этом?
Талли провела рукой по своим коротким волосам.
— Слушайте, возможно, так любят проводить время нью-йоркские преподаватели — сидеть себе и разговаривать о прошлом, о том, что они чувствуют, когда думают о своем прошлом, и какими людьми они были бы, будь у них другое прошлое. Но это не для меня. В Топике это не принято. Я хочу уехать в Калифорнию. Я хочу не говорит об этом, я хочу уехать.
Джереми наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Хорошо, Талли, — сказал он, — хорошо.
Они подошли к трейлеру. Джереми спросил, можно ли ему войти, и она сказала: нет!
Оставшись одна, Талли пожалела об этом разговоре. Что-то в Джереми ее привлекало. Он был милый, он хорошо говорил, и Талли никогда еще не была знакома ни с одним нью-йоркцем. К тому же он был старше. Но лучшее, что в нем было, как и в мистере Хиллере, как и там, в Калифорнии; — это то, что Джереми Мэйси совсем не знал ее.
Талли и Джереми вместе выходили еще пару раз и ежедневно встречались за ланчем до самого Дня Благодарения, когда Джереми улетел в Нью-Йорк, чтобы провести праздник с семьей. Он полусерьезно пригласил ее с собой, а она полушутя отклонила его приглашение.
День Благодарения Талли провела с Робином, с его братьями и их подругами. Весь уик-энд она думала о Джереми.
На занятиях в понедельник утром Талли думала только о том, что больше не в силах ждать, когда останется с ним наедине. Вечером они отправились развлекаться, а когда он отвез ее домой, Талли пригласила его зайти.
Она приготовила кофе, села рядом с ним на диван и рассказала, как скучала по нему. Джереми отставил кофе, привлек ее к себе и поцеловал.
Они занимались любовью на диване, потом перешли на кровать и снова занимались любовью.
Потом они легли рядом, и Талли положила голову ему на грудь. Джереми гладил ее волосы.
— Почему ты так коротко стрижешься, Талли? — шепотом спросил он.
Она чуть напряглась и пожала плечами.
— А почему бы и нет, — ответила она.
— Это твой стандартный ответ мне? Я не знаю, почему нет. Наверное, потому, что у тебя будут красивые волосы, если ты отрастишь их, — сказал он,
— А вот и нет. Они у меня тонкие и тусклые. — Она улыбнулась, прикоснувшись к его бородке. — Совсем не такие красивые, как у тебя.
Они полежали еще немного. Она подумала о подарках Робина и о фотографиях, на которых они были сняты вместе и которые она предусмотрительно спрятала в ящик. Джереми оглядел спальню.
— Какая голая у тебя спальня, Талли. Совсем нет фотографий — ни на стенах, ни на ночном столике. Ты что, прячешь их?
— Нет, не говори глупостей, — сказала она.
Он набрал в грудь побольше воздуха.
— Ты чувствуешь себя виноватой? — спросил он.
— Виноватой? — переспросила Талли. — А-а… а что означает это слово? Я никогда им не пользуюсь, это какая-то разновидность эмоций или что-то в этом роде, да?
Он улыбнулся, но не отступил.
— Ты чувствуешь вину перед Робином?
— Нет, Джереми, — ответила Талли. — Не чувствую.
«Но я предательница, — подумала она. — От Робина я видела только хорошее, а я предала его. Я чувствую себя предательницей».
— Я практикую это раз в месяц, хочу убедиться, что меня не будет мучить чувство вины.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты делаешь это раз в месяц?
— А почему бы и нет?
— Тебе это что-то дает? — спросил Джереми.
— Это дает мне то, что раз в месяц кто-то смотрит на меня, как ты.
— А Робин не смотрит на тебя, как я?
— Да, но что из этого? — Она не хотела говорить с ним о Робине. Джереми и так уже знает слишком много. «Калифорния. Полная анонимность — вот что мне надо», — думала Талли.
— Значит, вот что я такое, — горько подытожил Джереми. — Одноразовое использование для улучшения самочувствия?
— Джереми, — сказала Талли, — что тебя оскорбляет? Раз в месяц? Или хорошее самочувствие?
