та не только не боялись открытого моря, но и полюбили его. Где же добыть яхты, катера, как не в Таллине! И Юрченко едет в Таллин. Из Таллина он прислал мне письмо: "Город встретил нас обильным мокрым снегом. Зашел в аэровокзал, здание красивое, исключительная чистота, хорошая отделка - не та лачуга довоенная, которая была разбита. В гостинице "Таллин" нам резко ответили: мест нет. Если имеете бронь, то можете оформляться. Я попросил разрешения обратиться к директору или администратору, хотел напомнить, что принимал участие в обороне Таллина, но и они мне отказали. Тогда я обратился в гостиницу "Интурист". После беседы, узнав, что я защищал и освобождал Таллин, меня приняли тепло, с уважением. Я обрадовался за такое отношение. Мы с моими спутниками определились в хороший номер и были очень довольны, что сможем выполнить задание насчет яхт и катеров. На другой день я отправился в Пириту, где проходила военная служба еще до войны. Два здания, где размещалась наша часть, сохранились. Я вспомнил свою службу, товарищей своих, командиров, капитана Терехова, старшего лейтенанта Мельцова и других. Все они погибли в первые месяцы войны, кто в боях за Таллин, кто при эвакуации. Мы решили побывать на кладбище. Постояли на том месте, где ребята лежат. Я поклонился им. Положили немного зелени и ушли. На судоверфи в Пирите нас принял директор судоверфи товарищ Козлов Сергей Никифорович. Встретил нас холодно. Сказал, что к ним много приезжают с просьбами насчет яхт, а у них все занаряжено на много лет вперед и они помочь ничем не могут. Поговорили с ним. Я опять рассказал, что воевал тут. После беседы он заметно подобрел. Выразил уважение за участие в обороне их города и в освобождении Таллина и, представьте, тут же выделил пять яхт "Оптимист" и паруса к ним. Сказал: "Отработаем сверх плана в вашу честь". Мы были очень тронуты, благодарны. Поездка полезная. Увидел, что силы, здоровье, многие жизни и молодые годы отданы не напрасно нашим прекрасным людям, за их жизнь. Возможно, вам, как писателю, интересно знать, что чувствовал я при встрече со знакомыми местами, но это у меня, кажется, не получилось. Самое главное, что я повидал места боев и почтил память наших боевых товарищей". Сколько людей, числящих себя "боевыми товарищами", еще живет среди нас! Мы уходим, но мы еще не ушли, и наша память пока еще открыта для молодых. Боевых товарищей помнят по именам, даже если их нет в живых уже сорок с лишним лет. Память слабеет. Не помнят, какай вчера была погода, могут забыть день собственного рождения, но помнят имена погибших. Это и побуждает вновь возвращаться в места, где прошла наша молодость. Они стали для нас родными. И каждая встреча с Таллином - радостное событие в жизни. Об этом хочется рассказать.
...Раннее летнее утро на Кронштадтском рейде. Первые лучи солнца на свинцовых волнах, бьющихся о бронированный борт корабля, прибывшего в Кронштадт. На корме сверкают медью буквы "Киров". Сквозь густой переплет антенн, локаторов, через трубы корабля проглядывает вдали знакомый силуэт Кронштадта: гранитные стенки гавани, а там дальше зелень Петровского парка, краны, краны... И весь город как бы венчает купол знаменитого Кронштадтского собора. Если подняться наверх и посмотреть оттуда в сторону рейда, то будет отчетливо виден весь корабль - узкий, предельно обтекаемый, устремленный вперед, словно приготовившийся к бегу. И сюда, к столетним крепостным стенам, долетает звук горна. Он раскатывается по каменистым улицам, несется над площадью с памятником адмиралу Макарову и улетает обратно в море - к кораблю. Горн разбудил всех, грохочут сотни ног, несущихся по палубам и трапам. "На флаг и гюйс смирно!" Замер строй моряков, синевой отливают матросские воротники, развеваются на ветру ленточки бескозырок. По флагштоку поднимается краснознаменный флаг.
День начался. Новый день на тридцать втором году жизни корабля, где когда-то держал свой флаг командующий эскадрой Балтийского флота вице-адмирал Дрозд, погибший в 1943 году.
Неудержимо течет река времени. Многие корабли Отечественной войны пошли на слом, в переплавку. И только первенец советского судостроения крейсер "Киров" один-единственный продолжал жить и плавать.
Пожалуй, только во сне могло присниться, что через двадцать с лишним лет после войны меня удостоят звания почетного ветерана Краснознаменного крейсера "Киров" и мне посчастливится вместе с кировцами принять участие в большом походе по местам боевой славы.
Условились встретиться на Балтийском вокзале, откуда всегда начинался путь в Кронштадт. В шумной, многоликой толпе объявлялись старые боевые друзья. Хотя слово "старые" можно с полным правом заключить в кавычки. Не назовешь старым высокого, ладно скроенного человека Петра Николаевича Иванова. Того самого "Петро", "Петруху" или "Потомственного", как величали краснофлотцы старшину аварийной партии, выходца,из питерской династии рабочих-обуховцев: дед его - участник знаменитой обуховской стачки, отец всю жизнь посвятил заводу, и Петр пошел по стопам отца. А теперь, оказывается, и сын Петра работал в одном цехе с отцом_. Увидев на груди Петра Николаевича Золотую звезду Героя Социалистического Труда и значок "Депутат Верховного Совета РСФСР", мы принялись его поздравлять, он отмахивался:
- Бросьте, какие могут быть поздравления...
