– Пожалеешь, ведьма!
– Уже жалею… – проворчала Фира, – что не отправила тебя из пещеры прямиком в топи. Что от мавок спасла. Что собственной косой не придушила.
Неизвестно, услыхал ли Руслан, но хотя бы затих, задумался. Впрочем, она не обманывалась и мудрых выводов от него не ждала.
Умыться хотелось нестерпимо, и Фира прислушивалась, не журчит ли где поблизости ручей, не течет ли речка. Отжать бы да раскинуть мокрую одежду на ветвях, обсохнуть… Но покуда плетется рядом эта бестолочь, разве ж получится? Сам мокрый насквозь, а о привале явно не помышляет.
– Чего ж ты тащишься со мною бок о бок? – не сдержалась Фира, когда поредела чаща так, что теперь между ними если и мелькали деревья, то одно-два раз в полверсты. – Лес большой, а за ним вон поле золотится. Оттуда можно на восток нестись, не видя друг друга.
Руслан не ответил, только зыркнул хмуро, и ее чуть смех не разобрал. Да ведь он не знает, что на том востоке делать! Она и сама представляла смутно, как старую ведьму искать и уговаривать ее прореху в Навь прорезать, но хотя бы могла на месте покумекать. А князь? Снесет старухе голову и будет потом затылок над ее телом безжизненным чесать.
– Что смешного, ведьма?
Похоже, скрыть веселье Фира все ж не сумела, а Руслану не хватило мочи и дальше отмалчиваться.
– Ты, княжич. Поприще скоморошье по тебе плачет…
Она б и еще чего добавила, но вдруг резануло по глазам солнце, прежде кронами зелеными отгороженное, и ветер в лицо ударил горячий. И будто не они из чащи в поле выехали, а само поле подступило, нахлынуло, отшугнув деревья.
Хлестнули по ногам золотые колосья, замотал головой конь, в пшеницу как в воду вплывая, и Фира, ладонь к челу приложив, вдаль вгляделась. Там снова начинался лес, густой, разносольный… Тот же самый? Словно поле посередь него нашили, как заплату на портки. А еще гора высилась широкая да кособокая, со всех сторон деревьями, как стражниками, окруженная.
Фира коня левее направила, и тот послушно на межу зеленую выбрался да по ней пошел, медленно, нехотя. Немудрено – палило так, что Фира сама готова была оплыть, как свеча. Но, может, хоть обсохнуть получится…
– Полдень, – проворчал Руслан, пристраивая Бурана рядом с ведьмой на черном жеребце. На нем она еще мельче и неказистее казалась, будто дитя на папкиного коня взгромоздилось. – Опасно здесь. Пошевеливайся, что ли…
Забота о ней не то чтобы в радость была, но долг жизни сам собой не отдастся. В конце концов, от мавок Руслан и впрямь не ушел бы. Да и та трещина в земле, что отвлекла Рогдая, явно не просто так появилась.
Это ж, получалось, целых два долга… И перед кем?!
Руслан вздохнул.
Ладно, с косой он погорячился. Со словами некоторыми – тоже, но не признаваться ж в этом теперь. Да и в сказки про Людмилу и перо до конца не верилось, так что с ведьмой все ж следовало настороже быть.
Ну и спасать ее по возможности, коли сама не понимает, что через поле полуденное не идти, а лететь надо.
Солнце как раз на самую высь вскарабкалось и распустило лучи во всю мощь.
– Опасно? – Ведьма повертела головой. – Здесь любую опасность за десяток верст видать.
– Знать, не все о земле нашей ты прояснить успела.
Она плечи расправила, нос задрала:
– Например?
– Например…
Руслан попытался припомнить, как ему самому о таком рассказывали в детстве. Предостерегали, запугивали. И разумеется, следующим же днем они с братьями в поле рванули да до темноты средь ржи проплутали, так и не встретив ни деву прекрасную, ни старуху с серпом. Но оттого в истории о них только сильнее поверилось.
Теперь же и говорить ничего не пришлось, ибо, пока Руслан с мыслями собирался, впереди на меже исказился воздух, изломился свет, задрожал и не светом вдруг оказался, а платьем белым, в лохмотья изодранным.
– Например, о полудницах, – хрипло закончил Руслан.
Вскачь оба коня пустились разом, даже подгонять ведьму не понадобилось: похоже, она тоже успела рассмотреть хозяйку поля во всех деталях. И лицо ее, одним боком прелестное, другим – до нутра прогнившее, и язык длинный, острый, что до груди болтался, и волосы златые, венком из трав украшенные да детскими косточками. В черных провалах глаз полудницы что-то возилось, белело; в руке, ловя солнечные блики, покачивался серп.
– Что ей нужно?! – прокричала ведьма, когда они, слетев с межи, помчались к лесу через поле наискось.
– Урожай бережет…
Руслан обернулся. Нечисть шла за ними по следу из примятой лошадьми пшеницы. Плыла, земли босыми ступнями не касаясь, и вроде медленно, что перышко на ветру, но отчего-то нагоняла неотвратимо. Моргнул Руслан – и уж не десяток саженей меж ними, а пять. Моргнет еще раз – и полудница руку потянет, готовая Бурана за хвост ухватить.
– Так может… топтать его… не лучшая затея?
Ведьма от скачки задыхалась, и конь ее храпел, а ум от тряски, верно, повредился, потому что она вдруг резко в сторону подалась, накренилась в седле, будто вниз головой собралась повиснуть, и так и понеслась дальше боком, ладонь под хлещущие колосья подставив.
