аненых. Сколько он довезет до Кронштадта? «Молотов» довез половину, «Сибирь» — треть.
Елизаров прислушивался то к канонаде на берегу, то к автоматным очередям, звучавшим, казалось, уже почти у самой гавани. Ему казалось, что выстрелы горохом рассыпаются до самых пирсов. Вдали небо багровело от пожаров, бушующих в пригородах, и начинало сереть на востоке. День обещал быть пасмурным, накрапывал мелкий дождь. Это немного поднимало настроение, вселяя надежду, что нелётная погода прижмёт немецкие пикировщики к земле...
24 августа 1941, 03:10
С неменьшей надеждой всматривался в гонимую порывистым юго-восточным ветром низкую облачность командир эскадренного миноносца «Энгельс», капитан 3-го ранга Васильев. Его эсминец был назначен основной боевой единицей прикрытия уходящего в Кронштадт каравана, и капитан 3-го ранга Васильев хорошо понимал, как мало он сможет сделать, если на охраняемые им транспорты навалится авиация противника. Низкая облачность внушала надежду, как внушает надежду приговоренному к смерти поданная им апелляция, которую никто не собирается рассматривать. Эсминец дрожал и вибрировал, готовясь к снятию с якоря, как боевой конь, ожидающий зовущего в атаку бодрящего звука кавалерийского рожка. Из трёх прямых, слегка откинутых назад труб валил густой дым — показатель низкого качества мазута и низкого качества котлов эсминца-ветерана.
Введенный в строй в разгар первой мировой войны корабль числился в Императорском флоте под названием «Десна», принадлежа к знаменитой плеяде «новиков». Уцелев в хаосе и неразберихе 1917 года, прорвавшись в 1918 году сквозь льды Гельсингфорса в Кронштадт, корабль три последующих года ржавел у стенки, но в 1922 году был отремонтирован и удостоен великой чести носить имя одного из основателей научного коммунизма — немецкого фабриканта Фридриха Энгельса. Еще только два корабля были удостоены подобной чести, но их уже нет. «Ленин» взорвали в Либаве чуть ли не в первый день войны, а «Карл Маркс» 8 августа мимоходом утопили немецкие бомбардировщики, направлявшиеся на первую в ходе войны бомбежку Кронштадта.
Сам «Энгельс» участвовал в боях с первого же дня войны. Увертывался от торпед, крутился под бомбами, как черт от ладана, прикрывая минные постановки, буксировал в Кронштадт оставшуюся на плаву кормовую половину переломившегося от взрыва торпеды эсминца «Сторожевой», каким-то звериным инстинктом обходил мины и даже пытался гоняться за немецкими транспортами в Рижском заливе.
Везение кончилось 7 августа, когда «Энгельс», находясь на рейде Рохукюля в бухте Мухувейн, принимал топливо, стоя у борта нефтеналивной баржи «Спиноза». В 18 часов 50 минут сигнальщики эсминца обнаружили три «юнкерса», летящих на большой высоте. На «Энгельсе» сыграли боевую тревогу и стали поспешно выбирать якорь. Пикировщики, зайдя со стороны солнца, начали пикировать по одиночке: два с правого и один с левого борта. Оборвав швартовы, стали поспешно отходить от «Спинозы». Васильев едва успел прокричать: «Скорость двенадцать узлов!», как корабль сильно встряхнуло, раздался скрежет металла, мостик вместе с полубаком резко пошел вниз. Две 250-килограммовые бомбы упали за кормой в десяти метрах от эсминца, а одна — вблизи борта. Четвертая бомба угодила в корму баржи «Спиноза». Баржа стала тонуть, ее немногочисленный экипаж был почти полностью перебит.
Пикировщики, сбросив бомбы, ушли на юг, а на «Энгельсе», подобрав из воды сброшенных взрывами за борт матросов, стали выяснять полученные повреждения. Они оказались весьма серьезными. Корпус между машинными и котельными отделениями оказался переломленным, вышла из строя правая турбина, кормовые орудия сместились с фундаментов, были повреждены машинный телеграф, привод рулевой машины и магнитные компасы. Каким-то чудом не было потерь в личном составе. Старшину Стукалова и еще несколько человек, которых выбросило за борт, быстро подняли на палубу. Все они отделались испугом. Сидя на разорванной от борта до борта палубе, мокрый и вымазанный в мазуте старшина Стукалов радостно смеялся. Летя за борт, он больше всего боялся удариться головой о торпедный аппарат или шлюпбалку, но все обошлось; как нырнул, так и вынырнул.
С трудом довел Васильев свой искалеченный корабль до Таллинна, где «Энгельс» срочно поставили в док. Дни и ночи работали рабочие судоремонтного завода и команда, чтобы ввести эсминец в строй. Конечно, произвести качественный ремонт было невозможно. Кое-как залатали палубу, переломленный корпус закрепили, приварив по три рельса с каждого борта, правую турбину толком отрегулировать не удалось — прогнулся фундамент. По всем обычным критериям корабль нуждался в капитальном ремонте, но 18 августа его вывели из дока, считая снова введенным в строй.
Никто лучше капитана 3-го ранга Васильева не знал, в каком состоянии «выписан» его корабль из «госпиталя». Максимальная скорость некогда сверхбыстроходной «Десны» упала до 16-ти узлов, фундаменты орудий — в аварийном состоянии, центровка правого вала никуда не годится: вал бьет и вибрирует, прогибая кронштейны, рулевые машины ненадежны. Вряд ли эсминец выдержит не только прямое попадание, но даже и близкий разрыв авиабомбы. А ему нужно обеспечить охранение такого каравана! Не считая тральщиков, из боевых кораблей идет только он один да вооруженный ледокол «Октябрь» — маленький кораблик водоизмещением 1100 тонн — бывший «Штадт Ревель», за которым в далеком 1918 году шел эсминец «Десна» в незабвенном ледовом походе. Вот и так пришлось снова встретиться кораблям-старикам.