- Мы гордимся тобой, - с нарочитой торжественностью в голосе сказал Василий Трофимович Пеценко, бывший штурман корабля.
- Друг Аркадий, не говори красиво, - весело отозвался Петр Николаевич, - лучше посмотри, кто идет!
Из толпы вырвался и предстал во всем блеске морской формы капитан 1-го ранга Алексей Федорович Александровский - председатель совета ветеранов корабля, подвижный, жизнедеятельный, еще в ту пору находившийся на действительной военной службе. Обнявшись со всеми по очереди, он глянул на часы и стал нас торопить:
- Братцы, через шесть минут отходит ближайшая электричка в Ломоносов. Пошли!
Взяв портфели, сумки, чемоданы, мы поспешили к поезду.
Сорок минут, пока ехали в электричке, без умолку говорили, вспоминали друзей по войне. Как всегда в таких случаях, перебрасывались с одного на другое. Мне, давно связанному с кораблем и знакомому со всеми этими людьми, было особенно интересно встретить их, что называется, в новом качестве. Сколько прошло времени, а они все видятся мне в бушлатах, синих фланелевках, черных бескозырках - молодые, но как-то сразу повзрослевшие в первые дни войны.
- Леша-то Беззубиков в Москве, директор крупного завода...
- А помните юнгу Бориса Штоколова? Певец Кировского театра, народный артист СССР!
- Я недавно ездил в Москву. На улице Горького останавливает незнакомый человек, протягивает руку. Я даже растерялся... Помните, паренек боксом увлекался, в перчатках по верхней палубе гонял...
- Сашка Капусткин?
- Он самый! Протоптал себе спортивную дорожку. Вице-президент спортивной Федерации по боксу. Визитная карточка на трех языках...
- Братны, а вы читали книгу Генки Рубинского, тоже наш, кировский, до главного боцмана дослужился. А после отставки журналистом стал.
И так до самого Ораниенбаума не прекращались шумные разговоры, расспросы, бесконечные выяснения, кто где живет, чем занимается.
В Ораниенбауме у пирса нас ждал ловкий катерок, он быстро пересек залив и пристал к борту "Кирова". На палубе вытянулись в ниточку ровные шеренги моряков. Сотни голосов скандировали: "Привет ветеранам! Привет ветеранам!" И все перекрыло звонкое, раскатистое "Ура!". Отдан рапорт, гости прошли вдоль строя, послышалась команда: "Разойдись!" - и тут на них буквально лавиной нахлынула молодежь - матросы, курсанты - фрунзенцы, нахимовцы...
- Ребята! Нам неловко. Мы же не народные артисты; не знаменитости, взмолился Петр Николаевич Иванов, ошеломленный столь торжественной встречей.
Но, право слово, даже корифеям сцены не снился подобный успех.
Взрывом смеха и дружными аплодисментами ответили ему моряки. Ветераны ждали-ждали, надеясь, что буря стихнет. Видят - дело безнадежное, и решили для начала познакомиться, поговорить.
Моряки не сводили глаз с крепкой, пружинистой фигуры капитана 1-го ранга Александровского, "Леша с ямочками" через годы и десятилетия пронес любовь к морю и кораблю. Его жизнь и жизнь крейсера "Киров" - одно целое. Тридцать лет назад вступил он на палубу юным лейтенантом; всю войну командовал зенитчиками; от его сообразительности, быстрых расчетов, мгновенных действий не раз зависело: быть или не быть... А сколько у него учеников! Замечательные мастера огня служат на разных флотах и всегда с благодарностью вспоминают своего первого боевого командира...
Алексей Федорович представил широкого, плечистого Василия Трофимовича Пеценко. Это он в те тревожные годы проводил корабль под огнем врага через минные поля и сквозь узкости из Рижского в Финский залив.
- А где вы теперь служите?
- Теперь я дважды дед! - под общий смех отвечает Пеценко.
Все поняли шутку, но мало кто знает, что, уйдя в отставку, Василий Трофимович и дня без дела не сидел.
Было еще много вопросов к ветеранам, и они никак не могли расстаться с молодежью, пока не явился сам командир корабля.
- Хватит для первого раза, - сказал он. - Еще будет время, наговоритесь...
И повел гостей устраиваться.
* * *
Утром, едва на горизонте заиграли солнечные блики, мы услышали привычные команды:
- По местам стоять! С якоря и швартовов сниматься!
На баке проворно, хотя и без всякой суеты, действовали матросы в желтых надувных резиновых жилетах, послушные командам главного боцмана мичмана Ивана Ивановича Кошеля - огромного, грузного человека, настоящего русского богатыря. Вид у него представительный, можно сказать, дипломатический. И манеры тоже...
Между кораблем и стенкой все ширилось пространство воды...
И так наш поход начался. Мы входили в совсем непривычный для себя ритм. Учебно-боевые тревоги, тренировки у орудий, малые и большие приборки. Одним словом, все, из чего складывается корабельная жизнь.