– Свободна. – Фира кивнула. – Да, свободна…
И вновь рукой взмахнула. Хлестнула по воздуху еще одна огненная плеть, подняла из травы меч и в ладонь ее вложила. Фарлаф даже вскрикнуть не успел.
Хватило шага, чтоб рядом с ним очутиться и живот его пронзить клинком, окропленным Руслановой кровью.
– Свободна от заветов Творца.
Брат выпучил глаза, захрипел, в плечи Фиры вцепился. Потекли по гладкому подбородку струйки алые, густые.
– Т-тварь… – Фарлаф пошатнулся.
Фира вытянула меч и с криком вонзила его снова, снизу вверх, под ребра, чувствуя, как сталь раздирает тугую плоть, как режет жилы, ломает кости. А потом отступила, разжав пальцы.
Фарлаф рухнул лицом вперед. Рукоять в твердь уперлась, и он повис, на клинок насаженный, в пяди от земли. Застыла поникшая голова, лишь блеклые рыжие волосы покачивались на ветру, оглаживая шелестящие травинки, сплетаясь с ними; темнели на зелени пятна крови.
Щеки обожгло, и Фира коснулась влажной кожи. Она плакала и не понимала этого. С самого пробуждения мир был затянут пеленой и размыт, потому слезы ничего не изменили.
И Руслан… всё еще мертв.
Она медленно повернулась и побрела к нему, ног не чувствуя. Опустилась рядом на колени, упала на грудь широкую, вдавилась в нее с такой силой, будто это могло заставить биться растерзанное сталью сердце.
Но оно молчало.
Руслан был…
Рыданья всё же вырвались из искривленного рта, сотрясли тело, и Фира, подвывая, одну дрожащую ладонь к кровавой ране прижала, другой коснулась торчащего из земли у его плеча корня.
– Матушка, прошу…
Но сколько ни лились чары из пальцев лазоревыми волнами, сколько ни омывали мертвую плоть, Руслан не шелохнулся. Не вздохнул.
Фира всхлипнула, отстранилась. Затем вскочила и к коням бросилась.
Возле Бурана замерла на миг, послушала мерное дыхание Людмилы, по волосам ее погладила:
– Прости, я скоро.
И к вороному подбежала да гусли с седла сорвала.
Проклятые демонские гусли, над поломкой которых еще совсем недавно Фира сокрушалась. И которым так радовалась, принимая целехонькие из рук Наины.
Прав был отец: голоса в голове всегда от лукавого.
– Ты слушаешь, ведьма? – прошипела Фира, к струнам склонившись. – Али уже без надобности? Но ежели слушаешь… знай, я приду за тобой.
А затем с воплем яростным обрушила резное крыло на ближайший камень. Раздался треск, пара струн лопнула, хлестнув по пальцам, и Фира, замахнувшись, ударила по камню снова. И снова, и снова, пока не полетели во все стороны щепки, пока не остались в руках лишь жалкие обломки, пока запертое внутри перышко не взмыло над камнем, а потом медленно не опустилось вниз, прямо в подставленную ладонь.
Фира стиснула кулак, отряхнулась и кинулась обратно.
Чары уже кипели в крови, вырываясь наружу пламенем. И тлело перо меж пальцев, так что, когда Фира опять возле Руслана присела, остался в руке только пепел. Она сдула его, по ветру развеяла и запрокинула голову, в небеса вглядываясь.
– Приди, страж, – одними губами промолвила. – Призываю тебя, приди.
То был старый сказ, древний настолько, что Дотье его еще прабабка напевала, а той – ее прабабка. И не то чтобы Фира верила в каждое его слово, но разве ж мало повидала она за этот путь чудес? Разве ж мало диковинного узрела? И разве не отдал ворон ей перо добровольно, как в том самом сказе про стража граней, верного спутника Марены?
Но напрасно Фира ждала его с небес, напрасно всматривалась и вслушивалась, надеясь различить хлопки огромных крыльев, а может, и карканье грозное. Ибо ворон не прилетел, не обрушился на нее с высоты…
Он возник из ниоткуда, из пустоты выткался, из воздуха прямо перед лицом, по щекам хлестнул четырьмя крылами и наконец присел подле Руслана. На него уставился, на Фиру взгляд перевел, склонил голову, сверкнув гребнем костяным, и моргнул всеми шестью глазами.
– Привет, вещий. – Фира хотела улыбнуться, но всхлипнула и на миг рот рукой зажала. – Прости… прости, что потревожила. Прости, что призвала.
Ворон каркнул, и она закивала судорожно, в рубаху Русланову вцепилась и взмолилась:
– Прошу, спаси его. Ты с Мареной знаешься, меж гранями странствуешь, ведаешь, где живую и мертвую воду искать. Я не знаю, для чего ты перо мне даровал, но ежели в благодарность… помоги.
Ворон снова посмотрел на Руслана. Затем отлетел в сторонку, на месте закружился, все крылья расправив, и вдруг на спину Фарлафа вспорхнул, впился когтями в плоть, разрывая котту, и на Фиру воззрился.
– Что? Нет, не его… Руслана…
Ворон встряхнулся, каркнул дважды, и послышалось ей в этом карканье: «Беру. Служить».
– Тебе… нужен слуга?
«Марена», – отозвался ворон.
– Хорошо… Хорошо.
Фира руки к груди прижала, наблюдая, как впиваются когти птичьи в спину брата ее еще глубже, почти вырывают хребет, да как поднимает ворон тело бездыханное над землею вместе с торчащим из груди мечом и растворяется в воздухе.
