Он осекся. На ладони ткань накинул, поближе к лицу поднес и присвистнул:
– Нет, а правда. Как ты выжил-то?
– То есть? – Руслан, повязав пояс, шагнул к побратиму.
– Ну, вряд ли меч мог вспороть рубаху и о кожу сломаться. Да и прореха червленая… Сколько ж крови вытекло?
Руслан выхватил тряпицу, перед собой растянул, нахмурился.
Про дыру над сердцем он помнил, а вот к цвету не приглядывался – просто сбросил с себя всё, прежде чем на перину завалиться и забыться сном, впервые за долгое время обыкновенным, не колдовством навеянным. Но… белого и впрямь почти не осталось. И не только на боку, где его задел сияющий клинок Черномора, но и вся грудь была кровью залита.
– Я… не помню.
Сердце встрепенулось. Слова хлынули в голову бурным речным потоком, переплетаясь, в вопросы складываясь – в те самые, что Руслан уж задавал себе, пока вез Людмилу сквозь ночь к родному дому.
«Почему не убили его, раз уж Фарлафу так не терпелось княжну заполучить?»
А может, всё ж убили?
Разве мог луарец мимо спящего, беззащитного врага пройти? Разве скрылся бы незнамо куда, давая возможность очнуться и забрать Людмилу?
– Так что, тебя навьи твари оживили да заштопали? – Третьяк попытался забрать рубаху, но Руслан снова скомкал ее и отбросил прочь. – Настолько с ними подружился?
– Не с ними…
Похоже, он как есть межеумок. И по дурости своей не то думал, не то говорил, не то делал и не то слышал.
«Фарлаф мертв».
– Вот дуботолк… – пробормотал Руслан.
– Если ты про себя, то спорить не стану, но…
– Мне надо идти.
Из ложницы он выскочил как ошпаренный, затем под ошарашенным взглядом Третьяка вернулся, схватил меч и снова выбежал прочь.
– Эй, погоди! – донеслось вслед, но Руслан лишь бросил через плечо:
– Я быстро.
Да так резво через сень припустил, что чуть не посшибал суетящуюся челядь.
На улице народу меньше не стало – наоборот, прибавилось. Все куда-то шли, что-то кричали, чем-то гремели. От света солнечного хотелось прикрыться, от шума – зажать уши, но Руслан только по сторонам зыркнул, пытаясь сообразить, куда идти, и рванул к конюшням.
Сердце уже не билось – надсадно корчилось, и казалось, ежели хоть на сиг замедлиться, задержаться, то уж ничего не исправишь.
«Думаешь, она там сидит и ждет твоего возвращения?» – зубоскалило нутро, и раны, чарами заживленные, будто снова раскрывались и сочились кровью.
Дурак, дурак, дурак…
– А ну стой, князь! – прозвенел недалече высокий женский голос, но Руслан только прибавил ходу. – Стой немедля!
– Потом! – выкрикнул он.
– Сейчас! – рявкнули в ответ, и рукав его тонкие пальцы сцапали, останавливая и разворачивая.
Руслан вздохнул, брови сдвинул, руки на груди скрестил:
– Ну?
Перед ним, подбоченившись, замерла Людмила. Умытая и причесанная, в шелка и бусы укутанная, красивая до невозможности и… до скрежета зубовного несвоевременная. Что опять взбрело в ее светлую пустую голову? Что понадобилось именно теперь?
За спиной ее мялась старая нянька, поджимая губы и потирая сухие ладошки, словно из последних сил сдерживаясь, чтоб непутевую за косу обратно в терем не уволочь. Еще чуть дальше шушукались вятшие девицы, ресницами хлопали и пальцами в Руслана тыкали. Ну и народ днешний никуда не делся, притих только, навострил уши. Даж из дверей сараюшек головы повысовывались, чтоб ничего не упустить.
Проклятье… конюшня ведь была в двух шагах…
– Если ты решил, – зашипела Людмила, подавшись к Руслану и кулачком по груди его стукнув, – будто сговорился с отцом, а я послушно пойду, куда велят, как козочка на веревочке, то…
– Тихо. – Он перехватил ее запястье, отвел руку. – О чем ты?
– Я не хочу за тебя замуж! – воскликнула Людмила, вырвавшись. – Да и вообще замуж не хочу!
– Так и я жениться не намерен. – Руслан подумал и добавил: – На тебе.
Она открыла было рот, вздыбила полную воздуха грудь, словно собиралась снова разораться, но тут, похоже, услышала и выдохнула:
– Совсем?
– Совсем.
– А как же свадьба?
– Какая?
– О которой все треплются.
– Ну так спрашивай с тех, кто треплется. – Руслан по сторонам зыркнул, и застывшая челядь бросилась врассыпную, не шелохнулись только нянька Дотья да девы, за спиной ее в кучу сбившиеся. – Я еще не говорил с Владимиром.
Людмила дернулась и топнула ногой:
– Так поговори! Меня никто никогда не слушает…
– Хорошо. – Руслан отступил, поразмыслил и всё же решился спросить, тихо-тихо: – Ты не видела Фиру? Не вернулась она в град?
Вдруг не придется далеко искать. Вдруг да отсыпается она в тереме. Или уже рассказывает великому князю о том, за какого остолопа тот чуть не выдал дочь.
Людмила нахмурилась, к побледневшей няньке обернулась и снова на Руслана накинулась:
– Ты ее потерял? Какого лешего?! Как умудрился только?! Да откуда ж вы беретесь, такие выпоротки?..
– Княжна! – ахнула Дотья, а Руслан отпрянул подальше от колких быстрых кулачков Людмилы.
