Не то чтобы она стала бы к нему Людмилу подталкивать, но неужто Фарлаф и впрямь считал, что она сама желания его угадает?
– Честно? Полагал, что и без ведьмы справлюсь. Да ты погляди на них!
Он распрямился вдруг, Фиру к себе подтянул, спиной к груди прижал и, обхватив рукой за плечи, склонился к самому ее уху.
Противно, жарко.
– Погляди… Вон там, на углу, хан степной сидит. Жрет, улыбается, а в глазах бесы…
Фира уже видела степняка. Стройного, смешливого, чернокудрого. И не было в его узких раскосых глазах никакой скверны, только веселье затаенное, словно каждый миг жизни для него – что этот пир.
– Не рад он поражению, как бы ни скалил зубы, – шептал меж тем Фарлаф. – А я знал, что не быть ему здесь женихом. Степь, подумай только! У них там и дома, наверное, из соломы, разве войдет в такой княжна?
«Чушь…»
Фира снова язык прикусила, и ее тут же развернули к другому краю стола. О ком пойдет речь, стало ясно сразу: уж больно выделялся этот гость и внешностью, и хмурым видом. Огромный, даже крупнее Третьяка, асшини тоже был черноволос, но прямые пряди блестящим шелком стекали по плечам и спине, а на щеке, под левым темным глазом, узор вился, под кожу чернилами вбитый.
– А этот дикарь куда бы ее привел? В пещеру? – вопрошал Фарлаф, похоже, знакомый с бытом иных народов лишь по нянькиным страшилкам. – Ну и уж конечно я и представить не мог, что княжне приглянется рыбак. Недооценил. Видно, есть в нем что-то, раз даже твое гнилое сердце не выдержало.
«Не рыбак – князь», – могла бы сказать Фира, но вновь не стала домыслы его подкармливать и растить. Да и с чего ей защищать Руслана, когда даже за свое «гнилое сердце» нет мочи сражаться?
Потому она лишь плечами дернула, не ожидая легкой свободы, но брат внезапно отступил.
– Пустое это все, – пробормотала Фира, не оглядываясь, но чувствуя, что он так и стоит позади, давит, властвует. – Ты не попросил, я не помогла, обряд свершен, так что ж теперь?
– О, теперь… теперь, сестрица, радостные вести…
Фарлаф огладил ее руку, от плеча до запястья, и вслед за пальцами его, презрев жару, морозные мурашки пробежали. Затем вложил в ладонь Фиры что-то маленькое, холодное, и с силой сжал ее кулак.
– Отец велел привезти либо княжну, либо… тебя. Так что собирайся домой, Дельфира.
Весь дух ушел на то, чтобы не вскрикнуть и не отбросить подарок; наверное, потому вторая рука ослабела, и гусли на пол упали. Звякнули, треснули, на две части развалились. Фира пялилась на них бездумно пару мгновений, даже не испугавшись, что кто-то обернется к ней, привлеченный шумом.
Затем поняла, что брата за спиной больше нет.
Не было ни прощаний, ни удаляющихся шагов, просто дышать стало легче и шум в голове затих. Зато тело забилось дрожью.
«Нет, нет, нет… я не нужна… они не могут…»
Но они могли.
И брат, и отец, и Творец, который дотянулся до нее даже из самого Луара и теперь через крошечный серебряный крестик прожигал грязную ведьмину ладонь до самой кости.
По крайней мере, так казалось, и Фира никак не решалась разжать пальцы, посмотреть…
– Эй, принцесса, ты же сплясать со мной грозилась! – громыхнул поблизости голос Третьяка, и она встрепенулась.
Искать его глазами не стала, наоборот, бросилась прочь от звука, от всех звуков сразу, к дверям, да не на улицу получилось, а в сумрачную тихую сень, длинную и как стрела прямую. В дальнем ее конце мерцал свет палаты главной, теперь, верно, спасительно безлюдной.
Но стоило сделать лишь несколько шагов, как именно с той стороны появился человек. Очертания его размывались, сливались с тенью, но подумалось, что с пивом дурак перестарался – вот как его мотает от стены к стене, а он знай себе отталкивается от одной да от другой, все пытаясь посередке удержаться.
Фира едва не рассмеялась, на миг о бедах своих забыв, а потом он приблизился, шагнул в мутный желтый круг от единственного сенного светоча… и она сама пошатнулась.
Прошептала:
– Руслан.
Руку к нему протянула, но тут же отдернула – таким злобным было лицо южного князя.
Злобным и залитым кровью.
– Ты… тварь… – просипел он, – что ты с ней… сделала?
И без чувств рухнул прямо к ногам Фиры.
Глава V
Говорили чуть ли не все разом, а потому, считай, не говорил никто, лишь напрасно воздух сотрясал обрывками мыслей. Размахивали руками княжьи советники, верещал, что баба, тощий полюдьщик, бухтел огнищанин, бормотали старшие дружинники да с княжичами переругивались. Всякий свое зрение имел и доказать его стремился.
Гул стоял такой, что, пожалуй, даже на пиру было тише.
Владимир молчал. Сидел на высокой княжеской скамье в окружении трех черепов побежденного еще в юности змея крылатого, вдоль и поперек изрезанных рунами, в пол смотрел и вряд ли слышал хоть слово.
Молчал замерший за его плечом бирюч – ну так и не пришло еще его время великое повеление оглашать.
