Справа по носу, всего в каких-нибудь 10-15 метрах от «Гидрографа», на блестящей от солнца поверхности залива плясал на небольшой волне зловеще-черный рогатый шар. Поодаль еще один, а за ним еще. Было очевидно, что эти мины подсечены тральщиками ушедшего вперед конвоя. Значит, конвой идет через минное поле. Лисица с ужасом вспомнил, что осадка «Гидрографа» более 3 метров, и что он, помимо всех прочих недостатков, является самым глубокосидящим гидрографическим судном на флоте. И при всем при том, никак не обозначен протраленный фарватер. Но выхода не было. Конвой уже все равно не догнать, а в Кронштадт идти надо. Не возвращаться же в Таллинн!.. Выставив наблюдателей по носу и бортам, снабдив матросов и спасенных рабочих шестами, чтобы отталкивать плавающие мины, Лисица малым ходом повел «Гидрограф» вперед, по возможности оставляя мины с подветренного борта.
По мере продвижения «Гидрографа» вперёд Лисица всё с большей и большей тревогой всматривался вдаль, где далеко и низко над горизонтом чёрными точками роились самолеты. Опыт подсказывал, что столь непринужденно в воздухе могут себя вести только самолеты противника. Неожиданно над горизонтом вместе с клубами дыма поднялись мачты и трубы нескольких судов. Сердце у Лисицы дрогнуло: ему удалось нагнать конвой. Еще не задавая себе вопрос, как это могло произойти, командир «Гидрографа», мигом забыв о минной опасности, увеличил ход до полного и быстро пошел на сближение с кораблями и судами родного конвоя...
24 августа 1941, 15:40
Старший лейтенант Радченко — командир плавбазы «Аэгна» — схватившись за поручни мостика, на мгновение закрыл глаза. Взрывная волна, рванувшая судно, хлыстом ударила по ушам и глазам офицера. Огромный столб воды поднялся между идущими впереди тральщиками, и грохот мощного взрыва мины прокатился по заливу. Конвой находился на траверзе мыса Юминда-Нина, уже захваченного противником. Придя в себя, Радченко услышал тревожные крики впередсмотрящих, докладывавших о появлении плавающих мин с разных курсовых углов. «Аэгна» все также шла в кильватере танкера №11, имея за кормой санитарный транспорт «Андрей Жданов». Радченко приказал сократить дистанцию до танкера и стал держать нос «Аэгны» в струе его винтов, чтобы уменьшить вероятность столкновения с плавающими минами. На траверзе «Жданова» виднелись мачты «Энгельса», прикрывавшего транспорт от возможных атак подводных лодок противника. Два катера МО, шедшие впереди конвоя, периодически сбрасывали глубинные бомбы, ведя профилактическое бомбометание — сигнальщикам постоянно мерещились перископы.
Столб воды, неожиданно поднявшийся между танкером и «Аэгной», заставил Радченко почти автоматически перевести машинный телеграф на «стоп». Предупредив тревожным свистком идущий сзади «Жданов», Радченко малым ходом стал отходить от танкера. Еще один столб воды встал в сорока метрах от левого борта танкера, затем другой — метрах в тридцати от правого. Грохот разрывов, свист осколков, зазвеневших о нос «Аэгны» - всё это подсказывало Радченко, что идет артобстрел. Но откуда? Кораблей противника в видимости не было. Огонь велся с берега. Видимо, немцы развернули уже на мысе Юминда береговую батарею — судя по столбам воды, не менее, чем шестидюймовую. К счастью, батарея стреляла очень неточно и вскоре прекратила огонь, видимо, экономя боеприпас для более «жирных» целей.
Конвой продолжал движение. Продолжая держать «Аэгну» в кильватере танкера №11, Радченко услышал почти одновременный крик своих сигнальщиков и впередсмотрящих: «Воздух!» Справа, на курсовом 170, на высоте 3-3,5 тысячи метров, параллельно курсу конвоя шли несколько пикирующих бомбардировщиков противника. Радченко видел, как ведущий самолет стал падать на крыло, заходя в атаку то ли на «Аэгну», то ли на танкер №11...
24 августа 1941, 17:00
Матрос Князев — комендор второго орудия на эсминце «Энгельс» — услышав сигнал «Дробь», стал разворачивать свое орудие по диаметральной плоскости корабля. Он уже устал ворочать тяжелую стопятку то на левый, то на правый борт в ответ на тревожные крики сигнальщиков: «Перископ справа по носу 40» или «Слева по корме 30. Ясно вижу перископ!» Подводные лодки мерещились постоянно. Сказывались годы предвоенного обучения, когда матросам и офицерам постоянно вдалбливали, что главную опасность для надводных кораблей Красного флота представляют подводные лодки.
Стоя на амортизационной подушке, Князев вращал штурвал горизонтальной наводки орудия, почему-то вспомнив, как еще до войны в Кронштадте в один из выходных дней, когда он был в увольнении и «тралил» девочек на танцплощадке в парке, туда неожиданно заявился командир эсминца, капитан 3-го ранга Васильев, со старшиною Стукаловым, исполняющим обязанности комиссара. Увидев, как неуклюже танцует Князев, командир подозвал его и сказал: «Хорошо бы вам подучиться танцевать, а то что это за моряк!» Да, только учиться танцевать и не хватало. Тут у орудия так натанцуешься, что и дорогу в Петровский парк забудешь. Рядом с Князевым толпились расчеты двух кормовых орудий: командир 2-го орудия Корнеев, комендоры Кузенин и Хурманенко и подносчик снарядов Наумкин — молчун, мечтавший поскорее вернуться в свою деревню где-то в Мордовии и все свободное время изучавший устройство трактора...
