То ли туман, то ли облака, проносящиеся мимо. Где-то внизу блестит вода. На ней рябь. Больше ничего. Порожний сон бабы, оставшейся у разбитого корыта. Земля безвидна и пуста, и Дух витает над водой.
Ответа Анна так и не нашла. Но он почему-то был уже не нужен. Или прозвучал так же, как был задан вопрос. Без слов.
Экзаменатор куда-то делся. Сияние больше не слепило Анне глаза. Краски померкли, трава потускнела. Над ней, серея, поднималась дымка.
В растерянности Анна огляделась по сторонам.
Что это за прямоугольник вдали? Какое-то здание. Откуда оно взялось? Раньше его здесь не было.
Туда она и двинулась. Больше все равно было некуда.
2.2Картина втораяЖан
Никак, никак… Слишком трудно, слишком больно.
Он мучительно выдохнул, а вдохнуть уже не смог, сдался. И боль моментально исчезла. Все исчезло. Такого беспредельного покоя Жан никогда еще не испытывал. И такой тишины тоже никогда не было. Всегда, даже при полном отсутствии внешних звуков, слышишь ведь свой пульс. Пока бьется сердце, идеальной тишины быть не может.
Сердце больше не бьется, подумал Жан. Я умер. И не понял, хорошо это или плохо.
Только тишина баюкала его недолго. Послышалось негромкое пощелкивание, словно испанская танцовщица в темноте начала слегка постукивать кастаньетами. Или гремучая змея предостерегающе затрещала своим хвостом.
Покой сменился тревогой. Сейчас что-то произойдет!
Жана подбросило кверху. Он чувствовал себя соринкой, которую всасывает труба гигантского пылесоса.
Так и есть! Вращаясь вокруг собственной оси, тело ввинтилось в подобие раструба и понеслось куда-то вверх в кромешной тьме. Жан хотел закричать, но не смог.
Он был один в этой жуткой черной ловушке, совсем один! Неведомая сила тянула его все выше, выше, и конца этому не было.
Вот что такое смерть! Вот почему все так ее боятся! Нельзя было сдаваться. Нужно было дышать, дышать во что бы то ни стало. Любая боль, любое страдание лучше, чем это!
Но в миг, когда паника стала невыносимой, чей-то голос шепнул ему: «Ничего, ничего, скоро кончится. Потерпи. Задери голову. Видишь?»
Он посмотрел вверх. Там светилась ясная точка, с каждым мгновением делаясь все крупнее и ярче. Из нее лилось сияние, от которого тьма уже не казалась кромешной.
Кто-то был рядом, очень близко.
Пьер Жиро! Учился в том же классе. Умер от менингита, за месяц до бакалаврских экзаменов. Вся школа ходила на похороны. Хороший был парень. Из другой компании, но хороший. Жан давно его не вспоминал, а теперь ужасно ему обрадовался.
— Пьер! Ты что тут делаешь? — закричал Жан.
Одноклассник приложил палец к губам и показал куда-то вниз.
Жан взглянул и сразу забыл о Пьере, о светящейся точке. Потому что увидел себя и Жанну.
Он лежал навзничь, окровавленный, грязный, с некрасиво разинутым ртом. Жанна трясла это беспомощное тело за плечи, била кулаками в грудь, потом неумело попробовала сделать искусственное дыхание. Она впилась губами в его рот, но Жан не почувствовал прикосновения. Он был не там, а наверху, в трубе, и продолжал нестись вверх.
— Очнись, гад, очнись! — хрипло выкрикнула Жанна, отрываясь. — Не бросай меня!
Странно. Он по-прежнему был наверху, а видел, как у Жанны на подбородке висит слезинка.
Смотреть и слушать, как она рыдает, было тяжело. Сделать он все равно ничего не мог. Поэтому Жан перестал глядеть вниз, задрал голову — и зажмурился от яркого сияния.
Полет закончился. Вокруг было просторно и очень светло. Под ногами белел песок. Но это была не пустыня, а скорее дюны. Только без моря.
Впрочем, толком осмотреться не получилось. Слишком уж ярко сияло солнце. Оно было рядом, в нескольких шагах. Большой шар, наполненный золотым светом. Глядеть на него прямо было невозможно, приходилось отворачиваться.
Наверное, это все-таки не солнце, подумал Жан. Иначе оно бы меня испепелило. А что же это?
Laterna magica. Волшебный фонарь.
Это название всплыло в памяти невесть откуда. Из детства, что ли. Жан не очень представлял себе, что это за штука — волшебный фонарь. Кажется, так называли в старину какой-то прототип диаскопа. Неважно. К сияющему шару имя Laterna magica отлично подходило.
Тем более что Лампа действительно оказалась проектором. И очень хорошего качества.
Сияние ее умерилось. Контуры сделались более четкими. Теперь это был овальный экран, в котором замелькали картинки. Сначала размытые, блеклые, вскоре они стали не просто четкими, а трехмерными. Лучше, чем на самом навороченном дисплее.
Жан следил за мельканием картинок как завороженный. Они были неподвижные, просто череда стоп-кадров. И каждый знаком, каждый выдернут из его жизни. На первый взгляд подборка казалась совершенно случайной, действительно важные эпизоды чередовались с малозначительными, давно позабытыми. Но во всем этом явно содержался некий важный смысл. Жан чувствовал, что почему-то должен выбрать один из слайдов. Должен, подобно Фаусту, произнести: «Остановись, мгновенье, ты…» Что? Прекрасно?