Капитан 3-го ранга Васильев снял фуражку, подставляя свою огненно-рыжую шевелюру под мелко моросящий дождь. Его пальцы привычно заиграли никелированными рукоятками машинных телеграфов. Малым ходом сквозь пелену дождя эсминец направился к выходу из Минной гавани. В унисон с машиной старого эсминца стучали сердца 180 человек его экипажа, идущих на верную смерть...
24 августа 1941, 03:20
Старший лейтенант Радченко, стоя на мостике плавбазы «Аэгна», размышлял о превратностях судьбы. Еще и суток не прошло с тех пор, как командир бригады подводных лодок капитан 2-го ранга Орел приказал ему вступить в командование плавбазы и в составе конвоя перегнать «Аэгну» в Кронштадт, а затем в Ленинград для дальнейшего обеспечения действий бригады, если ей удастся вырваться из блокированного Таллинна.
«Аэгна» — бывший каботажный пароходик водоизмещением всего 615 тонн — была куплена еще в 1935 году эстонцами у Германии и совершала рейсы с грузами и пассажирами на многочисленные острова, разбросанные у побережья Эстонии. После захвата Прибалтики «Аэгну» включили в состав КБФ и переоборудовали в плавбазу подводных лодок типа «Малютка». База имела длину 59,4 метра, одну палубу и два трюма грузоподъемностью 270 тонн. В жилых помещениях «Аэгны» можно было разместить до 300 человек. Паровая машина тройного расширения образца 1912 года обеспечивала судну скорость 14 узлов. Четыре шлюпки (одна из них моторная), пять плотиков и триста пятьдесят пробковых нагрудников составляли спасательные средства плавбазы.
В переходе «Аэгна» должна была играть роль спасательного судна, и на ее борту находился старший врач бригады подводных лодок Кузьмин с командой санитаров. Выведя «Аэгну» на рейд, старший лейтенант Радченко занял позицию в кильватере танкера №11, соблюдая установленную дистанцию в 2 кабельтова. За «Аэгной» высилась громада «Андрея Жданова». Еще не все суда каравана вышли на рейд, но в серых сумерках начинающегося рассвета Радченко видел, как тральщик «Ударник» и пять вспомогательных тральщиков типа «ижорец» выстроились строем уступа, на ходу выставляя тралы и ложась на первый рекомендованный курс. Радченко с тревогой поглядывал то на часы, то на небо. Начинало светать, а с первыми же лучами рассвета обещали воздушный налет. Успеть бы выйти до него. Но что-то запаздывает «Гидрограф», находящийся в Купеческой гавани...
24 августа 1941, 03:25
Капитан-лейтенант Лисица, командир ГИСУ «Гидрограф», нервничал, раздраженно поглядывая на часы. Только накануне вечером последовал приказ о переводе всего состава Гидрографического отдела на суда. Весь личный состав и оборудование отдела должно было быть эвакуировано на двух гидрографических судах: «Гидрографе» и «Рулевом». Все карты, штурманские приборы и другое имущество уже две недели находились на этих двух судах, и все снабжение кораблей флота велось с них. И то, что «Гидрографу» и «Рулевому» было приказано покинуть 24 августа Таллинн, лучше всех других признаков говорило о том, что дни Таллинна сочтены, удержать его не удастся.
Однако, когда начальник гидрографической службы флота, капитан 2-го ранга Зима, доложил контр-адмиралу Раллю — начальнику минной обороны флота, ведавшему формированием и движением конвоев, что гидрографические суда готовы к выходу в море, адмирал приказал уходить только «Гидрографу», а «Рулевому» ожидать следующего конвоя, который предполагалось сформировать через 24 часа. Сам Зима решил уходить на «Гидрографе», пожелав своему военкому — полковому комиссару Пятышеву догонять его на «Рулевом». Все это привело к задержкам, перераспределению личного состава по двум судам и к томительному ожиданию, когда капитан 2-го ранга Зима закончит все свои дела в штабе.
Поэтому, когда капитан-лейтенант Лисица вывел «Гидрограф» к бонному заграждению, караван, построившись в одну кильватерную колонну, уже медленно двигался за тральщиками. Первым за тральщиками шел крупнейший на флоте танкер с бортовым номером 11, за ним — плавбаза «Аэгна», в кильватере которой двигался «Андрей Жданов». За турбоэлектроходом Лисица увидел вооруженный ледокол «Октябрь» и даже узнал на мостике знакомую фигуру его капитана Козлова. Вслед за «Октябрем» суровый латыш Пауль Брашкис вел свою «Даугаву», срочно переоборудованную, как и «Жданов», в госпитальное судно. На бортах «Даугавы» ясно виднелись наспех заделанные пробоины: 11 августа при следовании в Таллинн судно попало на южном фарватере под обстрел береговой батареи противника, выпустившей по пароходу тридцать шестидюймовых снарядов. Получив шесть пробоин, Брашкис все-таки довел «Даугаву» до Таллинна и, не завершив ремонта, встал под погрузку раненых. Далее следовал эстонский пароход «Эстиранна», имея на борту более тысячи человек рабочих-эстонцев, главным образом, с судоремонтного завода. Пять маленьких эстонс