Только одно за минувшую седмицу и слишком короткое, чтобы понять и поверить.
– Вот и не спорь тогда! – Людмила вскинула подбородок, но тут же слегка поникла. – Увидела я вас и разозлилась, признаю. Аж в глазах потемнело. Вот и не погасила перо вовремя, вот и попалась как дурочка, еще и на тебя поутру вызверилась, но…
– Все хорошо.
– Погоди. Сама отвечать не хочешь, дай хоть мне излить душу. – Она потерла лоб, выдохнула. – Так вот… коли б случилось все заново повторить, зная, как ты счастье свое обретешь, я б ничего не поменяла. Сама бы в Навь бросилась!
– Ради меня? – Фира голову склонила и прищурилась. – Или за Черномором?
– Вот еще! Мне нынче не за ним, а от него деру давать надобно.
– Думаешь, явится?
Людмила самодовольно улыбнулась.
– Только меня уже тут не будет.
– Дурная ты. А еще на птичку ругаешься… – Фира протянула руку к вышагивавшему рядом ворону, тот каркнул и выпорхнул в открытые воротца. – Можем вместе сбежать. Куда угодно…
– Опять ты за свое! Руслан…
– Да не в нем дело. Во мне. Я пустая какая-то. Будто… – имя далось с трудом, но Фира все же выдавила, – Наина не только силу из меня вытянула, но и часть души. И если чары вернулись, то остальное вместе с ней и сгинуло. Кому я нужна такая?
– Всем? – Людмила вперед подалась и ладони ее своими накрыла. – Ничего не сгинуло, это просто вина. Надуманная, между прочим. Ничего дурного ты этой ведьме не сделала.
– Я через день к ним в дом хаживала…
– И что? Руслан такой нерасторопный, что ты, поди, и не целованная до сих пор, так разве ж могла что разобрать в чужих чувствах? Или увидеть колдовство наставника, древнего и могучего?
– Я разбила алтарь, и ее…
– …Сожрала собственная злоба, – закончила Людмила. – Не ты и не твои чары.
– Злобу ту мы все и вырастили.
– Ну давай еще поплачем о ней! А не о тех несчастных, которых даже жечь не пришлось – сами в прах обратились. Не о семьях их, что лишились любимых. Не о…
– Я поняла. – Фира склонилась к княжне и лбом ко лбу прижалась. – Поняла. Просто… нужно время.
– Дельфира! – донеслось с улицы, и Людмила прыснула:
– Кажется, его-то у тебя и нет.
– Фира? – снова позвал Руслан.
– Давай спускайся, он не уйдет, так и будет орать.
– Тш-ш, он же не знает, что я точно здесь.
– Я знаю, что ты там. – Руслан заговорил чуть тише, но все еще слишком громко для ясного людного дня. – Тебя видели.
– Нигде от чужих глаз не скрыться, – покачала головой Людмила и, отстранившись, подтолкнула Фиру к воротцам. – Скорее, пока толпа не собралась.
Она застонала, но поползла к торчащей в проеме лестнице. За тетивы ухватилась, вниз глянула и замешкалась.
Руслан… просто стоял. Вверх не смотрел, под ноги себе пялился, руки за спиной сложив и чуть покачиваясь с носка на пятку. Прям как мальчишка…
– Спускайся, – промолвил совсем чуть слышно. – Я подожду.
И Фира решилась. Перебросила одну ногу, вторую, да так резво по тетивам скатилась, что рухнула бы, если б не подоспевшие вовремя крепкие руки.
– Поймал, – пробормотал Руслан, развернув ее к себе да так и замерев.
Слишком близко.
– Спасибо.
Он помолчал.
– Прячешься от меня?
– Ото всех, если честно.
– Мучают?
– Говорят слишком много.
– Я тоже поговорю. Можно?
Фира поджала губы, чтобы не улыбнуться, и кивнула, не забыв в просвет покоситься.
Зря тревожилась Людмила о толпе – никому не было дела до тихого закутка меж сараем и птичником. Если кто и проходил мимо, то даже головы не поворачивал, да и забот у днешних сегодня выдалось так много, что не продохнуть.
Главное – не шуметь и не высовываться, и, может, про них и вовсе позабудут.
На веки вечные…
– Я дал тебе много времени, чтобы остыть и простить меня за… опушку, – начал Руслан. Фира дернулась, но он палец к губам ее прижал и продолжил: – Дурные слова, поганые мысли. Я о приворотах и не знал ничего толком, пока воочию не увидел, и никогда боле не подумаю, что ты на такое способна.
Она замерла, не дыша почти, и Руслан опустил руку.
– Я не спрошу, как ты спасла меня, если сама не захочешь. Не напомню про брата, коли сама не заговоришь. Я никогда тебя ни словом, ни делом не обижу, только… кивни вечером на пиру.
– К-кивнуть?
– Да. Когда попрошу Владимира отдать тебя мне.
Наверху отчетливо фыркнули, но Руслан и бровью не повел.
– Ты под его защитой, так нужно.
Фира моргнула, загоняя обратно подступившие слезы:
– Зачем я тебе?
– Люблю.
И она, не выдержав, воскликнула горько:
– Ты порывист, князь, пусть то и благородные порывы. Виноватым себя мнишь, вот и мечешься. Вчера Людмилу любил, а нынче…
– Я не любил Людмилу! – Руслан плечи ее обхватил – вроде крепко, но невесомо. – Любил лишь мысль о ней. О семье, о счастье с прекрасной нежной девой.
– Она такая.
– Да ну?
