и по воздушным целям. Кроме того, каждая батарея имела штатные зенитные пулеметы и отряд прикрытия численностью более ста человек с приданным автотранспортом. Вся эта огневая мощь имела своей целью прикрытие главной базы КБФ с моря, а 305-миллиметровая батарея существовала еще с царских времен, будучи частью знаменитой минно-артиллерийской позиции времен первой мировой войны. Создаваемая в свое время для противодействия немецким дредноутам флота Открытого моря, эта мощная система береговой артиллерийской обороны и далее развивалась для борьбы с тяжелыми кораблями противника, если они вздумают прорваться в устье Финского залива.
Правда, легкомысленные эстонцы в период своей независимости, ни от кого не ожидая нападения, довели старую русскую батарею до состояния полного запустения. Но за год с небольшим, прошедший после аннексии Эстонии, на острове Аэгна была проделана поистине титаническая работа. Достаточно сказать, что старые двенадцатидюймовые стволы были заменены на новые, а кто знает, как это делается, тот оценит проделанную работу, а кто не знает — тому и не рассказать.
Кроме того, были развернуты новые полубашенные 100-миллиметровые батареи, оборудована система центральной наводки, вырыты подземные посты управления огнем, улучшена связь и, конечно, не поздоровилось бы английским линкорам, сунься они к Таллинну под надуманным предлогом восстановления независимости Прибалтики.
Но английские линкоры не появились, не появились и немецкие, и всему этому мощному узлу береговой обороны совершенно неожиданно для всего личного состава пришлось действовать против танков и пехоты противника, отбиваясь от все усиливавшихся воздушных налетов. А всего этого на батареях делать не умели. Пришлось срочно переучиваться в стрельбе по танкам, учиться ходить в атаки, ползать по-пластунски, окапываться, равно как и прочим вкусным приемам пехотной тактики. Не очень доверяя противотанковым возможностям своих мощных морских орудий, моряки, в дополнение к ним, начали массовое изготовление бутылок с зажигательной смесью, названных «анисимовками» в честь их изобретателя командира батареи №185 лейтенанта Анисимова. А помощник командира 305-миллиметровой батареи изобрел даже самоходную противотанковую пушку, установив ствол 37-миллиметрового учебного орудия на вагонетку.
С началом боёв береговые батареи, как и корабли, начали отдавать своих моряков на сухопутный фронт. 94-ый дивизион еще в конце июля сформировал стрелковую роту, которую бросили в бой на Пярнуское направление в составе морского батальона капитана Шевченко. В то же время комендорами дивизиона укомплектовали железнодорожную батарею. В распоряжение пехотных частей передавались военные запасы дивизиона, пулеметы, винтовки, патроны, гранаты. Таял личный состав, а неудержимый вал немецкого наступления продолжал катиться к Таллинну.
20 августа 254-ая дивизия противника, наступая вдоль шоссе Нарва-Таллинн, вступила в непосредственный бой с батареями дивизиона. Первой открыла огонь с мыса Рандвере батарея №186. В течение суток батарея потеряла половину материальной части и личного состава. От полного уничтожения батарею №186 спас главный калибр дивизиона - двенадцатидюймовые орудия.
22 августа немецкая авиация нанесла первый удар по 12-дюймовой батарее, а затем самолеты противника стали появляться над позициями дивизиона почти каждые два часа. Спасая главный калибр, захлебывались огнем универсальные батареи и счетверенные зенитные пулеметы, принимая удар на себя. Гибла матчасть, гибли люди. Закованные в броню и залитые в бетон, двенадцатидюймовые орудия продолжали вести огонь, поддерживая сухопутные войска на всех участках обороны и наводя ужас, как на чужих, так и на своих. Огромные снаряды совсем не предназначались для непосредственной поддержки пехоты, уничтожая с одинаковой легкостью и волны немецкого наступления, и собственные укрепления, и эстонские домики с черепичными крышами. В районе Пирита огромный снаряд, предназначенный для английских линкоров, попал в костел, куда, по наивности, памятуя об экстерриториальности и неприкосновенности храмов в зоне боевых действий, собрались женщины, дети и старики близлежащих поселков. Сейчас там площадь и каменный обелиск, гласящий, что именно здесь держали оборону солдаты 5-го и 83-го полков 22-ой мотострелковой дивизии НКВД...
После грохота взрывов немецких авиабомб наступившая в штабной землянке тишина показалась военкому Ечину какой-то сверхъестественной, неживой. Он не любил тишины, она всегда казалась ему ненормальной, предвестницей какого-нибудь несчастья. Гораздо спокойнее он чувствовал себя в рёве своих и чужих орудий, в грохоте авиабомб, в заливистом лае крупнокалиберных пулеметов. И всегда эти несколько минут тишины между уходом очередного звена «юнкерсов» и поступлением первых докладов о потерях угнетали его, ложась какой-то страшной тяжестью на плечи и спину, выворачивая внутренности.