Молчали и гарипы, все трое, незнамо зачем сюда явившиеся. Не помощь же добрососедскую предложить! Руслан в такие порывы не верил и от недавних соперников тем более их не ждал, потому подозревал насмешку.
Над ним, негораздком, что жену потерял, не успев и мужем-то стать.
Сам он тоже помалкивал, но вовсе не потому, что сказать было нечего, – опасался просто стравить все выпитое и съеденное прямо великому князю под ноги. Нутро бурлило. В голове вихрилась муть, тряпка, примотанная к пробитому виску, насквозь пропиталась кровью, но лучше уж так, чем исцеление руками этой… этой…
– Дельфира может затянуть твою рану, – сказала княгиня Чаяна, и бледная рыжая тварь за ее спиной моргнула и кивнула неуверенно, нехотя даже.
Руслан в ответ зарычал только, и обе они сбежали, что ветром сдуло. Правильно сделали. Еще немного – и он бы разорвал луарку на клочки.
Это ведь она… она, не иначе.
Мерзкая, завистливая псица.
Кто еще мог наслать в опочивальню едкий черный дым колдовской? Кто еще так ненавидел Руслана, чтобы на угол сундука его швырнуть незримой силой и уволочь Людмилу, выкрасть, не открывая окон и дверей, просто… в воздухе растворить?
Он ведь даже поцеловать ее не успел. Лишь прижал к груди, к манящим губам склонился… и очнулся в пустой комнате.
Все ведьма проклятая, ее происки!
Это и есть месть за обидные слова? За угрозы разлучить ее с подругой?
Увы, Руслану не верили.
«Накренился разум князя от удара, совсем дурной стал».
Не верили ни советники, ни дружина, ни Владимир. Даже Третьяк советовал ему охолонить.
Околдовала она их всех, что ли?
Благо хоть в тереме гнилую ведьмовскую суть чуяли, как-никак не один год с луаркой под общей крышей прожили, вот и подсобили Руслану. Оляна, одна из девиц младших, тишком его в покои жинкины провела, чтоб посмотрел, подумал, поискал. Вдруг найдется что важное, вдруг откроется, чем подружки накануне свадьбы занимались, – они ж всегда были вдвоем, всегда рука об руку.
Перо вороново, огромное, невозможное, лежало под подушкой. Его жгли, но края не крошились, не осыпались пеплом, напротив, будто затвердели и огненно-рыжей каемкой обзавелись. Так что, прихватив перо с собой и теперь крепко сжимая в ладони, будто нож без рукояти, Руслан не боялся его раздавить. А вот кожу свою острыми боками ранил, но только радовался новой боли.
Она холодила разум, успокаивала, от занозы в сердце отвлекала.
Ничего, ведьма за все ответит, расплатится.
Он еще раз расскажет, как поймал ее у птичника, где держали вещего ворона, и напомнит, сколько колдовства можно сотворить одним таким перышком. И вновь покажет… покажет, что таилось в Людмилиных простынях.
Владимир должен понять! Не настолько же он ослеплен этой Дельфирой, чтобы дочерью родной пожертвовать…
– Тихо!
Руслан вздрогнул, на миг решив, что мысли его подслушали, но почувствовал на плече крепкую руку Третьяка, выдохнул.
Нет, то великий князь из раздумий вышел да на народ галдящий прикрикнул. Распрямился, дернул застежку-солнышко и скинул тяжелое душное корзно на спинку скамьи.
Умолкли все, лишь огнищанин вперед шагнул и что-то еще лепетнуть попытался:
– Великий князь, мы тут…
– Молчать! – снова рявкнул Владимир. – Много вы тут уже наболтали, а дельного – ничего. Только грызетесь, как дикие волки.
– Да потому что нечего обсуждать, – подскочил к нему средний княжич, Мстислав, так похожий на отца, будто мало было богам одного великого.
Что там, все четверо из семи сыновей, на пир в Яргород заглянувшие, словно отражали лик Владимира в ту или иную пору. Юность и зрелость, подвиги бранные и семейную сытую жизнь.
– Мы отыщем ее, отец! – пылко продолжил Мстислав. – Выйдем с дружиной и…
– Отыщем, отыщем! – понеслось со всех концов, но Владимир только головой покачал:
– Отыщете, конечно…
И непонятно, чего было больше в его словах: сомнений или сожаления.
– Я отыщу, – наконец подал голос Руслан, хрипло, ломко, но молчать дальше он уже не мог.
Глаза великого князя, морозные, жуткие, тут же к нему устремились, прищурились, но слов ответных не последовало.
Отвернулся Владимир, поискал кого-то в окружавшей его беспокойной толпе и позвал:
– Дельфира, подойди.
Ведьма? Здесь?!
Руслан головой завертел, забыв про боль, а заметив тонкую фигурку, что пробиралась к князю из дальнего угла, чуть с места не сорвался. Снова Третьяк удержал.
Рыкнул Руслан, руку его попытался сбросить, но побратим был силен.
– Пожалеешь же, – прошептал он. – Очухайся сперва, потом дури.
– Это она…
– Нет.
Руслан веки смежил, вздохнул глубоко, шумно, а когда снова открыл глаза, Дельфира уже стояла, склонившись, у княжеской скамьи, и Владимир ей что-то тихо втолковывал. Через пару ударов сердца она кивнула, выпрямилась и так же плавно, как подошла, растворилась среди людей.
Хлопнула дверь, и Руслан опять не сдержался.