Он наклонился, пытаясь прочесть название музыкальной пьесы на кассете внутри плеера.
– Это то, что она хочет, – пояснил Стюарт, все еще смотревший на женщину. – Поставьте именно эту. Она проигрывает ее все время. Это ее музыка.
– Танцуйте с нами, – сказала Тесса. – Разве вы не хотите танцевать с нами?
Она двинулась в направлении Эша, и на этот раз он не смог отказаться. Он взял ее за руки и затем обнял, как мужчина обнимает женщину для вальса, заняв исходную позицию.
Майкл нажал на кнопку. Музыка началась тихо, ритмы басовых струнных звучали замедленно, выплывая из динамиков; затем вступили духовые, гладкие и звонкие, вместе с мерцающими звуками клавесина, который, спускаясь по тем же мелодическим линиям, взял на себя ведущую, основную тему, так что теперь уже струнные последовали за ним. Эш сразу же повел свою партнершу широкими грациозными шагами и плавными кругами.
Это был Канон Пахельбеля.[17] Майкл мгновенно узнал его, хотя никогда не слышал в подобном исполнении: с полным звучанием басовых, очевидно соответствовавшим замыслу композитора. Существовало ли что-нибудь печальнее этой музыкальной пьесы, что-нибудь столь же искренне выражающее одиночество? Музыка усиливалась, выходя за пределы, установленные барокко для духовых, скрипичных и клавесинов, исполняющих сложнейшие мелодии с душераздирающим великолепием, так что музыка казалась одновременно и вечной, и исходящей из самого сердца.
Она уносила пару все дальше, головы нежно склонялись друг к другу, широкие, грациозные движения были плавными и полностью совпадали с ритмом инструментов. Теперь Эш улыбался так же блаженно и удовлетворенно, как Тесса. И по мере того как шаги ускорялись, трубы деликатно выводили трели, все убыстряя ритм, но в совершенстве его контролируя, и все голоса могущественно сливались в наиболее праздничные звучания композиции, они двигались все быстрее, а Тесса вращалась почти шаловливо, описывая все более смелые и дерзкие круги. Каблучки слегка пощелкивали по дереву, ее улыбка становилась еще ослепительнее.
Теперь другой звук смешался с мелодией танца, ибо канон, исполняемый таким образом, был действительно танцем – и Майкл не сразу понял, что это была песня Эша В ней не было слов, только чарующее гудение, к которому Тесса добавила свое собственное. И безукоризненно музыкальные голоса вознеслись над пением блестящих духовых инструментов, без особых усилий, непринужденно превзошли крещендо и теперь приняли более быстрый темп. Держа спины прямо, они смеялись в полном блаженстве.
Глаза Роуан наполнились слезами, пока она смотрела на них: на высокого, с царственной осанкой мужчину и тоненькую сказочную королеву; такими же были глаза старика, вцепившегося в подлокотники стула, словно силы его были на исходе.
Юрий казался полностью опустошенным, словно окончательно утратил контроль над собой. Он неподвижно застыл, прислонившись к стене, и просто наблюдал за происходящим.
Взгляд Эша оставался шаловливым и обожающим, он качал головой, непринужденно поворачивался и двигался все быстрее и быстрее.
Они танцевали и танцевали, вращаясь у освещенной границы, уходя в тень и возникая из нее снова, распевая серенады друг другу. Лицо Тессы выражало такой экстаз, словно она была маленькой девочкой, величайшая надежда которой наконец исполнилась. Майклу показалось, что они – Роуан, Юрий и он сам – должны удалиться и предоставить им возможность наслаждаться столь необычным, мгновенно возникшим союзом. Быть может, это было единственное объятие, которое им суждено познать вместе. Казалось, они забыли о времени и о том, что ожидает их впереди.
Но он не мог уйти. Никто не сдвинулся с места. Танец все продолжался и продолжался, пока не стал замедляться ритм, пока инструменты не стали звучать все мягче – предупреждение им, что нужно будет скоро разойтись, – и накладывающиеся друг на друга мелодии канона слились в один полнозвучный голос, который слабел, переходя в конечный скорбный звук… А потом наступила полная тишина.
Пара остановилась в самом центре пола, свет лился на лица и на сверкающие волосы.
Майкл стоял у каменной стены, не в силах шевельнуться, не решаясь оторвать от них взгляд.
Подобная музыка может причинить боль. Она может принести разочарование и вызвать полное опустошение. Она говорит: «Жизнь может быть такой. Запомни это».
Эш поднял руки волшебной королевы и внимательно посмотрел на них. Затем поцеловал повернутые кверху ладони и отпустил. А она стояла, глядя на него будто влюбленная, – возможно, и не в него, а в музыку, и в танец, и в свет, и во все сущее.
Эш отвел Тессу к ткацкому станку, осторожно усадил на табурет, а затем повернул ее голову, словно предлагая вернуться к прежней работе.
И она вновь стала внимательно рассматривать ткань. Казалось, она уже забыла о его присутствии. Ее пальцы коснулись нитей и немедленно начали работать. Эш отошел в сторону, стараясь не производить шума, затем повернулся и посмотрел на Стюарта Гордона.
Ни мольбы, ни протеста не высказал старик, прислонившийся к подлокотнику своего кресла. Взгляд его медленно перемещался с Эша на Тессу, а затем снова возвращался к Эшу.
Возможно, наступило ужасное мгновение. Майкл не представлял, что будет. Но разумеется, какая-то история, какое-то длительное объяснение, какое-то отчаянное повествование должно предшествовать этому. Гордону необходимо попытаться. Кто-то должен попытаться. Что-то должно было случиться и предотвратить неминуемую казнь.