Тишина оборвалась пронзительным воем сирен, заглушающим стрекот зуммеров полевых телефонов: горели склады боепитания и горюче-смазочных материалов. Потекли доклады из подразделений: на батарее №185 уничтожено два орудия, много убитых, включая командира батареи, лейтенанта Анисимова, на батарее №183 уничтожен вместе со всем расчетом счетверенный зенитный пулемет, повреждено орудие. Много раненых, некому гасить пожары, исправлять повреждения.
Ечин выскочил из землянки, чтобы навести порядок, но первое, что он увидел — это четверку «юнкерсов», стремительно заходящих в пике, как ему показалось, прямо на него. Падая на землю, военком пытался вспомнить: слышал он сигнал воздушной тревоги или нет. Возможно, этот сигнал был заглушен воем пожарных сирен...
24 августа 1941, 11:40
Адмирал Трибуц устало вздохнул, стараясь не глядеть в холодные голубые глаза Иоганнеса Лауристина — главы эстонского правительства. Возглавляя правительство Эстонии, Лауристин, в сущности, был помощником Трибуца по всем делам, касающимся порядка и спокойствия среди местного эстонского населения и лояльности этого населения по отношению к советской власти вообще и к советскому народу в частности. Именно за это отвечал Лауристин, и адмирал вызвал его, довольно резко отчитав за отсутствие порядка в городе.
Впрочем, «отсутствие порядка» это было совсем не то выражение, которым можно было бы охарактеризовать существовавшую в городе ситуацию. С чердаков, из окон, из подворотен велась стрельба по советским патрулям. Несколько моряков, следовавших в город по одиночке, бесследно пропали. Дело дошло до того, что автоматная очередь прошила машину начальника штаба флота адмирала Пантелеева, просто чудом никого не задев. В пригородах орудовали банды националистов — «айсаргов». Одного моряка, кажется с лидера «Минск», попавшего к ним в руки, они изжарили на медленном огне. Сколько это может продолжаться? Разве Лауристин не обещал ему, Трибуцу, что обеспечит порядок в тылу обороны? Что стоят его «истребительные батальоны», если банды националистов орудуют уже в центре города?
Лауристин молчал. Он мог бы ответить адмиралу, что его «истребительные батальоны», имеющие приказ расстреливать любого подозрительного эстонца и даже задерживать любого подозрительного русского, очень немногочисленны. И хотя их громко называют во множественном числе «батальоны», их личный состав по численности не составит и одного полного батальона. А «айсаргов», к сожалению, очень много. Было мало времени, чтобы по-настоящему перевоспитать эстонцев. Он, Лауристин, еще до войны представил куда следует списки подлежащих высылке из Эстонии, но этот план был выполнен едва ли на треть из-за нехватки транспорта. Эстонцы несознательны и страшно консервативны. Им не дано понять, какое счастье неожиданно обрушилось на их головы. Для того, чтобы они это поняли, необходимо время и комплекс различных воспитательных мероприятий.
Вслух же Лауристин заверил командующего КБФ, что правительство Эстонии приложит все силы с целью наведения порядка. Сказал он это не слишком уверенным голосом и неожиданно спросил, когда начнется эвакуация Таллинна. Трибуц очень хотел бы и сам знать, когда начнется эвакуация, но сделав вид, что ему-то все хорошо известно, сухо заметил Лауристину, что тот может не беспокоиться — для него самого и его сотрудников всегда отыщется место.
Секретная инструкция, с которой под расписку был ознакомлен Трибуц, гласила: под страхом строжайшей личной ответственности обеспечить эвакуацию членов эстонского советского правительства, а также работников НКВД, Прокуратуры и народных судов Эстонской ССР. При разработке плана эвакуации штаб КБФ распределил всех по боевым кораблям, у которых шансов прорваться из блокированного Таллинна было теоретически гораздо больше, чем у громоздких, тихоходных транспортов, тем более, что штаб пуще всего боялся подводных лодок и надводных кораблей противника.
Однако настырный эстонец (хотя злые языки и утверждали, что он никакой не эстонец, а швед из Коминтерна) столь же сухо ответил командующему флотом, что он понимает — его и его сотрудников за все хорошее, что они сделали с 1939 года, не бросят на растерзание собственному народу хотя бы для того, чтобы не создавать на будущее столь неприятного прецедента. Но в данном случае речь идет совсем о другом: необходимо срочно эвакуировать ценности Государственного банка Эстонии. Адмирала совсем не похвалят, если он оставит противнику столь большое количество валюты в золотых монетах и ассигнациях.
Адмирал был, мягко говоря, озадачен. Он почему-то считал, что золотой запас Эстонии давно вывезен в Москву, а активы в зарубежных банках заморожены.
Лауристин уточнил: речь идет не о неприкосновенном золотом запасе. Тот действительно давно в Москве, а о текущих валютных фондах, которые составляют тем не менее достаточно крупную сумму в пересчете на фунты стерлинги. Трибуц попросил назвать сумму. Лауристин ответил, что он расчетов не производил, но по правительственным каналам имеет приказ любой ценой обеспечить доставк