— Меня ничто не оскорбляет. — Джереми решил сменить тему. — Вы с Робином много разговариваете?
— Не много, а что?
— Ты говорила, что неразговорчива. Мне было интересно, как обстоит дело с ним.
— Дело обстоит по-другому с тобой, — сказала Талли. — С ним нет особой нужды говорить, — объяснила она. — Мы просто вместе, и больше нам ничего не нужно.
— Робин знает о тебе все?
— Нет, слава Богу, — сказала Талли. Она перекатилась через Джереми, и они занялись сексом в третий раз.
Несколько дней спустя за ужином с Робином Талли была молчаливей обычного.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Нет, ничего, — ответила она. В этот вечер она сказала, что слишком устала и ему не стоит к ней заходить.
— Ага, — сказал Робин. — Теперь я уверен, что-то случилось. Я ведь всегда к тебе захожу. Ну, так что же?
И Талли позволила ему зайти, и легла с ним в постель, и позволила ему целовать и гладить себя, с нежностью смотреть и говорить, что он ее любит.
В начале недели она позвонила Робину и сказала, что простудилась и не сможет встретиться с ним в субботу вечером.
— Ты будешь больная ходить на работу? Щ спросил он ее.
— Если я не пойду на работу, я окажусь на улице, — ответила Талли.
— Нет, не окажешься, — сказал Робин. — Ты всегда можешь переехать ко мне.
— Я окажусь на улице, — повторила она.
Почти месяц перед Рождеством Джереми оставался у Талли по три раза в неделю. Уик-энды принадлежали Робину. В субботу вечером они после работы шли развлекаться, а в воскресенье Талли отправлялась на кладбище Святого Марка.
Как-то вечером, оставшись у Талли, Джереми увидел письмо, забытое ею на кофейном столике.
— Ты что, получаешь письма? От подруг? А мне пишут только родители.
— Это потому, что у тебя нет друзей, — шутливо заметила она и забрала у него письмо.
— А у тебя? У тебя много друзей?
Талли указала на Джереми.
— Ты, — сказала она. — У меня есть ты.
— Но, как оказалось, не только я, да, Талли? — пытался разговорить ее Джереми.
Талли не ответила, и немного погодя, когда она вышла на кухню, он крикнул из спальни:
— Так от кого было письмо, Талл?
— От моей подруги, Джулии, — ответила Талли из-за двери. — Она сейчас в Нортвестерне.
— Я понял это по штампу. Это твоя школьная подруга?
Молчание в кухне.
— Нет, подруга детства.
— Ого, — поразился Джереми, — я ни с кем из своего детства связи не поддерживаю. Только разве что из колледжа. Вы наверное, были очень близки с ней?
Талли вышла из кухни, вытирая руки посудным полотенцем.
— Да, вроде того, — сказала она, скрестив средний палец с указательным. — А теперь пойдем, поможешь мне вытереть посуду.
— Ты часто ей пишешь? — спросил Джереми, вытирая тарелки.
Талли кусала губу.
— Не так часто, как должна бы, — ответила она. — Пойдем сядем.
— Но мы только начали…
— Пойдем, — предложила она. Ее тон не оставлял сомнений относительно ее намерений. — Давай сядем.
Уже была глубокая ночь, а Талли никак не могла уснуть. Она осторожно сняла с себя руку Джереми, вышла в гостиную, нашла письмо Джулии и перечитала его.
1 декабря 1980 года
Дорогая Талли!
Я приезжала в Топику на День Благодарения и была очень, очень удивлена. Ты мне даже не позвонила. Я не знаю, что с тобой происходит, Талли, я не имею об этом ни малейшего представления. Но я постараюсь упростить тебе жизнь, хорошо? Я больше не буду тебе писать. И звонить не буду! Это мое четвертое письмо к тебе в этом семестре. Ты ни разу не ответила, и я поняла, что ты просто не хочешь отвечать. И хотя меня очень огорчает это, Талли, я больше не собираюсь тебе надоедать. Когда тебе самой захочется, можешь написать мне. Я всегда буду счастлива получить от тебя весточку, хотя совершенно ясно, что про тебя нельзя сказать того же Я только хочу, чтобы ты знала, Талли, — мне очень грустно от всего того, что с тобой происходит, и я хочу тебе как-нибудь помочь. Я считаю, мы обе должны поддерживать связь, но вижу, что ты решила избавиться от старых друзей и стать другим человеком, и мне очень жаль, что это так, Талли, потому что я очень любила тебя — такую, какой ты была раньше.