А в следующий миг воротился вещий уже один.
Пролетел над Фирой, каркнул раз – выпала наземь из клюва склянка крошечная, прозрачная.
«Мертвая», – прозвучало в голове.
Полетел обратно, каркнул еще – и выронил вторую, которую Фира успела подхватить.
«Живая».
И взметнулась черная тень в небеса да истаяла там без остатка.
Фира воду живую отложила, мертвую подняла и зубами пробку деревянную вытащила. Осторожно, медленно, чтоб ни капли не расплескать. А как спрыснула водою той грудь Руслана, так и затянулась рана прямо на глазах, только рубаха осталась багровой от крови и прорезанной.
Дрожащими пальцами Фира выдернула пробку из второй склянки, спрыснула его водой живою и застыла, боясь пошевелиться. Боясь спугнуть чудо.
Тянулась часть за частью, ночь накрыла лес и опушку темным шелком, и Фира светоч в ладони запалила, так яро вглядываясь в лицо Руслана, что защипало глаза.
И наконец веки его дрогнули, а грудь приподнялась от первого тихого вздоха.
Не смотри с укором, не хмыкай, не суди. Порой смерть милостивей жизни и дарует не только освобождение, но и новый путь.
Запомни: Марена наперед мыслит, и нет средь слуг ее злых и ничтожных, зато полно слабых и заблудших, коим предстоит еще не один выбор, не один сложный шаг, не одно прозрение.
Легко отпустила она Руслана, ибо длинна и извилиста его Явья тропа, а Фарлафа ждут иные дороги, иное исцеление, иная судьба.
Просто час настал.
Что до Фиры…
Нет, не так, слушай дальше. Мы почти кончили, но вот в этом «почти» вся суть и сокрыта.
Песнь шестая. Преданья славы и любви
Глава I
Грудь саднило сильнее, чем после удара разбойничьим бревном. Казалось, Руслана на живую взрезали, ребра раздвинули, в нутре покопались и всё обратно зашили. Но не было на коже ни стежков, на царапин, ни кровоподтеков. Даже рана, в бою с Черномором полученная, и та затянулась, только дыра в рубахе осталась.
И еще одна появилась, прямо над сердцем. Может, оно и ныло так отчаянно, что мешало дышать?
Ощупав себя с ног до головы, Руслан ладонями от земли оттолкнулся и вскочил, но тут же запнулся о корень и за дерево ухватился. Мир кружился и норовил вновь его навзничь опрокинуть. Прямо к Фире, что как сидела на траве рядом в миг его пробуждения, так и не шелохнулась – только колдовской огонек в ее руке подрагивал, гоняя тени по застывшему лицу.
А вот и губы пошевелились, но Руслан не расслышал ни звука. Встряхнулся, отпрянул.
– …хорошо? – всё ж прорвалось тихое слово в плотный кокон облепившей его тьмы.
Он моргнул и отступил еще на шаг, не отрывая от Фиры взгляда.
Она смотрела в ответ прямо и спокойно, но мерцающий зыбкий свет искажал ее черты, превращая их в зловещую маску.
Или же обнажая истинную ведьмовскую суть?
– Где Людмила? – прохрипел Руслан.
Глаза уже привыкли к ночному мраку, да и луна выползла из-за так и не разразившихся дождем туч и пролила на опушку каплю серебристого сияния, так что он сумел различить две крупные размытые тени – коней. Даже уловил их сопение. А вот Людмилы нигде не было.
Фира охнула и тоже поднялась, суетно, неуклюже:
– Она… на Буране. Я… отвлеклась. – Рукой махнула и шагнула было в ту сторону, но Руслан выставил перед собой ладонь, покачал головой:
– Не двигайся.
И сам пошел проверять.
Людмила лежала животом поперек седла, нечесаные всё еще влажные волосы до самой земли свисали, с травою путались. Руслан склонился, отвел пряди, осторожно коснулся жилки на шее. Сердце княжны билось сильно и ровно, а на перевернутом лице блуждала улыбка, словно снился ей чудеснейший сон.
– Надо было ее снять, но я… – прозвучало за спиной, и Руслан вскинулся, обернулся:
– Я же сказал: на месте стой!
Фира отшатнулась. Ведьмовской огонек задрожал пуще прежнего, вместе с тонкими пальцами, на которых приплясывал.
– В чем дело? – спросила она.
Руслан глянул по сторонам:
– Где твой брат?
– Мой… брат?
– Не рядись, я всё видел и слышал тоже. За деревьями прячется аль вперед поскакал да у Яргорода тебя встретит?
Фира вдруг кулак стиснула, сминая светоч, и он рассыпался сотней искр, что чуть покружили окрест да истаяли. Теперь ночь скрывала и ее лицо тоже, а вот треск льда в тихом голосе скрыть не смогла.
– Фарлаф мертв.
– Ну да. – Руслан фыркнул. – Помер от досады и на коне своем белоснежном в чертоги Марены ускакал.
– В чем ты винишь меня?
«В том, что мысли мои захватила и душу наизнанку вывернула. В том, что позволила обмануться дважды».
– Ты меня зачаровала? – Он хотел укорить, а получился вопрос, такой жалкий, такой… надежды полный. – Приворожила?
Растрепанная темная фигурка наконец отмерла и отдалилась. И отступала всё дальше и дальше, пока едва не растворилась в ночи. Раздался сиплый смешок, и еще один, и еще, а потом Фира залилась хохотом.