– Я хочу узнать имена остальных, – сказал Эш в своей обычной спокойной манере. – Я хочу знать, кто входит в ряды ваших пособников как внутри ордена, так и вне его.
Стюарт помедлил, прежде чем ответить. Он не двинулся с места, не отвел глаз от Эша.
– Нет, – сказал он наконец. – Эти имена я никогда не сообщу вам.
Его слова прозвучали с такой твердостью, столь решительно, что ничего подобного Майкл не ожидал услышать. И человек, испытывающий боль, был недоступен любой форме убеждения.
Эш направился к Гордону.
– Подождите! – воскликнул Майкл. – Пожалуйста, Эш, подождите!
Эш остановился и выжидающе посмотрел на него.
– В чем дело, Майкл? – спросил он, словно не понимая.
– Эш, позвольте ему сообщить все, что ему известно. – В голосе Майкла звучали просительные нотки. – Пусть он расскажет нам свою историю!
Глава 17
Все изменилось. Стало легко и свободно. Она лежала в руках Морриган, а Морриган – у нее в руках, и был вечер, когда она открыла глаза.
Что за великий сон ей приснился! Как будто Гиффорд, и Алисия, и Старуха Эвелин рядом с ней и не было ни смертей, ни страданий, а они были вместе и затем даже танцевали, да, танцевали в общем кругу.
Она так хорошо себя чувствовала! Пусть все увянет – чувства все равно останутся с ней. Небо было любимого цвета Майкла – фиолетового.
И здесь же стояла над ней Мэри-Джейн. Выглядела она чертовски хорошенькой с этими желтыми восковыми волосами.
– Ты Алиса в Стране чудес, – сказала Мона, – вот кто ты такая. Я буду звать тебя Алисой.
«Все будет великолепно. Я обещаю тебе».
– Я приготовила ужин, – сообщила Мэри-Джейн. – Я предложила Эухении взять выходной на вечер – надеюсь, ты не станешь возражать. Когда вижу эту буфетную, то просто схожу с ума.
– Конечно. Я не возражаю, – сказала Мона. – Помоги мне подняться.
Она вскочила, освежилась, чувствуя себя легкой и свободной, как ребенок, кувыркающийся внутри, – малышка с длинными рыжими волосами, плавающими в жидкости, крошечная резиновая куколка с крошечными шишечками коленок…
– Я отварила ямс, рис и запекла устрицы в сыре и бройлерных цыплят в масле с эстрагоном.
– И когда же ты научилась так готовить? – спросила Мона и обхватила руками Мэри-Джейн. – Ведь нет никого похожего на нас? Я имею в виду, ты признаешь во мне свою кровь, правда?
Мэри-Джейн ответила ей сияющей улыбкой.
– Да, это просто удивительно. Я люблю тебя.
– Ох, как рада я слышать это! – откликнулась Мона.
Они подошли к кухонным дверям, и Мона заглянула внутрь.
– Боже, ты действительно приготовила большой ужин!
– Тебе придется в это поверить, – гордо сказала Мэри-Джейн, снова демонстрируя свои совершенные белоснежные зубы. – Я умела готовить, когда мне было всего шесть лет. Моя мать жила тогда с шеф-поваром. Понимаешь? А потом я работала в модном ресторане в Джексоне, в столице штата Миссисипи, – помнишь? Это было место, где обедали все сенаторы. И я сказала им: «Если вы хотите, чтобы я осталась здесь, то должны позволить мне наблюдать за работой поваров, чтобы я всему научилась». Что ты хочешь выпить?
– Молоко. Я изголодалась по молоку, – сказала Мона. – Подожди, не торопись. Полюбуйся на эти магические сумерки. Это любимое время суток Майкла.
Если бы только она могла вспомнить, кто был тогда с ней во сне. Осталось только неисчезающее чувство любви, чрезвычайно утешающей любви.
На мгновение она вдруг забеспокоилась о Роуан и Майкле. Смогут ли они хотя бы когда-нибудь разгадать тайну убийства Эрона? Но вместе они могут победить кого угодно. То есть если они действительно объединятся и с ними будет Юрий. Хотя судьба Юрия никогда не должна была пересечься с ее собственной судьбой.
Каждый все поймет в свое время.
Уже распускались цветы. Казалось, что сад поет. Она неуклюже оперлась о дверную раму, без слов выводя мелодию цветов; эта мелодия связывалась с самой отдаленной частью памяти, которая никогда не позволяла ей отказаться от прекрасных и самых утонченных воспоминаний, – только там они надежно сохранялись. Она ощутила какой-то сильный запах – ах, сладкий аромат оливковых деревьев!
– Дорогая, вот теперь надо поесть, – сказала Мэри-Джейн.
– Прекрасно, прекрасно! – вздохнула Мона, вытянув руки и распрощавшись с ночью при входе в дом.
Она проплыла в кухню словно в состоянии восторженного экстаза и села за роскошный стол, накрытый Мэри-Джейн, которая по этому случаю выставила фарфор королевы Марии Антуанетты – самый изящный сервиз из всех в доме – с гофрированными позолоченными краями тарелок и блюдец. Умница! Ну до чего же замечательная у нее подруга! Как родившаяся в отнюдь не богатом доме девочка совершенно интуитивно выбрала самый хороший фарфор? Да, в ней поистине скрыты великие достоинства и возможности. Но насколько рискованная натура! И каким наивным оказался Райен, прив