– Не сбегу, – нехотя отозвалась Людмила. Он улыбнулся, и она добавила: – Расскажи, чем я особенная.
Стыдно сделалось оттого, сколь надменно слова прозвучали. Людмила застонала мысленно, но вслух ничего говорить больше не стала.
– Наложницы треплются? – понял все Черномор и наконец ноги на скамью закинул, на спину перекатился, потянулся сладко. – Не подслушивай. Я таким тоже баловался – одно расстройство.
– Расскажи!
– Ладно, ладно… – Он улыбнулся шире, а веки так и не поднял. – Жизни в тебе столько, что даже мне не вытравить.
– А ты… хочешь?
– Нет. Но могу. Погляди на остальных: что с ними сталось? Я приносил во дворец певчих птиц, а теперь окружен курями, что вовек не взлетят и не запоют.
Нутро взвилось, перекорежилось. Не получалось своей особенностью наслаждаться, слишком живо представилось, как следующим днем сидит перед колдуном новая девица, и уже Людмилу он обзывает курицей.
– Говорят, – процедила она, – ты покидаешь их, приручив. Где ж тут летать с подрезанными крыльями?
– Злишься, – вздохнул Черномор. – Не нужно. Я ухожу не потому, что сумел их приручить, а потому, что они приручились.
– Вздор какой…
– Нет-нет, дослушай. В каждом из нас огонь плещется: у кого – ослепительный, у кого – тусклый. Я бы хотел день за днем раздувать пламя своей избранницы и получать взамен то же, а они все… погасли и покорно приготовились во мне сгореть.
Было видно, как тяжело ему не вскочить, не открыть глаза, не подкрепить взглядом каждое слово, и все ж зачем-то Черномор продолжал лежать.
– Чего же ты ищешь? С такой девой не жизнь будет, а вечное сражение.
– Это ли не истинное счастье?
– Но я-то не хочу сражаться! – всплеснула Людмила руками.
– О, ты этого жаждешь, только научена другому. – Он рассмеялся. – И мальчишку своего выбрала чужим умом, не разглядев, что он-то как раз твой огонь своей унылой водой затушит.
– Чушь!
Людмила на ноги вскарабкалась быстро, неловко, чуть в юбке не запутавшись, к выходу подбежала и даже порог переступила, но замерла. Обернулась:
– И как много во мне огня?
– Хватит целый мир дотла спалить.
Дверь за ее спиной захлопнулась.
Так и не посмотрел Черномор ей вслед, так и не приподнялся.
Людмила отсчитала несколько шагов направо, свернула в тихий закуток, прошла еще столько же и новую дверь открыла. Семь раз.
А перед последним стянула с головы шапку.
– Почему ты не смотришь на меня?
Черномор скривился:
– Знаю, что не увижу.
– А ты проверь.
Глава II
Ни убегать, ни прятаться Фира не стала. Пожалуй, не поверила, что Руслан и впрямь меч достанет и замахнется. А еще такое облегчение вдруг накатило, что хоть в пляс пускайся.
Теперь ведь не придется больше ни шапку жаркую натягивать, ни голос силком грубить – горло от этого будто колючками заросло, и до сих пор там что-то возилось, покалывало и покряхтывало. Ну и о мытье давно мечталось: зудела кожа, на лице грязь коркой застыла (не помогла княжья тряпка вонючая) и с волос кусками отваливалась. Про запах и думать было страшно…
Озеро, конечно, часть пыли дорожной забрало, но нырнуть бы в него еще разок да побарахтаться. Фира даже покосилась на воду, да только с места не двинулась – не из-за Руслана, все еще за рукоять меча цеплявшегося, из-за мавок скорее. Пусть отступили они, но всегда передумать могут, и мало ли какая еще дрянь тут водится.
В затылок ткнулась лошадиная морда, защекотало шею челкой, и Фира невольно улыбнулась. Думала, Буран ластится, но тут приметила его вдали, за плечом Руслана, и обернулась резко.
Так и есть: вороной Рогдая. Смотрит с тоской, страшно так, и ждет чего-то.
– Не трогай его, – проворчал Руслан, когда Фира к морде черной потянулась, и больные глаза прикрылись.
– Переживаешь за ту, кого убивать собрался?
Она так и замерла к нему спиной. Захочет ударить – легко получится.
– Еще чего. Просто… не трогай. Злой зверь.
– Злые люди. А зверь друга потерял, горюет и даже месть вершить не пытается.
Вороной вдруг головой тряхнул, вскрикнул коротко и, отступив, забил копытом, захлестал по бокам хвостом, зазвенел сбруей. Фира помнила, как сверкали в свете молний навешанные на него железки, а сейчас во всей красе их разглядела, ахнула и бросилась снимать.
Пластины, к седлу прилаженные, такие тяжелые, что она под ними чуть не переломилась. Цепи толстые, через круп и холку перекинутые, отчего шерсть под ними свалялась, облезла, и выступили на израненной коже кровавые капли. Побрякушки, в гриву вплетенные, на клинки крохотные похожие, – Фира все пальцы изрезала, пока их выковыривала.
Вороной терпел. Даже приплясывать перестал, похрапывал только иногда, словно от быстрого бега. А когда она потянулась подпругу отстегнуть, заржал и попятился.
– Что ты? Тише, тише. – Фира ладонь к морде коня прижала, погладила, и он затих. – Без седла легче будет.
– А ехать ты как без седла собралась? – подал вдруг голос Руслан.