– И что? Теперь этот образ на меня примеряешь? Я тоже не нежная.
– Врешь. Просто нежность твою надобно заслужить. А еще ты отважная.
– Как и Людмила.
– И добрая.
– Людмила тоже.
– Еще раз про нее скажешь – я тебя в седло закину и не спросясь увезу. Пусть Владимир шлет за нами погоню.
– Но она… – Фира осеклась, сама уже не понимая, зачем спорит.
– Права ты была, – вздохнул Руслан, – я плохо ее знаю, но кое-что сказать могу. Людмила не стала бы в минуту опасности первым делом цепи с чужого коня стаскивать. А спасать ненавистного дурного князя от мавок – тем более. И уж точно не рыдала бы над татями, что на честь ее покушались. Ну и, уж прости, она не бросилась бы за тобою в Навь сломя голову. Скорее, отправила бы отцовскую дружину.
– Может, оно и правильней…
– Плевать. – Руслан лицо Фиры ладонями обхватил, склонился низко-низко. – Будь хоть все девы добрые, нежные и бесстрашные, но я смотрю вокруг… и вижу лишь тебя. Знаю тебя. Чувствую. Веришь?
Она глаза прикрыла и кивнула еле-еле – настолько не хотелось шевелиться. Хотелось лишь стоять вот так и запах его вдыхать. Нагретого железа и кожи, кедра и печеных яблок.
Руслан тихонько рассмеялся и наконец прильнул к губам Фиры своими, теплыми, мягкими, такими родными, будто уже раз сто целованными. И она подалась вперед, за шею его обхватив.
– Конечно, я б дружину отправила, – прозвучало недовольное над их головами. – Не дура, чай, не умеючи за меч хвататься. Но вы не отвлекайтесь. Боги, ну наконец-то…
Корзно давило на плечи, душило, к скамье пригибало, и Людмила ерзала под ним, но никак не могла устроиться поудобнее. То в боку кольнет, то ногу перекрутит, то щека зачешется – а поди вытащи руку из-под этой брони парчовой! Еще и вспотела вся – платье насквозь мокрое, как плясать в таком, когда час настанет?
Но отец и Чаяна сидели рядом, чинно и ровно, не дергались, не кривились. Братья тоже как колы проглотили, вот и Людмиле приходилось из последних сил сдерживаться, чтоб попросту не нырнуть под меховой ворот, не раздвинуть полы и под стол не уползти.
Если хочет она сегодня быть услышанной, надобно потерпеть.
Подумаешь, еще и нос зачесался…
Она чихнула, слишком звонко в воцарившейся тишине, и, поймав суровый взгляд отца и насмешливый – Чаяны, состроила рожицу понадменнее, прям как у братца Мстислава. Верно, за княжьим столом только с такой и положено сидеть.
– Хан Ратмир из степей восточных, – разнесся по гриднице голос великого князя, и курчавый улыбчивый степняк вперед шагнул, оставив за спиной тех, кого еще не успели наградить и одарить милостью.
Руслана, Дельфиру, нескольких храбров, один из которых в битве с тенями руки лишился. Скоро и их черед настанет, а пока…
– Ты хотел стать мне сыном, хан, – продолжил отец, – и в скорбный час без раздумий отправился дочь мою искать в дальних далях.
За столами длинными, так снедью заставленными, что как еще не переломились, одобрительно загудели.
– И хоть вернулся ты без Людмилы, но вернулся и град наш от тварей темных защитил. За то проси, чего хочешь, не откажу, коль в силах буду.
Глаза Ратмира вспыхнули, улыбка стала шире, и поняла Людмила, что он давно уж решил, чего попросит. В этом они были похожи, только ее, увы, никто награждать не собирался.
– Спасибо, великий князь, за слово доброе. – Хан поклонился до полу, а распрямившись, добавил: – Не попрошу я многого, одну лишь… песню.
– Песню? – Отец нахмурился.
Зашептался народ; Людмила, никак такого не ожидавшая, моргнула, а Фира позади степняка лицом в плечо Руслана уткнулась. Не то слезы скрывая, не то смех.
– О двенадцати девах проклятых, – ответил Ратмир, – о сне их беспробудном, о дорогах, что в терем их ведут, да о том, как снять чары гадкие.
– Слыхал я о таком, – неуверенно пробормотал великий князь.
– А я бывал в том тереме, да только слишком черство оказалось мое сердце, чтоб справиться с проклятием. Но разве ж можно бросить дев в беде? Потому о малости прошу: позволь баюнам твоим поведать сказ. Пусть сложат песню да по свету разнесут, и, верю, вскоре сыщется спаситель.
– Ну… – отец прокашлялся, на Чаяну глянул и кивнул, – отчего ж не поведать. Валяй, баюны у меня знатные.
Ратмир еще раз поклонился, попятился да растворился средь толпы, как не бывало.
Вот же… сам скоморох, зачем ему другие?
Людмила едва не рассмеялась, но тут опять заговорил отец:
– Князь Руслан. – И тот, с трудом от Фиры оторвавшись, шагнул к столу. – Ты многое свершил для нас, Руслан. Тебе обязаны мы ясным небом над Яргородом, и лично я обязан жизнью дочери и потому сдержу слово данное, коль готов ты взять…
– Нет!
Никогда еще гридница не ведала такой тишины, как после этого выкрика Людмилы, но сдерживаться боле она не могла. В корзно, конечно, не нырнула, но застежку золотую сорвала да ткань дубовую с плеч сбросила и побежала круг стола, чтобы встать подле Руслана перед великим князем и выпалить: