25 августа 1941, 00:50
Капитан 2-го ранга Солоухин и капитан 2-го ранга Андреев, стоя на крыле мостика эскадренного миноносца «Суровый», с напряжением вглядывались в ночную тьму. Эсминец стоял на якоре, кормой к причалу Рохукюля, имея приказ поддержать огнем сухопутные части в районе Хаапсалу. Приказ был весьма абстрактным. Никто не позаботился выдать эсминцу целеуказания, но уже шел третий месяц войны, и ни Солоухин — командир 1-го дивизиона эсминцев, ни Андреев — командир «Сурового» уже ничему не удивлялись. Когда эсминец подошел к пирсу Рохукюля, то какой-то человек, назвавшийся секретарем парторганизации колхоза, название которого никто не запомнил, сообщил, что весь район Хаапсалу уже захвачен противником, и поддерживать огнем, собственно говоря, некого. Но, продолжал таинственный парторг, он может дать координаты скоплений вражеских войск и техники, по которым неплохо было бы нанести огневой удар. Выдвигать куда-то в ночную неизвестность корректировочный пост совершенно не хотелось и, несмотря на всю фантастичность предложения, его приняли. Оставалось согласовать только мелкие детали и процедуру связи.
Почти у самого причала в каком-то заброшенном помещении ночной парторг указал на телефон. Пусть кто-нибудь сядет здесь и ждет его звонка. Он знает номер. Так и поступили. Телефон зазвонил примерно через час. Парторг давал координаты, которые затем мегафоном передавались на эсминец. «Суровый» открыл огонь и, пользуясь данными столь импровизированной корректировки, успел выпустить 82 снаряда, когда связь неожиданно оборвалась, и больше ее восстановить не удалось. Так и не узнав, по кому они вели огонь, решили его прекратить и отойти подальше от причала, на котором в любую минуту могли появиться немецкие автоматчики.
Не зажигая огней, «Суровый» малым ходом шел в окутывавшей его спасительной темноте августовской ночи, направляясь к той безымянной бухточке одного из крошечных островков Моонзундского архипелага, где у полузатопленной баржи с мазутом базировались два последних советских эсминца, оставшиеся еще в Рижском заливе — сам «Суровый» и «Артём».
«Суровый» — новейший эсминец типа «7У», с полным водоизмещением более 2500 тонн, в принципе, отличался от своих предшественников «семерок» наличием двух труб вместо одной, эшелонированным расположением машинных отделений и несколько большими размерами. Имея те же четыре «стотридцатки» и два торпедных аппарата, что и «семерки», «улучшенный» вариант отличался более отвратительной мореходностью и еще более слабым корпусом, чем его предшественники. Даже на самой небольшой волне полубак эсминца так скрежетал, вибрировал и стонал, что казалось он вот-вот отвалится. А заливаемость «семерок У» вызывала трепет у всех сторонних наблюдателей: вид корабля, уходящего в воду по носовую надстройку, постоянно производил впечатление, что эсминец тонет по какой-то неведомой причине.
«Суровый» поднял военно-морской флаг 31 мая 1941 года и покинул построивший его Балтийский завод в Ленинграде, начав программу обычной отработки экипажа и различных корабельных систем. Война заставила скомкать всю программу оперативных испытаний и боевой подготовки.
В середине июля эсминец прибыл в Таллинн. Наскоро устранив обнаруженные дефекты, неизбежные у вновь построенного корабля, «Суровый» уже 23 июля вышел в район Нарвы для артиллерийского удара по переправам противника. Войдя под конвоем тральщиков и катеров МО в Нарвский залив, эсминец встал на огневую позицию. Прямо по прибрежному шоссе в район Нарвы был направлен корректировочный пост во главе со старшим артиллеристом с недавно погибшего эсминца «Сердитый» капитан-лейтенантом Бурчаковым. В 14 часов 30 минут с дистанции 103 кабельтова «Суровый» открыл огонь по скоплению войск противника в деревне Долгая Нива. И хотя деревня была своя, это было первое боевое соприкосновение с противником. Боя, в сущности, не было. Никто не вел по «Суровому» ответного огня, а корректировочный пост коротко доложил, что деревня накрыта и горит. Но все чувствовали себя как в настоящем бою: и капитан 2-го ранга Андреев, и артиллерист, старший лейтенант Мешков, и командиры орудий, старшины Левушкин, Апраксин, Зубинин и Першин.
Выпустив 186 снарядов, эсминец вернулся на Таллиннский рейд. И, как всегда бывает в таких случаях, на корабле царила уверенность, что наступление немцев на Ленинград, если не сорвано огнем «Сурового», то уж по крайней мере, надолго остановлено. Это обычная реакция первого боя, особенно если он проходит без противодействия противника.
Затем начались метания по Рижскому заливу в страстной надежде и желании нанести противнику как можно больший урон. Гонки за почти неуловимыми немецкими конвоями, отчаянное маневрирование под ударами авиации противника, базирование на дикие бухты Моонзундского архипелага, износ матчасти, немыслимый в мирное время, все более удручающие сводки с сухопутного фронта, гибнущие один за другим корабли отряда легких сил и слабые, почти нулевые, результаты их боевой деятельности.