Ну, вот и все. Пока.
С любовью, Джулия.
Талли перечла письмо трижды, отложила его в сторону и закинула голову на спинку дивана. «Не от старых друзей, Джул, — думала Талли. — Не от всех старых друзей. Только от тебя».
В середине декабря в «Каса» зашла сияющая Шейки. При первом же взгляде на ее лицо Талли уже знала все. Она закатила глаза.
— Ну давай, кто из семьи Джека заболел на этот раз?
— Дядя, — счастливым голосом сказала Шейки. — Смертельно болен.
— Шейк, только, пожалуйста, не начинай петь, ведь через две недели ты опять будешь плакать.
— О, Талли, перестань! — вскричала Шейки. — Вечно ты отравишь все удовольствие.
В эти дни Джереми пригласил Талли поехать с ним на Рождество в Нью-Йорк. Талли долго не могла поверить, что это всерьез, а когда поверила, то первая ее мысль была не о Нью-Йорке, а о том, что она сможет убраться подальше от необходимости наблюдать радость Шейки.
Но уехать — значило сказать Робину. Эго значило объяснить ему, если только он захочет выслушать: то, что дает ей Джереми Мэйси, не смогут дать даже три Робина.
Джек Пэндел и Шейки пришли в «Каса Дель Сол» за неделю до Рождества. Талли подавала им. Шейки липла к нему как банный лист, но Талли показалось, что тот всего лишь развлекается. «Боже, надо уносить отсюда ноги, — подумала Талли, подавая им мексиканский суп с фрикадельками. — Мне надо уехать в Нью-Йорк, я должна уехать, если я не уеду, мне придется бежать от ее воплей и стенаний, потому что очень скоро она познакомится с этим его взглядом «в чем дело?».
Когда она принесла суп, Джек обратил внимание, что Талли совершенно сознательно уклоняется от его взгляда.
— Как поживаешь? — спросил он.
— Великолепно, — ответила Талли как могла бодро и достала из кармашка фартука блокнот. — Что-нибудь еще?
— Да! — обрадовалась Шейки. — Я умираю от голода. Я закажу энчиладас[21] с сыром. Джек, а ты?
Джек все еще смотрел на Талли.
— Чем ты сейчас занимаешься? Учишься где-нибудь?
— Конечно, — ответила Талли. — Больше ничего?
Джек вручил Талли меню.
— Я съем копченой вырезки. Принеси три, пожалуйста: порции очень маленькие.
— Джек! Ты настоящий поросенок! — воскликнула Шейки. — Хрю-хрю! Ты так растолстеешь.
Талли, схватила меню и быстро ушла. Джек смотрел вслед.
Расплачиваясь, Джек оставил ей двадцатку на чай, хотя счет был всего на тридцать долларов.
— Скоро Рождество, — сказал он, пожимая плечами. Талли вздрогнула — этот жест она помнила еще по школе.
— Я не могу принять такие чаевые, — мямлила она. — Нет, правда.
— Счастливого Рождества, Талли, — сказал он. — Надеюсь, ты повеселишься на славу.
«Черт бы тебя побрал, — бессильно подумала Талли. — Черт бы тебя побрал».
После их ухода, убирая столик, Талли обнаружила, что Джек забыл бумажник. Она выбежала на автомобильную стоянку, но их уже не было.
— Он вернется за ним, — вслух сказала Талли, все еще стоя на улице. «Ничего страшного, — подумала она, и ее зубы начали стучать. — Я могла бы заглянуть в его бумажник!» Она сунула бумажник в карман фартука и обхватила себя руками. «Нет, Талли Мейкер, это будет неправильно», — подумала она, а зубы ее продолжали стучать.
