Была ли обреченная на смерть Эмалет столь красива и женственна?
Потрясенный, Майкл видел, как лицо Эмалет исчезло под градом пуль, пронзивших ее, как рухнуло ее тело! Не потому ли плакала Роуан? Или она просто устала и потому глядела недоуменными, слегка увлажнившимися глазами на Эша. А тот в свою очередь смотрел на женщину. Что все это должно было означать для нее?
– Прекрасная Тесса, – сказал Эш, слегка приподняв брови.
– В чем дело? – спросил Гордон. – Что происходит? Скажите мне, что случилось с вами обоими. – Он приблизился, но остановился, очевидно не желая встать между ними. Его голос стал звучным и наполнился печалью. Это был голос оратора или, по крайней мере, человека, знающего, как оказывать влияние на слушателей. – Ох, боже мой, я вовсе не об этом мечтал – не о том, что произойдет здесь, в этом месте, в присутствии людей, которые воистину не в состоянии понять смысл происходящего.
Но Гордон был слишком переполнен эмоциями, чтобы можно было заподозрить его в хитрости или неискренности, в том, что он пытается их обмануть. Его жесты были уже не истерично беспорядочными, а драматическими, можно даже сказать – трагическими.
Эш стоял невозмутимый, как всегда, спокойно улыбаясь Тессе, а затем с удовольствием кивнул, когда ее маленький рот раскрылся в улыбке, отчего щеки чуть округлились.
– Вы очень красивы, – прошептал Эш и поднял ее руку к губам, а потом поцеловал свои пальцы и запечатлел этот поцелуй на ее щеке.
Она вздохнула, распрямила шею, позволив длинным волосам упасть ей на спину, затем потянулась к нему, и он заключил ее в объятия. Он поцеловал ее, но в этом поцелуе не было страсти. Майкл успел заметить это. Гордон встал между ними, обнял Тессу за талию и нежно отвел ее назад.
– Не здесь, прошу вас. О, пожалуйста, не надо, не так, как в публичном доме.
Он отпустил Тессу и приблизился к Эшу, сложив руки как для молитвы и вглядываясь в него теперь без малейшего страха, как будто вдруг увидел перед собой цель гораздо более важную, чем собственное выживание.
– Разве это место достойно брачной церемонии Талтоса? – спросил он почтительно, голосом звучным и умоляющим. – Где находится священнейшее место в Англии, где путь святого Михаила проходит через вершину холма и разрушенная башня древней церкви Святого Михаила все еще стоит на страже?
Эш отнесся к его словам почти спокойно. Печальный, он слушал Гордона, а тот продолжал говорить, охваченный волнением.
– Позвольте мне отвести вас туда, вас обоих, позвольте мне увидеть бракосочетание Талтоса на скалистой вершине холма Гластонбери! – Его голос стал тихим, а слова он произносил размеренно, неторопливо. – Если я увижу чудо рождения там, на священной горе, на месте, где сам Христос ступил на землю Англии, – где погибли старые боги и вознеслись новые, где пролилась кровь в защиту всего святого… Если я увижу рождение взрослого отпрыска, увижу, как он обнимает своих родителей, – символ самой жизни… Тогда для меня перестанет иметь значение, буду я жить или умру.
Он поднял руки, словно держал в них священный замысел, голос утратил чрезмерную нервозность, глаза прояснились и смотрели почти нежно.
Юрий глядел на него с нескрываемым подозрением.
Эш являл собой символ воплощенного терпения, но впервые Майкл заметил в глубине его глаз мрачные искорки; даже его улыбка казалась горькой.
– В таком случае, – продолжал Гордон, – я увидел бы то, для воплощения чего был рожден. Я стал бы свидетелем чуда, которое воспевают поэты и которое снится старикам. Чуда, превосходящего все, которые я когда-либо знал, с тех пор как мои глаза научились читать, уши – слышать сказки, которые мне рассказывали, а язык научился образовывать слова, способные выразить сильнейшие склонности моего сердца. Подарите мне эти последние драгоценные моменты – время для путешествия туда. Это не слишком далеко отсюда. Едва ли больше четверти часа – всего несколько минут для нас всех. И на вершине холма Гластонбери я вручу ее вам, как отец вручает дочь, мое сокровище, мою возлюбленную Тессу, чтобы вы совершили то, чего оба желаете.
Гордон остановился, глядя на Эша, отчаянно спокойный и глубоко опечаленный, словно за этими словами скрывалось полное приятие собственной смерти.
Он не обратил внимания на открытое, но молчаливое презрение Юрия.
Майкла удивило полное преображение, произошедшее в старике, его безоговорочная убежденность.
– Гластонбери… – прошептал Стюарт. – Прошу вас. Не здесь. – Он покачал головой. – Не здесь, – прошептал он вновь и умолк.
Лицо Эша не изменилось. А затем, очень мягко, словно сообщая ужасную тайну нежной душе, человеку, которому сочувствовал, великан заговорил – медленно, словно бы задумчиво:
– Соединения быть не может. Не будет и отпрыска. Она стара, ваше прекрасное сокровище. Она не может родить. Ее источник высох.
– Стара?! – Стюарт был ошеломлен, он не мог поверить. – Стара? – прошептал он. – Вы сумасшедший. Как вы могли сказать такое?
Он беспомощно обернулся к Тессе, наблюдавшей за ним без боли и разочарования.
