А ведь где-то должен стоять Руслан со светочем, должен быть виден… но тьма будто и его поглотила без остатка.
Закричать? Окликнуть?
Фира воздуха в грудь набрала и уже рот приоткрыла, как вдруг вспыхнул недалече огонек, затем еще один и еще – словно иглой черную простыню прокалывали, и сочился с другой стороны свет. То расступались деревья, пригибались кроны, и открывалось наконец взору ночное небо, полное звезд. Даже серп луны внезапно из мрака выкатился, покачнулся неловко и застыл в вышине.
И в серебристом мерцании его теперь и дорога была видна, прямая, будто людьми проложенная, и неказистый тын в ее конце, а за тыном – изба с покосившейся крышей, будто юнец залихватски мурмолку набекрень надел.
Из окошек лился свет, и по двору, причитая и постанывая, ковыляла сгорбленная старуха.
Мгновение Фира видела ее так ясно, будто их и два аршина не разделяли, а в следующий миг вдруг очутилась далеко-далеко, благо всё на той же дороге, и избушка теперь размытым пятном покачивалась – на сваях она, что ли? – впереди, в просвете меж деревьев.
– Молодец! – На плечо опустилась тяжелая ладонь Руслана, и Фира вздрогнула, обернулась.
– Что?
– Лихо ты, говорю… – Он руку убрал, затылок потер, будто смутившись, прокашлялся. – Идем?
– Погоди, постой! – Фира посмотрела на коней, привязанных у обочины, снова на Руслана глаза подняла, нахмурилась: – Что ты видел?
– Да… ничего такого. Ты стояла, сидела, потом огонь затушила, и тут же расступился лес.
Шутник леший… но насколько жестоки его проказы?
К ведьме древней он их привел или к кому похуже? А может, она и есть самое жуткое в этом лесу?
– Не стоит туда идти, – пробормотала Фира.
– Глумишься? – Руслан руками взмахнул, взметнулся огонь вместе со светочем, и она ухватилась за крепкое предплечье, повисла почти, к земле его опуская.
– Мы тут как на ладони, – прошептала. – Давай в лес уйдем, подумаем…
– Нечего думать! Это просто изба. Ведьма там живет или нет, нам…
– Я старуху видела, – перебила Фира.
– Тем паче. Разве не ее мы искали?
– Я просто…
– Идем. Никто тебя там не съест.
Она пальцы разжала, отошла, лоб потерла и вздохнула:
– Хорошо, но сначала я одна.
– Почему это? – возмутился Руслан.
– Может, это просто одинокая женщина? Напугать ее хочешь видом своим разбойничьим?
Он недоуменно оглядел себя, скривился. Забыл, видать, что и в бою, и в озере мутном побывал, и в пыли повалялся, и что рубаха вся в грязи и прорехах, а плащ теперь скорее на древнюю ветошь похож, чем на ткань дорогую.
– Ты тоже хороша, – не остался Руслан в долгу, и Фира кивнула:
– Да, но я маленькая и безобидная.
– Ага, расскажи это… – Он осекся, затих.
Поди, про татей хотел напомнить, но застыдился.
– Я все равно следом пойду, – проворчал упрямо. – У тына подожду и постучусь, ежели быстро не воротишься.
Фира головой покачала устало, но в спор не полезла. Хочет – пусть топает. Не удержишь такого остолопа вдали от злых чар.
– Огонь погаси.
Тын был горячим, будто солнцем за долгий день нагретым, и спину Руслану запекло довольно быстро. Он поморщился, вперед подался, но сидеть так стало еще неудобнее, так что он тут же привалился обратно.
Зато не холодно, уютно почти.
«В избе, верно, еще уютнее, раз не спешит ведьма обратно», – пронеслась мысль, и Руслан фыркнул, прихлопнув комара на щеке.
Да, Фира не торопилась. То ли с сестрой по колдовству заболталась, то ли отнюдь не пустыми были ее опасения… Не пора ль уже и самому в дом заглянуть да проверить?
Руслан в небо глянул – месяц ни на вершок не сдвинулся, – вдаль посмотрел, попытался припомнить, до скольких успел досчитать, и не смог. Значит, точно пора.
Калитки поблизости не нашлось, но перемахнуть через хилую плетенку было проще простого, так что он на верхнюю жердочку оперся, оттолкнулся и прыгнул. Вот и всё. А что хрустнул тын да просел – так и незаметно почти.
Руслан ладони отряхнул, плечи расправил и не таясь к избе пошагал. Высоко-то она как, будто на пригорок взгромоздилась, хотя внизу только две ребристые подпорки. Он затылок почесал и пригнулся, чтоб разглядеть получше: занятные, четырехпалые, будто лапы куриные – верно, искусный зодчий их ваял.
Искусный, но на голову хворый. Вон и дверь вырезал в сажени от земли, а до крыльца не додумался.
Тишиться, как велела Фира, и опасаться не знамо чего Руслан не собирался. Задрал голову к оконцу горящему и крикнул:
– Хозяева!
Избушка вздрогнула, покачнулась, но никто не ответил.
– Хозяюшка! – повторил Руслан. – С добром иду, подругу ищу.
Тишина.
– Коль у тебя она, впусти – в долгу не останусь.
Изба снова задрожала, будто заворчала даже, и вдруг подогнулись куриные ножки, вдвое сложились, и грохотнул порог, с землею встретившись. Взметнулась во все стороны пыль, завихрилась по двору дымкой, а когда осела, Руслан стоял перед распахнутой настежь дверью.