Талли заперлась в ванной, села на унитаз, несколько секунд потратив на то, чтобы унять дыхание, а потом полезла в карман фартука. Она поднесла бумажник к носу, понюхала его — от него пахло кожей, немного кокосом и поло. Перед ней вдруг возник образ Джека: высокий, сильный, волосы, как белый песок, и очень серьезный. В бумажнике она нашла пару кредитных карточек, 60 долларов, фотографию, сделанную на выпускном вечере, где он был снят с Шейки. Она просмотрела все отделения бумажника и нашла дюжину визиток и квитанций. Там было множество сложенных в несколько раз клочков бумаги с нацарапанными на них телефонами.
Одна бумажка показалась ей особенно затертой. Талли развернула ее, и прочла: «За Дж. П. я оставляю первую партию в софтбол и первое место в своем сердце».
Именно эти слова Тони Мандолини показал тогда Талли в «Ежегоднике Топикской школы 1979 года», когда спросил ее: «Кто такой Дж. П.?»
Талли аккуратно свернула клочок бумаги. Она знала, что он был вырван из раздела Прощальное слово старшеклассников, хотя никогда не открывала журнал и тем более не читала этот раздел. Она думала сейчас о том же, о чем подумала, когда мистер Мандолини показал ей эту запись: «Почему за ним? Почему она оставляет первую игру в софтбол за ним? Ведь только со мной она играла в софтбол в Шанга-парке».
Талли закрыла бумажник, подошла к раковине, ополоснула лицо ледяной водой и вышла из ванной. Она поторопилась отдать бумажник Донне, старшей официантке, и та убрала его в стол. Джек пришел часом позже. Она видела, как он забрал бумажник, поблагодарил Донну, и потом его взгляд пересек весь зал и нашел Талли. Она быстро опустила голову, но он стоял до тех пор, пока она не подняла глаза. Перехватив ее взгляд, он приветственно поднял руку.
В следующую пятницу Джереми зашел за Талли к концу рабочего дня. В «Каса Дель Сол» опять сидели Джек и Шейки и уже доедали свои фаджитас. Талли представила всех друг другу, и Джек поинтересовался, не пойдут ли Джереми с Талли с ними вместе куда-нибудь выпить.
— Да нет, мы не можем, — пробормотала Талли.
— С удовольствием, — сказал Джереми.
Они пошли в «Ма Гу». Шейки без остановки болтала, снимая напряжение с Талли и забавляя Джереми. После второй порции выпивки они прислушались к музыке. Заиграли «Би Джиз» — «Оставайся живым».
— О, это как привет из прошлого. Привкус последних школьных лет, — сказала Шейки. — Тебе нравятся «Би Джиз», Джек?
— Не очень, — сказал Джек. — Я люблю «Пинк Флойд».
Шейки запела из «Как удобно быть глухим» — «Уже нет боли, ты утопаешь в прошлом…»
— Моя любимая песня, — сказал Джек.
«И моя тоже», — подумала Талли и быстро-быстро опустила глаза к стакану с пивом.
— Эта и еще «Как жаль, что тебя здесь нет», — продолжал Джек.
Талли углубилась в изучение стакана.
— Ну правильно! — воскликнула Шейки и взъерошила ему волосы. — Ты ведь считаешь, что «Пинк Флойд» были; есть и будут всегда.
— Уверен в этом. — Джек улыбнулся, поймав быстрый взгляд Талли.
— Вы все учились в одной школе? — спросил Джереми. Все трое уставились на него — двадцатилетние дети смотрели на тридцатипятилетнего мужчину.
— Да, учились, — ответил Джек.
— Класс, — сказал Джереми. — Ну и как вам было в школе?
— Классно, — ответила Талли, и все засмеялись.
— Вы все были друзьями? — продолжал давить ей на психику Джереми.
Шейки хихикнула.
— Ну, дружили слишком сильно сказано для наших отношений.
Она завлекательно улыбнулась и положила руку Джеку на колено. Потом посмотрела на Талли.
— Наверное, Джек знал немного Талли, разве нет, Талл?
— Конечно, Шейки. — Талли внимательно разглядывала кромку стакана.
Джек смотрел на Талли. Талли смотрела на пиво. Джереми смотрел на Талли и Джека, и Шейки тоже.
Джереми повернулся к Джеку.