Уже к 10 августа все уцелевшие корабли ОЛС включились в оборону Таллинна. «Суровый» остался в Рижском заливе вместе со своим однотипным собратом, эсминцем «Статный», тщетно пребывая в томительном ожидании данных разведки о противнике. Поздно вечером 18 августа прямо на их тайной стоянке в районе острова Саарема «Статный» подорвался на мине в таком месте, где глубины, казалось, исключали какую- либо возможность постановки минного заграждения. В огне и грохоте страшного взрыва охваченный пламенем «Статный» быстро стал валиться на правый борт, содрогаясь от новых взрывов. На месте взрыва было настолько мелко, что левый борт «Статного» остался торчать над водой горящим памятником нашей неготовности к борьбе с новыми образцами минного оружия.
Когда на «Суровом» опомнились от шока, вызванного мгновенной и совершенно непонятной гибелью «Статного», капитан 2-го ранга Андреев приказал спустить шлюпки и принял на борт десятка полтора раненых, контуженых, обожженных и измазанных в мазуте моряков с только что грациозно скользившего по бухте красавца-эсминца. Остальные, в числе более ста человек, включая и командира «Статного» капитана 3-го ранга Алексеева, погибли, так и не узнав о новых немецких магнитных минах.
После гибели «Статного» на «Суровом» все были уверены, что их отзовут в Таллинн для усиления обороны города. Но мысли начальства неисповедимы, как пути Господни, и «Суровому» было приказано оставаться в Рижском заливе, а на смену погибшему «Статному» был прислан «Артём» — старый эсминец типа «Новик», построенный еще в годы первой мировой войны и прославившийся в гражданскую войну, когда он, действуя в составе ДОТа Балтийского флота еще под старым своим именем «Азард», утопил английскую подводную лодку Л-55. Несмотря на почтенный возраст, «Артем», к затаенной зависти экипажа «Сурового», обладал гораздо лучшей мореходностью, прекрасно держался на волне, разрезая ее, подобно стилету, почти не заливался и не клевал носом, имея возможность действовать орудиями в таких условиях, которые и не снились «Суровому» — новейшему эсминцу, последнему детищу предвоенного советского кораблестроения.
20 августа в 20 часов 30 минут воздушная разведка КБФ обнаружила в районе Вентспилса три судна, идущих в сопровождении сторожевых катеров на север. Предполагая, что конвой идет в Ригу, штаб КБФ отдал приказ Солоухину перехватить противника в Ирбенском проливе и уничтожить его. Надо сказать, что данные воздушной разведки по нескольку раз в день поступали на эсминцы, но на деле в координатах, указанных на основании данных воздушной разведки штабом КБФ, как правило, никого и ничего не оказывалось, кроме авиации противника, которая вновь и вновь заставляла корабли крутиться под бомбами в смертельном хороводе.
Почти так же случилось и на этот раз. 21 августа в 4 часа 50 минут в полной темноте «Суровый» и «Артём» двумя призрачными тенями выскользнули с рейда Рохукюля, направляясь на перехват противника к Ирбенскому проливу. Капитан 2-го ранга Солоухин запросил штаб КБФ об уточнении координат обнаруженного накануне конвоя. Вылетевший с первыми лучами рассвета самолет-разведчик не обнаружил ничего ни в Ирбенском проливе, ни в прилегающих к нему районах. Когда же эсминцы вышли в точку предполагаемого перехвата, то опять-таки же ничего не обнаружили. Только пустынные волны с белыми гребешками пены, носящиеся взад и вперед с громкими криками чайки и плывущие высоко в небе предвестники осени — перистые облака, из-за которых в любой момент могли появиться бомбардировщики противника.
Посоветовавшись с командиром «Сурового», Солоухин решил «прочесать» залив. Увеличив скорость, эсминцы повернули на юг. Свежело. Ветер нагонял встречную волну. Десятки настороженных глаз следили за небом и горизонтом. Летели часы. Ничего, кроме пустынных свинцовых вод залива и чаек. Наконец, эсминцы вышли к подходному рижскому бую у косы Даугавгрива. Дальше идти было невозможно. Развернувшись и перестроившись в строй фронта, эсминцы пошли на север вдоль западного побережья залива.
Солоухин уже подумывал о прекращении поиска, когда в 11 часов 39 минут на дистанции 95 кабельтовых открылись дымы. Увеличив ход до полного, «Суровый» и «Артем» пошли на сближение и вскоре обнаружили два небольшие транспорта и моторную шхуну, идущие под охраной нескольких сторожевых катеров. За ними в 4-5 милях синел берег. Тот ли это был конвой, который накануне обнаружила авиация или какой-то другой, разбираться было некогда. Сигнальщики впились глазами в небо: теперь-то уж авиация противника появится непременно. Солоухин быстро распределил цели: «Артему» — головной транспорт, «Суровому» — второй, шхуна — шут с ней. Уменьшив ход до 11 узлов, эсминцы легли на курс, параллельный курсу конвоя.
Заметив эсминцы, противник стал действовать, видимо, по давно отработанной инструкции. Транспорты и шхуна быстро повернули к берегу, держа курс на мели мыса Мерсрагс. Катера охранения, летая вокруг охраняемых транспортов, как водяные жуки по пруду, ставили дымовую завесу. С дистанции 40 кабельтовых эсминцы открыли огонь. На часах было 11:54. Через минуту с транспортов открыли ответный огонь. Снаряды противника падали с перелетом 6-10 кабельтовых. Сторожевые катера ринулись на эсминцы. Их приняли за торпедные и начали маневр уклонения от возможного торпедног