С правого борта эсминца возвышалась громада теплохода «Андрей Жданов». Палубы его были забиты эвакуируемыми легкоранеными. Они толпились на палубах, белея повязками.
Князев не мог толком сказать, что он услышал раньше: взрыв мины в тралах впереди идущих тральщиков, крик сигнальщика: «Слева по носу плавающие мины!» или команду: «Воздух!» Но он ясно видел, как с правого борта, из-под берега, вызывающе ревя моторами, выставив неубирающиеся шасси, как когтистые лапы огромных хищных птиц, на корабли каравана стремительно заходили пикирующие бомбардировщики с видимыми невооруженным глазом огромными знаками свастики на хвостовых стабилизаторах.
Князев видел, как два пикировщика ринулись на танкер №11. Через мгновение раздался взрыв огромной силы, и над кормой танкера взметнулось пламя. Судно стало стремительно крениться на левый борт и садиться на корму. Последнее, что успел заметить Князев, было то, что «Энгельс» стал описывать циркуляцию вправо, то ли обходя плавающие мины, то ли пытаясь зайти между берегом и конвоем, чтобы по возможности прикрыть суда от атак авиации. Князев не слышал взрыва мины, рванувшего под кормой эсминца. Он только успел почувствовать, как какая-то страшная сила оторвала его от орудия, подняла в воздух и грохнула об палубу, потащив по ней в потоке хлынувшей откуда-то воды. Князев потерял сознание...
24 августа 1941, 17:04
Капитан 3-го ранга Васильев, схватившись за поручни мостика, с трудом удержался на ногах. Стоявший на крыле мостика старшина Стукалов тоже успел за что-то ухватиться, а сигнальщика, стоявшего рядом с ним, выбросило за борт. Корабль подбросило из воды и резко опустило вниз. Огромный водяной столб обрушился на корму, разметав и смыв за борт расчеты кормовых орудий и торпедного аппарата. Корабль потерял ход, вышло из строя управление рулём, и эсминец стало сносить ветром на плавающие мины, которые остались у него на левом траверзе на расстоянии 40-50 метров.
Васильев приказал срочно отдать левый якорь. Дрейф корабля замедлился, но он продолжал покачиваться на волне без хода, оседая кормой. Связались с румпельным отделением. Находившийся там турбинист, старшина 1-ой статьи Гаврилов, доложил, что помещение заливается водой, которая дошла ему до груди. Единственный люк, через который он мог бы спастись, деформирован взрывом и не отдраивается; остальные люки, двери и горловины задраены снаружи. Вода продолжает прибывать, рулевые машины повреждены и затоплены водой. Гаврилов что-то продолжал кричать захлебывающимся голосом. На мостике разобрали только «Прощайте!», и через мгновение наступила тишина. Слыша захлебывающиеся крики Гаврилова, старшина Стукалов понял, что не забудет этого до конца жизни. Голос погибающего моряка будет всегда звучать в его ушах...
«Энгельс» продолжал дрейфовать, якорь держал плохо, корма все глубже погружалась в воду, верхняя палуба на корме уже затоплена до третьего орудия. К месту катастрофы подходили ледокол «Октябрь» и «МО-201». Последний пытался на ходу подобрать выброшенных взрывом за борт моряков «Энгельса». Капитан 3-го ранга Васильев приказал комиссару Сахно идти на ют, навести там порядок и эвакуировать тяжелораненых на подходящий охотник. Из машинного отделения доложили, что главные машины работают хорошо. Продолжают действовать опреснительные и испарительные установки. Магистрали целы, ни один сальник не парит. Хода нет, видимо, от того, что взрывом сорвало или сильно повредило винты...
24 августа 1941, 17:08
Придя в себя, матрос Князев услышал голос комиссара Сахно, отдающего какие-то распоряжения. Комендор лежал на палубе не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом лицами вниз лежали убитые взрывом подносчик снарядов Наумкин и сброшенный с кормового мостика пулеметчик Бусько. Громко стонал раненый командир 3-го орудия Белов. Командира 2-го орудия Корнеева выбросило за борт, а комендор Кузенин, которого взрывная волна так же понесла за борт, успел ухватиться руками за фальшборт и, не в силах подтянуться, громко звал на помощь.
Матрос Хурманенко вытащил Кузенина на палубу и бросился помогать комиссару Сахно, который вместе с матросами из боцманской команды пытался футштоками отвести плавающую мину от борта корабля. Корпус мины оказался скользким, она только вращалась вокруг своей оси, не желая отходить от борта.
Эсминец продолжало сносить, вода на корме уже подбиралась ко второму орудию. Слышались чьи-то крики и тяжелая, смачная ругань. Затем по переговорным трубам прозвучала команда: «Всем собраться на полубаке! Приготовиться к эвакуации!»
Снова теряя сознание от боли, Князев почувствовал, как какие-то руки подхватили его и потащили в носовую часть корабля. Князев пришел в себя, лежа на шкафуте. Сахно куда-то исчез, зато слышался зычный голос начснаба корабля Баранова. Снова кто-то подхватил Князева, и комендор, опять теряя сознание, понял, что его передают на подошедший к борту эсминца морской охотник...