— И какой же Талли была в школе?
Джек следил, как Талли ногтями соскребает пятна со стола.
— Я думаю, она была очень способной, — сказал он неохотно. — Очень способной. Способней, чем кто бы то ни было.
— Правда? — Джереми засиял.
— Она! — воскликнула Шейки.
— Я? — переспросила Талли не без удовольствия.
— Ты, — подтвердил Джек.
— Откуда ты знаешь? — потребовала ответа Шейки.
— Она что, хорошо училась? — спросил Джереми.
— Да нет, — ответил Джек, игнорируя вопрос Шейки. — В школе она училась ужасно. Вечно прогуливала уроки. Она училась танцевать и совсем забыла про школу, правда, Талли?
Талли, обескураженная поворотом беседы, рылась в сумочке, ища сигареты и забыв, что с лета не курит.
Джереми сменил тему.
— Ну, расскажите мне, ребята, про свой выпускной год в школе.
Талли встала так резко, что уронила стул. Она извинилась перед Шейки и Джеком за то, что вынуждена покинуть их.
— Джереми, я не могу поехать с тобой в Нью-Йорк, — сказала она ему той же ночью. Он страшно огорчился, некоторое время не хотел даже смотреть на нее. Но Талли не думала о нем в эту минуту. И зачем она пошла в бар с Шейки и Джеком?
Наконец Джереми заговорил.
— Почему, Талли?
— Потому что я не могу сказать Робину.
— Почему?
— Потому что не хочу сделать ему больно.
— Но, Талли, я же знаю, — сказал он. — Я знаю, и мне больно.
— Ну так зачем делать больно двоим? — угрюмо сказала она.
— Талли, мне казалось, что ты не любишь его.
Она вздохнула.
— Джереми, я не хочу, чтобы ему было плохо.
Она попробовала отвлечь его ласками, но он встал из постели, надел трусы и джинсы и стал ходить по комнате.
— Талли, я слишком стар для этого, — сказал он, — правда.
Она надела футболку и села в постели.
— Слишком стар для чего?
Он повысил голос.
— Для этого!
Она широко раскрыла глаза. Он чуть сбавил тон.
— Для того, чтобы ты морочила мне голову.
— Джереми, успокойся. И не кричи на меня в моем собственном доме.
— Извини, — сказал он еще тише.
— Джереми, я ничего от тебя не скрывала. Ты все знаешь о Робине, а он не знает о тебе ничего. Так кому же морочат голову? А?
Джереми продолжал мерить шагами комнату. Потом встал перед ней.
— Талли, как ты относишься ко мне?
— Джереми, ты мне очень нравишься.
— Ты могла бы порвать с Робином и встречаться только со мной?
Талли изучала простыню, которой была укрыта.
— Талли?
— Джереми! — взмолилась она. — Подожди! Я знаю тебя всего каких-то два месяца. Ты начал у меня оставаться со Дня Благодарения, а сейчас еще даже не Рождество! Дай мне немного времени, ладно?
— Да, я знаю, знаю, — сказал Джереми. — Но мне кажется, мы с тобой прошли очень большой путь — я имею в виду чувства. Во всяком случае, я его прошел и, надеюсь, ты тоже. Мне нравится наша близость. Мне нравится наша эмоциональная честность. Я не хочу потерять это.
Она ничего не сказала, только покачала головой.
— О Джереми, Джереми. — Она посмотрела на него. — Джереми, ты не знаешь обо мне ничего, ничего. — «И я бы хотела, чтобы так и оставалось». — О каком большом чувстве ты говоришь? Ты хочешь сказать, что нам хорошо в постели?
— Я знаю о тебе главное, Натали Мейкер, — нежно сказал он, садясь рядом и беря ее руки в свои. — Ты — сирота и ведешь себя соответственно. Ты не встретила пока человека, которого могла бы любить. У тебя доброе сердце. Ты читаешь Курта Воннегута и Стивена Кинга. «Бедные люди» и «Великий Гэтсби» — твои любимые книги, хотя, может быть, в обратном порядке. Ты любишь Эдну Винсент Миллэй, ты любишь белые гвоздики и любишь танцевать. Ты веришь в Бога. Что еще мне нужно знать о тебе?
