Я поднял значок.
– Минуточку. – Он снова прикрыл дверь. Я ждал. Где-то в здании послышался звук спускаемой в туалете воды. Где-то заплакал ребенок и умолк. С улицы донесся резкий вопль «Скорой помощи». Наконец дверь открылась.
Комендантом был человек старше шестидесяти, с небритой седой щетиной и слипающимися голубыми глазами. Поверх белья он накинул выцветший зеленый банный халат. Из-под халата торчали голые ноги.
– Что это? – спросил он. – Ограбление?
– Нет, – ответил я. – Можно войти?
– Жена спит, – сказал он.
– Мы будем тихо.
– Ладно, – согласился он. – Но только очень тихо.
Он сделал шаг назад, чтобы впустить меня, запер дверь и провел меня через небольшой холл в кухню. Мы сели за кухонный стол. Откуда-то из глубины квартиры раздался легкий храп.
– Что случилось? – спросил он. Голос его был приглушен.
– Я разыскиваю Натали Флетчер.
– Уехала, – сказал он.
– Что вы хотите этим сказать?
– Выехала из квартиры.
– Когда?
– Сложила свои вещи в машину вечером в воскресенье, а сегодня утром уехала.
– Она оставила адрес, где ее искать?
– Нет. Она сказала, что свяжется со мной по поводу мебели. Пива не желаете?
– Нет, спасибо.
– А я, пожалуй, хлебну пивка. – Он встал, подошел к холодильнику и открыл дверцу. – Черт, – выругался он, – у нас кончилось пиво. – Он вернулся к столу.
– Так что насчет мебели?
– Она велела мне попробовать продать ее тому, кто снимет квартиру. В микроавтобус она погрузила только личные вещи.
– Какого типа у нее микроавтобус?
– «Бьюик» семьдесят первого года.
– Цвет?
– Синий.
– Номерной знак не знаете случайно?
– Нет.
– Какие личные вещи она упаковала?
– Просто платья, тряпки. Три легких чемодана и один тяжелый. Я помог ей снести их вниз. Она дала мне пять долларов.
– Это было в воскресенье вечером?
– Да.
– Она все погрузила в микроавтобус вечером в воскресенье, но не выехала из квартиры до сегодняшнего утра.
– Именно так.
– Вы видели, как она уезжала утром?
– Да. Она принесла мне ключ.
– В котором часу?
– В девять.
– В ту ночь она оставила машину на улице?
– Сомневаюсь. Тем более что в машине лежали чемоданы. Здесь поблизости – два гаража. Наверное, отогнала машину в один из них.
– Сколько она здесь прожила?
– Въехала сюда три месяца назад. В июне. В середине. В чем она провинилась? А вас-то как звать? Вы представились?
– Лейтенант Смок. А как ваше имя?
– Стэн Дурски. Что она натворила?
– Почему вы думаете, что она натворила что-то?
– Полицейский лейтенант стучится ко мне посреди ночи, задает вопросы, вот я и вынужден думать, что она что-то сделала. В любом случае она сдвинутая.
– Как «сдвинутая»?
– По фазе, – сказал Дурски.
– В чем это проявляется?
– Она считает, что она Клеопатра. Вы верите в перевоплощение?
– Нет.
– Я тоже. А она верит. Знаете, что она думает?
– Что она думает?
– Она думает, что в ней воплотилась Клеопатра. Как вам нравится? Считает, что родилась в 69 году до нашей эры. Она говорила мне, что отец ее не Джеймс Флетчер, а Птолемей Одиннадцатый... Правильно я произношу это имя? Птолемей? А братик ее Гарри? Тот, что умер от инфаркта шесть месяцев назад?
– Что вы знаете про ее брата?
– Он не был ее братом. То есть он не был Гарри Флетчером. Знаете, кем был он?
– Кем же?
– Птолемеем Двенадцатым – так это произносится? Клеопатра вышла за него замуж, когда ей было семнадцать. Он умер не от инфаркта, сказала Натали.
– От чего же он умер?
– Он утонул в Ниле. А вы бы видели, как она одевается! Она, бывало, наряжалась в такие длинные платья, копировала их с изображений Клеопатры в музее. Волосы у нее черные, как воронье крыло, она носит их подстриженными вот здесь, в точности как Клеопатра. И иногда она носит на голове эту дешевую маленькую корону и таскает с собой эту штуку, обвитую бутафорной змеей, это ее скипетр... Правильно я произношу – скипетр? И глаза, знаете, и губы она красит в точности как Клеопатра. Признаться, скажу я вам, порой я сам верю, что она – настоящая Клеопатра. А знаете, как она называла мою супружницу? Ну, мою жену, которую зовут Роуз Энн?
– Как она ее называла?
– Чармиан – правильно я произношу? Это у Клеопатры была такая придворная дама. Честно говоря, я рад, что она выехала отсюда. Ну, теперь, если просто продать все барахло, что она оставила... Я сказал ей, знаете... Я сказал, что если новый квартирант не купит, то я все выброшу на свалку. Гостиную она называла «королевскими покоями», вам следует взглянуть. Вы, наверное, никогда не видели такого количества никчемного барахла из магазина бывших в употреблении вещей. Я заходил к ней пару раз, чинил ей то одно, то другое. В этих старых домах всегда что-нибудь выходит из строя. Свет она все время держала выключенным, жгла свечи; в потемках я с трудом разбирал, что делаю. Да еще эти благовония. Господи Иисусе, все здание от них провоняло! И еще она ставила пластинки с жутковатой струнной музыкой и иногда сама с собой разговаривала, словно бы на иностранном языке – на египетском, наверное. Я египетского не знаю, а вы?