Она замерла напротив, тяжело дыша и раздувая ноздри, точно кабаниха, готовая из кустов выскочить, и он задумчиво склонил голову набок:
– Ты всегда была такая буйная?
После чего под возмущенное пыхтение побежал дальше, к спасительным конюшням.
Никто не мешал, не лез под ноги, не окликал боле, не отвлекал, разве что сам Руслан подле птичника замешкался, вспомнив, как целую жизнь назад наблюдал здесь за Фирой, что с задранной юбкой на лестнице болталась. О чем он думал тогда? Какие слова поганые ей говорил?
А после много ль хорошего она от него слышала?
Руслан встряхнулся, за угол свернул да в конюшню влетел, тут же запнувшись о брошенный кем-то кнут и едва кубарём по земле не покатившись. Устоял, выругался и шагнул было к Буранову стойлу, как вдруг заметил краем глаза высунувшуюся и вновь исчезнувшую за другой огородкой кудрявую голову. Не хотел лезть, противился, но все ж подошел и позвал сынка огнищанского, с трудом имя его припомнив:
– Борис?
Из стойла донеслось фырканье двойное – лошадиное и людское. А следом голос недовольный:
– Все Борькой кличут.
– Хорошо, Борька. – Руслан в проем заглянул: – Ты не видел…
И застыл, что вкопанный, наконец осознав, что мальчишка не просто черного коня расчесывает, а именно вороного. Того самого, что бок о бок с Бураном весь путь прошел и из Нави вернулся. Вон и седло, цепями горца изрезанное, на соломе лежит. Слишком большое и неудобное для Фиры, как она только в нем удерживалась…
– Где она? – выпалил Руслан, и конь заржал, замотал головой, ушами задергал.
– Кто? – Борька выскользнул из стойла и щетку в руке подбросил.
– Фира, – обернулся к нему Руслан. – Это ее конь.
– Ну что ты, князь. Это скакун асшини. Такие великаны только у горцев и водятся…
– Борис…
– Борька!
– Да хоть Горько! Где Фира?
– Тебе зачем?
Руслан вдохнул поглубже, переносицу пальцами сжал, зажмурившись на миг, и выдавил:
– Пожалуйста. Это важно.
– Ну, коли так… – Борька руки за спину спрятал, на пятках покачнулся, помолчал, но все ж буркнул: – К наставнику она пошла.
Руслан кивнул и почти прочь ломанулся, но замер:
– К какому?
– Да вроде один он у нее. Финн, колдун северный.
– Ясно. И где его искать?
– На окраине посада, в самом дальнем углу, изба добротная, ставенки синие, живучка кругом. До ворот скачи и налево. Через торжище, пожалуй, быстрее б было, но там нынче такая толпа, что…
– Понял, спасибо.
Руслан кинулся к Бурану, но и того уже, знамо дело, расседлали давно, начистили, накормили до сонных блестящих глаз. Помянув лешего, Руслан огляделся, заметил конюшего, что только завел в распахнутые двери пегую лошадь, и подбежал к нему, вырвал поводья:
– Скоро верну.
Мужик только моргнул и руки вскинул, зато Борька вдруг рядом очутился и заблеял, стиснув Русланово запястье, не давая в седло вскочить:
– Я признаться хочу, а никто не слушает, хотя оно, может, тоже важно. Я уж и Фире сказать пытался, а она «потом, потом», и думаю сейчас, ну как зря не настоял, они ж и в доме одном живут.
Виски заломило, застучало в затылке. Сговорились все, что ли, под руку Руслану лезть, то с обвинениями, то с излияниями душевными?
– Ни слова не понял, – пробормотал он. – О ком ты?
– О Наине! Это ж она перо вещего ворона добыла, а я… я Людмиле передал. – Борька вдруг отскочил, набычился, будто к драке готовясь. – Да, виноват! Но я ж не знал! Думал, подарок к свадьбе, да Милка и сама всех упрашивала, так ей этого пера хотелось…
– Та-а-ак. – Руслан потер лицо. – И кто такая Наина?
Мальчишка нахмурился, снова на месте покачнулся:
– Ну дак… жена Финна, наставника-колдуна. Говорю ж, в одном доме живут, а Фира туда отправилась, едва узнав, что Финн к великому князю не явился.
– А должен был?
– И да, и нет… Потому и не лезу я, чего напраслину возводить. Людмила ж вроде как сама всё, а Наина… добрая такая, красивая. Но вдруг…
– Красивая. Конечно.
Борька бубнил еще что-то, но дальше Руслан слушал вполуха, а потом и вовсе перестал разбирать слова, ибо голос мальца вдруг стал единственным звуком в Яргороде.
Оборвался топот людской, стих плеск воды, замолчали киянки, топоры и цепы. И гомон челяди растворился в этой тиши без остатка, будто разом всем рты заткнули – даже не шептал никто.
Руслан перевел взгляд с Борьки на конюшего, который наружу высунулся да так и застыл в проеме, зад отклячив.
– Что там?
Мужик не ответил, и Руслан, выпустив поводья, в три огромных шага на улицу вышел.
Никто народ не затыкал, все были живы и здоровы, просто… молчали, застыв столпами древесными. И все как один в небеса пялились, запрокинув головы и рты раззявив.
Руслан тоже вверх посмотрел, и зашлось сердце тревожным боем.
Небо темнело на глазах, хмурилось, но не тучи сгущались над градом, не дым костров синь заволакивал – тени. Полчище теней слеталось к детинцу со всех концов и закручивалось над ним черным вихрем.