Вот в этом у Жана уверенности не было. Нужно ли обязательно выбрать момент особенно пронзительной красоты или наивысшего счастья?
Он сделал новое открытие.
Оказывается, если задержать взгляд на кадре, тот оживает. Можно в него войти, оглядеться, послушать, ощутить запахи, даже коснуться предметов. Можно прожить кусочек жизни заново. Только изменить ничего нельзя.
А кое-что изменить захотелось.
Вот шестилетний мальчуган стоит на мостках, собираясь с духом, чтобы нырнуть в реку. Там, под темно-зеленой водой, из дна торчит коряга, о которую через несколько секунд Жан раздерет себе бок, так что на всю жизнь останется некрасивый белый шрам. «Погоди, не прыгай!» — крикнул мальчишке Жан, но тот не услышал и прыгнул.
Или еще. Это, кажется, из второго класса. Толстый Люка притащил хромированного робокопа, всем на зависть. Давал потрогать только своим дружкам, к числу которых Жан не принадлежал.
За окном играет музыка. Это марширует духовой оркестр, в городке праздник. С разрешения учительницы все бросаются к окнам, чтобы посмотреть. Робокоп лежит в парте, на время позабытый хозяином. Но не маленьким Жаном. «Не делай этого, будет стыдно!» Но второклассник не слышит. Воровато пригнувшись, задерживается у чужого стола, отламывает игрушке сверкающую руку.
Что было потом, Жан не забыл. Ревущий Люка, острое чувство стыда и раскаяния. Никому и никогда про этот гадкий поступок он не рассказывал. Но запомнить запомнил.
Фотоальбом прожитой жизни пролистывался быстро, замедляясь на каких-то страничках, но очень ненадолго. Удивительно, что эпизоды, казавшиеся самому Жану важными, так ни разу и не наполнились движением и звуком. Один из них, самый приятный, он попробовал остановить усилием воли.
Получилось.
Последний курс Школы технодизайна. Подведение итогов дипломного конкурса. Директор вскрывает конверт и после эффектной паузы объявляет: «Жюри признало лучшим проект соковыжималки под кодовым номером Z-348! Автор будет удостоен диплома с отличием!»
Глупость какая-то. Почему нужно было столько лет вспоминать эту хрень с чувством гордости?
Жан отпустил страницу, она перевернулась.
Он поймал себя на том, что просматривает картинки совсем не так, как делал бы это прежде. Раньше, перелистывая журнал или бродя по Интернету, он всегда задерживался, если натыкался на эротику. Когда Волшебный Фонарь добрался до возраста зрелости, там стали часто мелькать обнаженные фигуры. Но смотреть на них было неинтересно. Для проверки Жан нарочно притормозил на амстердамской поездке. У них с Жанной там было три дня суперклассного секса. Она была просто чумовая, ну и он тоже не подкачал. Поднимал флаг по три-четыре раза в сутки.
Гостиничный номер. Расстеленное на полу одеяло. На нем две суетливые мартышки. А это еще что? Жанна, притворщица, охает и стонет, а сама украдкой поглядела на часы, благо любовнику этого не видно.
На фиг, на фиг.
Сменилось еще сколько-то картинок, и вдруг экран сам собой, безо всякого приглашения, перешел с фотопоказа на видеорежим, хоть эти технические термины подходили тут лишь очень условно.
Жан сразу узнал этот день и тоскливо вздохнул. Будь его воля, он поскорей бы перелистнул это воспоминание. Однако начал смотреть и уже не мог оторваться.
16 ноября прошлого года. Жанну по работе отправили в командировку на три дня. Куда-то под Тулузу. Он скучал, особенно вечерами. Ну и пошел на день рождения к Хамиду, один. Там в основном собралась компания из соучеников по дизайнерской школе. Но не только, были и незнакомые.
И положила на Жана глаз одна классная цыпа. Черные такие пышные волосы, на кожаном платье спереди разрез, а сзади все в дырочку. Звать Сандрой. Никогда у Жана девушек такого уровня не было. На самом деле это, конечно, он сам первый на нее пялиться начал. Без особых планов, просто так. На Сандру все парни пялились. А потом, когда выпили шампанского с кокаином, она вдруг поглядела на Жана… Да-да, вот так!
«Ну как, зацепило?»
Огромные зеленые глаза смотрят сквозь густые ресницы. У Жана, который на экране, пересохло во рту. Нынешний Жан подумал: чего она так глаза таращит? Вообразила себя женщиной-вамп, а сама дура дурой.
Пока те двое обсуждали достоинства порошка, причем оба прикидывались, что очень хорошо разбираются в этом вопросе, нынешний Жан страдал, зная, что последует дальше.
Вот они уединились в дальней комнате. Девушка сняла через голову свое тесное платье, под которым ничего нет. Ну и что? На спине и ягодицах отпечатались розовые кружочки от дырок на платье.
Зачем, зачем он встал на колени и целует ее в бедра и в низ живота? Она вцепилась ему в волосы, делает вид, что сходит с ума от его поцелуев. Ему больно, но высвободиться он не пытается.
Само спаривание Жан прогнал в ускоренном темпе. Некое безошибочное чувство подсказывало, что дело не в этом.