– Я тоже не знаю.
– Да, она сдвинутая. Очень жаль, конечно. А из хорошей семьи.
– Родители ее еще живы?
– Оба. С отцом не приходилось встречаться, хотя Натали много рассказывала про него... Птолемей Одиннадцатый, как вы уже знаете. – Дурски закатил глаза к небу и вздохнул. – Они с матерью разведены. А мать – хорошая женщина. Всегда заговаривала со мной, когда приезжала к дочери, если видела меня на улице. Мы были с ней в приятных отношениях. Ее зовут Вайолет. Вайолет Флетчер.
– Где она живет?
– Где-то ближе к окраине. По-моему, на Фермонт. Могу ошибиться.
– Мистер Дурски, – сказал я, – не случалось вам видеть, чтобы Натали носила подвеску с яшмой...
– Да, конечно, постоянно носила. Она говорила, что это подарок брата. Птолемея. Говорила, что он нанял самого лучшего скульптора в Александрии вырезать на яшме ее профиль. Сдвинутая, верно?
– Человек, который живет напротив нее через холл...
– Вейкфидд?
– Да. Он сказал, что никогда не видел на ней этого украшения.
– Ну, он такой человек, очень занят собой. Вполне вероятно, что он не заметил.
– А давно ли он живет здесь?
– Въехал около двух месяцев назад. И все-таки, что такое натворила Натали?
– Мне ни о чем таком не известно. Просто хотелось бы поговорить с ней. Вот и все.
– Стэн! – раздался из глубины квартиры женский голос. – Ты там с кем-то разговариваешь?
– Нет, Роуз Энн! – крикнул он в ответ. – Я сижу на кухне и разговариваю сам с собой.
– Стэн?
– Конечно, я не один. Мы разговариваем с полицейским.
– Не надо морочить мне голову, Стэн, я не такая дура, – сказала она.
– Мистер Дурски... Вы говорили, что Натали дала вам ключ, когда...
– Да.
– И он по-прежнему у вас?
– Да.
– Могу я осмотреть эту квартиру?
– Почему нет, – сказал он. – Вы похожи на честного человека. Кроме того, там есть только никчемное барахло. У меня однажды был пожар в квартире 7С, жильцов дома не было, явились пожарники и унесли все, что не было прибито к полу гвоздями. Не просто так пожарники заработали себе прозвище «Сорок воров». Кроме того, наведываются сюда всякие полицейские в поисках нарушений, грозят штрафами и выманивают взятки. Но вы, я вижу, человек честный. В любом случае весь этот мусор я хочу выбросить. Если его не купит новый квартиросъемщик. Дать вам ключ?
– А вы со мной не хотите пойти?
– Нет, я хочу снова лечь спать. Просто когда закончите, бросьте ключ в мой ящик. Договорились?
– Стэн! – крикнула его жена. – Ты что, не выключил телевизор?
Глава 15
Я отпер дверь Натали, не потревожив соседа напротив, Амоса Вейкфилда, бесшумно прикрыл за собой дверь и только тогда стал шарить по стене в поисках выключателя. Он оказался слева от входа.
Крохотную прихожую от комнаты отделяла вышитая бисером занавеска. Обои в прихожей были белые с темно-зеленым, почти черным узором из пальмовых листьев. Я отодвинул занавеску, нашел еще один выключатель на косяке, включил свет и тотчас оказался в Древнем Египте – для бедных.
Комната также была оклеена обоями с пальмовыми листьями. У стены напротив вышитой бисером занавески расположились две чахнущие, но настоящие пальмы. Они стояли по обе стороны громоздкого плетеного кресла, покрытого из распылительного баллончика золотой краской, – это был, несомненно, трон Клеопатры. На сиденье лежала пурпурная подушка. Пара таких же по форме и размеру подушек, белая и голубая, валялись на полу перед троном. На стене за троном висели гравюры в рамках, изображающие пирамиды, сфинкса, реку – видимо, Нил, фриз с гробницы фараона и очень живой рисунок кобры. Два невыцветших прямоугольника на обоях говорили о том, что на этих местах прежде тоже висели картины. В стене слева от трона была видна закрытая дверь, обклеенная обоями с пальмовым рисунком, а на полу лежал то ли матрас, то ли мягкий резиновый коврик, обернутый в пурпурную ткань. Я подошел к двери и открыл ее.
В отличие от ветхой роскоши королевских покоев спальня была обставлена по-спартански и в сравнении казалась весьма современной. Стены выкрашены белой краской, картины отсутствуют и по всем признакам раньше тоже не висели. У стены напротив входной двери стояла двуспальная кровать, рядом с окном, из которого была видна вентиляционная шахта. На окне – белая штора, по бокам – легкие белые занавески. Кровать была застелена простынями, наволочками и одеялом, без покрывала. Напротив кровати стоял комод с зеркалом, отделанный белой эмалью, а на нем дешевый проигрыватель. Я подошел к комоду. Ящики были пусты, за исключением того, что осталось от сборов перед отъездом, – булавок, коробочки от губной помады, пары пенсов да шариковой ручки за двадцать девять центов. Единственный платяной шкаф в комнате также был пуст. Внутри я нашел лишь несколько проволочных вешалок – еще несколько валялось на полу.