Плеснул на улицу свет из сеней, повеяло теплом, запахло яблоками и травами, и так нестерпимо внутрь потянуло, что ноги сами собой через порог понесли. Руслан только и успел в ночь обернуться, убедился, что двор и дорога пусты, затем под притолокой пригнулся и в горницу ступил.
– Хозяева! – позвал снова, хотя на первый взгляд не было никого в доме, и даже вертеться особо не пришлось, чтоб всю хороминку от угла до угла увидать.
Если тут и впрямь обитала древняя ведьма, то не шибко-то она нажилась на чарах своих поганых. Да, пол покрывали волчьи шкуры, но истоптанные, истертые, подгнившие по краям, с темными подпалинами повсюду. На окнах не было ни ставенок, ни занавесок, из утвари же лишь перекошенный поставец с плошками у дальней стены горбился да тянулся поперек комнаты узкий стол со скамьей.
А вот чего тут было в избытке, так это трав: сухие пучки гроздьями со стропил свисали, свежая россыпь на куске ветоши под окном маялась, какие-то стебли и лепестки торчали тут и там из щелей. И свечей хозяйка не пожалела, столько их запалила, медовых, пахучих, что странно даже, почему старая скрипучая изба еще не вспыхнула, как полено в печи.
Кстати, об этом…
Руслан вперед шагнул, разом покрыв половину горницы, крутанулся на месте, нахмурился.
Печи-то как раз и не было, хотя снаружи он отчетливо видел торчащую из съехавшей крыши трубу.
– Хозяйка! – крикнул он грозно: взяли-таки свое гнев и беспокойство за одну безголовую девку.
Знал ведь, что глупо делиться и одну ее сюда отпускать.
Никто не откликнулся, но почудилось вдруг, что всхлипнула стенка, единственная пустая, без окон и проросших сквозь брусья трав. Руслан к ней подошел, склонился, прислушался.
– Фира? – пробормотал неуверенно и ухом к дереву прижался, да тут же провалился в пустоту.
Исчезла стена, как и не было, в воздухе развеялась, и Руслан без опоры в ногах запутался и кулем на пол рухнул. Изловчился только ладони подставить, но мягче оттого не стало. И тише – тоже.
Содрогнулась избушка, накренилась и будто… вставать начала?
Руслан тоже подскочил, руки расставил, чтоб не упасть снова, а то тёс под сапогами разъезжался, и наконец оглядел вторую, сокрытую, половину дома. Более темную – лишь пара жирников по углам мерцала, – но и более просторную.
Так вот куда весь скарб нажитый подевался! Тут и полочки висели со всякой всячиной, и полати свежими простынями манили, и сундук распахнутый стоял, полный свитков и книг, да не простых, в дорогих сафьяновых переплетах. А еще исходила паром деревянная лохань с водой, рядом с которой аккуратной кучкой лежала перепачканная мальчишеская одежда.
Дюже знакомая…
– Фира! – крикнул Руслан, и стон повторился, только теперь громче.
Ближе. Прямо из огромной изразцовой печи, из хайла которой торчали маленькие босые ступни. Ерзали, пальчиками перебирали, пятками по загнетке постукивали.
– Ох ты ж…
Руслан к печи бросился, за голяшки хрупкие ухватился, только теперь заметив, что они связаны, и потянул. Но никак не ожидал, что так легко, будто смазанная, Фира оттуда выскользнет, и что накренится резко избушка в нужную сторону, да покатятся они оба кубарём аж на светлую половину горницы, по пути опрокинув лохань, и до самого стола, благо приросшего к полу.
Врезавшись спиной в крепкие ножки, Руслан тут же Фиру к себе подгреб; как мешок, зажал под мышкой и подниматься начал.
– Од-м-да, – невнятно промычали под рукой.
– Что?!
– Од-м-ж-да, – повторила Фира.
И Руслан, сглотнув, свободной ладонью по полу зашарил, собирая разлетевшиеся вещи.
Да, одежда – это правильно. Одежда – это хорошо. На одетую на нее хоть смотреть можно будет, а то сейчас лицо пылало от одного только ощущения влажной горячей кожи под пальцами.
Завернув сапоги и портки в рубаху и сунув этот ком под вторую руку, Руслан наконец подскочил и осторожно, пытаясь приноровиться к покачиванию неугомонной избушки, к двери направился.
Получалось шаг вперед и два – назад. Пол скользким сделался от разлившейся из лохани воды, доски гнулись, скрипели и трескались; раскачивались пучки трав, по щекам хлестали, глаза резали.
Так что, когда вывалился Руслан в сени и к порогу подошел, на раздумья никаких сил не осталось.
– Не уроню, – пообещал он.
И, услышав возмущенное «М-м-м?!», на плечо Фиру закинул и сиганул в пропасть.
Снизу ноги избушки не казались настолько длинными, а вот сверху лететь пришлось немало. Да к тому ж не на месте она шаталась, а шла вразвалочку, и, когда Руслан приземлился, с болью, с хрустом, заботясь лишь о том, чтобы не уронить и не придавить ношу, их тут же накрыло тенью и комьями грязи обсыпало.
Слева топнула, зарылась когтями в землю одна куриная лапа, справа – другая. Руслан мельком глянул вверх, на поросший мхом испод, и, со стоном приподнявшись, к тыну припустил.
Позади заскрежетало, заухало, закряхтело, и вновь раздалась тяжелая поступь избушки, так что, подгоняемый звуками страшными, через изгородь в этот раз Руслан без всякой опоры перемахнул. И помчался дальше по дороге, туда, где коней оставил. Туда, где можно будет снять с плеча голую девицу и не придерживать ее больше за… за…