Он стоял все там же, только теперь расслабился будто, измятый плащ поверх мокрой рубахи накинул, пальцами большими за пояс зацепился.
– Куда ехать? – буркнула Фира, коротко на него зыркнув через плечо.
– Туда, откуда явилась. Как ты вообще в такую даль забралась без лошади?
Она невесело рассмеялась:
– Дымом черным, вестимо. Это ты услышать хотел? – И снова к подпруге сунулась, но вороной отпрянул. – Да что с тобой?!
– Оставь зверя в покое. Не хочет или не может он без ездока и, похоже, после подлого асшини готов даже ведьму принять.
Началось…
Фира зажмурилась на миг, лбом в теплую конскую шею ткнулась и наконец со вздохом повернулась к Руслану:
– И что дальше?
– Я уже сказал… – нахмурился тот.
– То есть отпускаешь меня?
Он фыркнул, свистом Бурана подозвал и, сдернув с седла мешок, наземь его швырнул.
– С собой точно не зову. Я ведь…
Руслан осекся, вниз уставился, и злая улыбка на губах его расцвела.
Фира понять ничего не успела, как он уже шагнул к мешку и поднял выпавшую из него на влажную траву косицу. Волосы огнем в солнечных лучах заискрились.
– Кто остриг-то тебя, позорница? – Руслан потряс косой, будто змею пойманную душил. – И с собой зачем патлы поволокла? Неужто прирастить обратно надеешься?
«Кликни мавок, скажи, что передумала, пусть забирают этого межеумка», – ожил таинственный голос, и на сей раз послушаться его ой как хотелось. Но Фира молчала. Смотрела на Руслана, на косу свою и удивлялась, как вообще могла предположить, будто с ним вдвоем в пути легче будет.
– Поди, братец твой расстарался? – не унимался Руслан. – Слыхал, в ваших краях за ведьмовство и не так карают. Как же он тебя теперь замуж выдаст, остриженную? И прежде не девка была, смех один, а теперь…
Фира меж тем подошла к мешку, достала и проверила гусли да перо, что в оконце резное сунула, а когда убирала их, невредимые, заметила блеснувший в складках сложенного платья крестик. Надо же, не потеряла…
Когда она распрямилась, повесив толстую нить с крестом на шею, а мешок – на плечо, Руслан как раз многозначительно притих.
– Все сказал? – тихо спросила Фира.
– Ну что ты. У меня для тебя еще много слов имеется, да только стоит ли воздух сотрясать.
Мериться с ним взглядами Фира не стала. Косу вырвала из чужой руки, крутанулась на пятках и обратно к вороному пошла. Поклажу свою пристроила, на другой стороне седла бурдюк с водой обнаружила и напилась от души. Увы, загасить бушующий внутри огонь не вышло, но она все же не собиралась давать ему выхода. Чуть не до крошки зубы стискивала…
– Смиренность твоя меня не обманет. Я знаю, только ты могла это перо…
– Она сама! – рявкнула Фира, да так громко и внезапно, что Руслан вздрогнул, а внутри кто-то хохотнул.
Теперь бы умолкнуть вновь, но искра выскользнула, и поползло пламя во все стороны – обратно не запихнешь.
– Людмила сама перо это пожелала! А как я отказала, так, видать, другого доброхота нашла и провела обряд древний. Я предупреждала об опасностях, но… виновата все же, что не рассмотрела сразу ее одержимости. Не помешала. Не спасла. Виновата… И не таращь на меня глазенки, княжич, не проймешь. Хоть заорись о гнили моей ведьмовской, правда оттого кривдой не сделается.
Выдохшись, Фира ногу в стремя вставила и на коня вскарабкалась – еле-еле, столь огромным он оказался. Как таким править-то?
– Ложь… Моя Людмила никогда бы… никогда бы грязью себя не испачкала…
Выглядел Руслан паршиво. Бледность сменилась багровой яростью, голос треснул, ладони кулаками обернулись, готовые крушить и ломать.
– Грязью? – рассмеялась Фира, вида его не испугавшись. На высоте мир вообще виделся иначе, и чудилось, что на спине черного великана никто ее не достанет. – То был ворон вещий, а не упырь болотный. Чего, по-твоему, хотела она от пера?
– Его подложили. Метку оставили для зла…
Как есть баран упертый. Ну хоть о зле теперь говорил неопределенном, а не в нее пальцем тыкал.
– Ага, потому явилось зло не в терем, где перо осталось, а в супружью ложницу. – Фира покачала головой. – Вещие перья жгут, чтоб в грядущее заглянуть и тревоги развеять. Как думаешь, что за сомнения княжну накануне свадьбы терзали?
И только она за повод взялась, только посмотрела в сторону нужную, как вороной именно туда и направился.
Умный конь. Посмекалистее некоторых людей так точно.
– Яргород в другой стороне! – крикнул Руслан, и затопотал по земле Буран, Фиру нагоняя.
– А кому в Яргород надобно? – бросила она через плечо.
– Тебе!
Деревья близ озера росли густо, тесно, так что не смог князь рядом ехать, но и за чужим хвостом плестись не вынес, на соседнюю тропку перебрался и теперь через несколько стволов на Фиру поглядывал.
И орал, куда без этого.
– Не смей на восток скакать!
Она брови подняла, хмыкнула:
– Земля, чай, не куплена. Да и ты мне не указ. Скачу, куда хочу.