— Ничего, — сказала Талли. — Абсолютно ничего.
Джереми нагнулся, положил голову на руки Талли и тихо сказал:
— Талли, как можно продолжать отношения, если мы не договоримся о них? Без такого договора не может быть никаких отношений. Пожалуйста, Талли, впусти меня в свою жизнь.
Она закрыла глаза и чуть застонала. Договор. Талли никогда и не думала ни о каком договоре. «Так, значит, вот что происходит, когда становишься взрослой? — подумала она. — Когда мы были детьми, нам не нужно было никакого договора. Мы были вместе, мы были друзьями, потому что хотели быть вместе. Мы хотели быть друзьями. И когда мы были детьми и не хотели с кем-то дружить, мы просто переставали дружить, и все было ясно. А теперь… теперь появился секс. Но с Робином тоже был секс, однако мы никогда не говорили о договоре. И почему-то так мне нравилось больше».
Джереми улетел в Нью-Йорк без Талли. Она провела Рождество у Робина. Они купили огромную елку и щедро увешали ее игрушками. В Сочельник сидели у горящего камина и смотрели по телевизору «Рождественскую сказку». Утром занимались любовью и рассматривали подарки. Талли купила Робину носки, одеколон и теплый свитер, конечно же, от «Де Марко и сыновей». Он купил Талли ожерелье с золотой, украшенной двумя рубинами пластинкой, на которой было выгравировано ее имя «Талли».
Она глубоко вздохнула, но все-таки надела колье. Еще одна вещь в ящик. Еще одна вещь, которую нужно прятать.
Талли приготовила индейку — «такую же огромную, как елка», сказал Робин. Утром они успели одеться как раз вовремя, чтобы прилично встретить братьев Робина с их спутницами. Индейка с жареным картофелем, политым соусом, имела большой успех. Потом они заводили музыку, дарили друг другу подарки, разговаривали, смотрели телевизор. Когда братья ушли, Талли и Робин занялись любовью на ковре у камина.
Талли оставалась у Робина всю неделю от Рождества до Нового года, и все семь дней они доедали индейку. Она даже делала с ней сандвичи Робину и себе на работу, и Робин принял ее за телятину. Наконец, уже после Нового года, последний окорочок индейки она выбросила вместе с осыпавшейся елкой.
В новом году Шейки пригласила их к себе домой.
— Джек уже уехал? — спросила Талли.
Шейки надулась.
— Талли, не будь такой вредной, хорошо? Еще нет.
— Хорошо, Шейк. Извини, но я не смогу прийти к тебе. Ладно?
— О-о! Ну почему?
«Потому что я была на одной из твоих вечеринок два года назад, — подумала Талли. — Два года назад, когда я пела Робину «Как жаль, что тебя здесь нет» и пыталась вычислить, что чувствует твой Джек к моей лучшей подруге».
— Потому что брат Робина, Брюс, пригласил нас к себе на ферму, и мы обещали приехать.
Талли только отчасти лгала. Они напросились к Брюсу, пили там шампанское и эг-ног и всю ночь играли в шарады. Талли продемонстрировала всем новое колье. В полночь, когда Робин поцеловал ее, она пропела ему «Доброе старое время».
Через несколько минут после того, как наступил Новый год, Робин наклонился к Талли и сказал:
— Талли, может быть, ты позвонишь матери и поздравишь ее с Новым годом?
Улыбка у Талли испарилась.
— Моя мать не отмечает праздников.
— И все-таки, Талли…
— И все-таки Талли не станет этого делать, — отрубила она. — Ты понял, Робин? Я только разбужу ее.
— Талли, ты не говорила с ней полтора года. Новый год — подходящее время, чтобы загладить вину. Тебе не кажется?
— Робин, я только разбужу ее, — повторила Талли.
— Она — твоя мать, Талли…
— Я в этом не виновата.
Он не прореагировал на ее замечание.
— Ты даже не знаешь, что с ней.
Талли сделала глубокий вдох.
— Робин, прошу тебя. — Она улыбнулась. — Давай попробуем повеселиться. Мы можем поговорить о моей матери завтра. Лучше давай потанцуем.