– Дура! – рявкнул Руслан.
Кажется, в ответ донеслось невнятное «сам такой».
А потом пшеница завизжала.
Не нечисть, не зверь какой, в землю зарывшийся, не жуки-вредители – все поле целиком, от одного края до другого, каждый стебелек, каждая чешуйка на каждом колоске. Визг поднялся такой, что взметнулись над лесом испуганные птицы, а сам Руслан чуть с коня не сверзился и наверняка оглох.
Зато, когда оглянулся вновь, уже не вязалась за ними полудница – по полю металась, то в одном месте, то в другом вспыхивал на солнце ее серп, трепетали на ветру обрывки платья, словно никак не могла она найти источник крика.
Источник боли…
Ход, однако, замедлять все равно не стоило. Руслан убедился, что ведьма с горем пополам обратно в седло подтянулась, и вместе они под сень деревьев ворвались. А уж там он с Бурана спрыгнул, ее с вороного стянул и встряхнул за шкирку:
– Ты в своем уме?!
И, поймав взгляд ее недоуменный, опомнился.
– Что? – моргнула ведьма. – Я не навредила… отвлекла просто.
Не навредила… отвлекла… и причину для гнева ему получше настоящей придумала.
Да, пусть так и будет. Пусть за пшеницу и нечисть он переживал, а вовсе не за одну безголовую попрешницу, которая чуть шею себе не свернула.
«Это все долг».
Хорошая мысль, правильная. И жаль, не удалось в этот раз хоть половинку выплатить. Напротив, кажется, за Русланом теперь еще третья жизнь. С другой стороны… будь он один, сошелся бы с полудницей напрямую: меч верный, добротный против серпа нечистого – тут и сомневаться в исходе нечего, а потому никаких доимок.
Руслан пальцы расслабил, рубаху влажную выпуская, и отступил.
– Почему мы у озера ход в Навь искали? – спросил о другом совсем, о важном и безопасном.
Ведьма ворот одернула и на поле сквозь деревья покосилась:
– А она сюда точно не зайдет?
– Точно, не покинуть ей поля. Ну так?..
– Где нечисть, там тонко… но мавки сказали, что ведьма древняя закрыла…
– Это я слышал, – перебил Руслан, хоть слышал он немного и смутно, но суть уловил. – Так, может, здесь где-то есть дыра, и не придется старуху искать?
Она нахмурилась, присела и, ладони к земле прижав, замерла. Надолго замерла, явно какие-то чары творила, ибо побледнела вся, осунулась и дышать начала часто-часто, а когда распрямилась, покачнулась и за седло коня своего ухватилась.
– Тут… не чувствую… не вижу. Словно кто-то большой рядом, все собой заслоняет.
– Полудница?
– Нет… Он живой. Сильный.
Руслан лоб потер и тихонько выругался. Большой и сильный – это чудесно, когда руки до драки чешутся, но сейчас о другом мечталось. Людмилу скорее отыскать, увезти из этого края, сплошь лесами покрытого, и навсегда от рыжей занозы избавиться.
А потому стоило поспешить.
Руслан огляделся и усмехнулся. Гора, издали казавшаяся щуплой и невысокой, вблизи стеной неприступной сделалась. Они как раз стояли у ее подножия, к которому деревья льнули как к родному, и если б решили обходить, потеряли бы пару дней точно.
Но он помнил, что гора звалась Ушком – в честь игольного, не иначе, – и на любой карте сквозь нее завсегда путь прокладывали.
– Значит, не шумим. Где-то тут должен быть вход в пещеру. Не переживай, там, говорят, столько нор в камне, что быстро на другую сторону проскочим. Пройдем сквозь гору и…
– Нет! – Ведьма глазища выпучила, в поводья вцепилась и головой замотала для верности. – Нет, нет, нет.
Руслан нахмурился:
– Почему?
– Шутишь? Я тебе про чудище здешнее говорю, за чьей силой никаких чар и граней не разглядеть, а ты в нору горную зазываешь! Где, по-твоему, оно живет?
– Уж точно не под горой!
Он засмеяться хотел, но даже хохотнуть коротко не успел – вздрогнуло Ушко, взрыкнуло и затихло.
Ведьма изогнула бровь:
– Полагаю, это зайчик проскакал.
– Слушай, это просто пещера. К мертвому волхву же ты залезла!
– Мертвый волхв меня сожрать не мог, а Горын может.
– Го… что?
– Горын под горой. И это я плохо знаю вашу землю?
Руслан со стоном глаза закатил, беспокойного Бурана под уздцы взял и махнул на каменную стену:
– Большей чуши в жизни не слышал. Идем. Змей мертв давно! Все три черепа над княжеской скамьей висят.
Словно в насмешку Ушко снова зарычало, взревело почти, и на сей раз затихало долго, медленно, эхо над лесом рассеивая.
– Я в обход, – пробормотала ведьма, – а ты Горына дождись да все ему расскажи, и про смерть его, и про черепа над скамейкой.
– Мой отец лично помогал великому князю убить чудище! – разозлился Руслан. – Горын мертв!
– Тогда это сын его. – Она глупо хихикнула. – Горыныч, значится.
– Ха-ха.
Он зажмурился на миг, не веря, что идет на поводу у стриженой луарской ведьмы, но все же сдался.