– Вы сумасшедший, – повторил Стюарт громким голосом. – Взгляните на нее! – вскричал он. – Взгляните на ее лицо, на ее формы. Она великолепна. Я привел вас сюда, к супруге такой красоты, что вы должны пасть на колени и благодарить меня!..
Внезапно он остановился, еще не веря, но постепенно осознавая крушение всех своих надежд.
– Возможно, у нее будет такое же лицо в тот день, когда она умрет, – сказал Эш со свойственным ему хладнокровием. – Я никогда не видел лицо Талтоса, которое было бы иным. Но ее волосы белые, совершенно белые, в них не осталось ни одной живой пряди. Она не источает никаких запахов. Спросите ее. Люди использовали ее снова и снова. Или, возможно, она странствовала среди них дольше, чем даже я. Ее лоно умерло. Ее источник иссяк.
Гордон более не протестовал. Он прижал ладони к губам, чтобы скрыть свою боль.
Женщина казалась слегка озадаченной и лишь немного встревоженной неопределенностью своего положения. Она прошла вперед и, обняв длинной, тонкой рукой дрожащего Гордона, прямо обратилась к Эшу:
– Вы осуждаете меня за то, что мужчины делали со мной, за то, что они пользовались мной в каждом городе, в каждой деревне, куда я входила, что в течение многих лет кровь вытекала из меня снова и снова, пока ее уже больше не осталось?
– Нет, я не осуждаю вас, – ответил Эш с глубоким сочувствием. – Я не осуждаю вас, Тесса. Искренне говорю вам.
– Ах, – снова рассмеялась она ярким, почти сверкающим смехом, словно в его словах заключался источник ее наивысшего счастья.
Внезапно она взглянула на Майкла, а затем на стоящую в тени возле лестницы Роуан. Выражение ее лица было простодушным и прелестным.
– Здесь я спасена от этих кошмаров. Меня целомудренно любит Стюарт. Здесь мое убежище.
Тесса протянула руки к Эшу.
– Побудьте со мной, поговорите со мной.
Она повела его за собой в центр комнаты.
– Не хотите ли потанцевать со мной? Я слышу музыку, когда гляжу вам в глаза.
Тесса притянула Эша ближе к себе и произнесла глубоким, прочувствованным голосом:
– Я так рада, что вы пришли.
Только теперь она взглянула на Гордона, ускользнувшего подальше, – с нахмуренным лбом, с пальцами, все еще прижатыми к губам, он отступил назад и нашел для себя старый, тяжелый деревянный стул. Он опустился на него, прислонился головой к твердым планкам спинки и устало отвернулся. Вся его одухотворенность исчезла. Казалось, сама жизнь покидает его.
– Потанцуйте со мной, – сказала Тесса. – Вы, все, не желаете ли потанцевать?
Она развела руки, откинула голову и тряхнула гривой волос, которые и в самом деле выглядели безжизненными и очень, очень старыми.
Она кружилась и кружилась, пока длинное пышное фиолетовое платье не закрутилось вокруг нее, превратившись в колокол… Она танцевала на самых кончиках пальцев ног.
Майкл не мог отвести глаз от ее легких раскачивающихся движений. Перемещаясь по громадному кругу, она начинала с правой ноги, затем близко приставляла к ней левую, как будто исполняла некий ритуальный танец. Что касается Гордона, на него было больно смотреть: испытать такое разочарование было для него тяжелее, чем потерять жизнь. Казалось, что роковой удар уже нанесен.
Эш также с восхищением следил за движениями Тессы – возможно, растроганный, определенно встревоженный, а быть может, даже несчастный.
– Вы лжете, – едва слышно произнес Стюарт, но это был отчаянный шепот сломленного человека. – Вы говорите гнусную, ужасную ложь.
Эш даже не счел необходимым ответить ему. Он улыбался и кивал Тессе.
– Стюарт, где моя музыка? Пожалуйста, сыграй мою мелодию. Сыграй мою мелодию для… для Эша!
Она глубоко поклонилась Эшу и одарила его еще одной улыбкой.
Он тоже поклонился ей и взял ее за руки.
Человек, сидевший на стуле, не мог двигаться и только снова и снова бормотал, что все это неправда, – но уже и сам не верил своим словам.
Тесса принялась тихо напевать мелодию, снова закружившись в танце.
– Играй музыку, Стюарт. Играй ее.
– Я сыграю ее для вас, – тихо сказал Майкл.
Он повернулся в поисках какого-нибудь музыкального инструмента и одновременно надеясь на чудо, – на то, что не обнаружит чего-либо иного, требующего присутствия музыканта, потому что, если такой инструмент найдется, он не сможет выполнить свое обещание.
Он и сам чувствовал себя удрученным, чрезвычайно опечаленным, не способным радоваться огромному облегчению, которое ему следовало бы ощущать. На миг его глаза встретились с глазами Роуан, и она тоже показалась ему охваченной печалью, окутанной ею, как вуалью. Она стояла, сложив руки, очень прямая, возле лестничных перил, следуя глазами за движениями танцующей женщины, напевавшей четкую мелодию, что-то такое, что знал и любил Майкл.
Майкл наконец нашел устройство – стереосистему, компоненты которой выглядели почти мистически современно, – с сотнями крошечных цифровых экранов, кнопок и проводов, тянущихся, словно змеи, к динамикам, висящим на довольно большом расстоянии друг от друга на стене.