Перед скромной кафедрой сидели скорбящие в траурных одеждах. Кейт вспомнила похороны мисс Уиллоуби, на которых присутствовала лишь она сама да скучающий юрист. На помосте стоял гроб, окруженный с трех сторон темно-синими занавесками. Никто не оглянулся, когда Кейт потихоньку устроилась на заднем ряду. Из динамиков лилась песня Боба Марли, заглушая шорох и кашель. На кафедру вышел священник в белых одеждах – пухлый, моложавый, с ранней сединой. Дождавшись, когда последние звуки музыки стихнут, он заговорил:
– Мы собрались здесь, дабы почтить память Алекса Тернера. – Его голос звучно разнесся по холодному залу. Женщина в первом ряду приглушенно всхлипнула. Пожилая дама, сидевшая рядом, обняла ее за плечи. – Понимаю, все вы пришли сюда в скорби и гневе. Нелегко терять любимых, особенно когда их забирают от нас так, как Алекса, – внезапно и жестоко. Шок и ярость – это естественная реакция. Самый легкий способ совладать с подобными чувствами – направить свою ненависть на человека, отнявшего жизнь Алекса. Но сегодня мне хотелось бы, чтобы вы забыли о ненависти. Помните: Алекс посвятил себя облегчению чужих страданий. Он погиб, помогая другому, и сам призвал бы нас не осуждать, а попытаться понять.
Женщина сидела, низко склонив голову. Ее плечи вздрагивали. Пожилой мужчина на том же ряду высморкался, промокнул платком глаза.
– Это нелегко. Мы потеряли друга, сына, мужа. И отца, потому что ребенок, которого носит Кей, жена Алекса, так его и не увидит.
На мгновение Кейт показалось, что священник произнес ее имя. Она снова взглянула на женщину в первом ряду.
– Другая сторона трагедии – Алекс тоже не увидит свое дитя. Они с Кей долго к этому шли, но их счастье оказалось жестоко и бессмысленно разрушено. Однако нельзя погружаться в пучину горя, гнева и жажды отмщения. Таким способом мы не только не почтим память Алекса, напротив – перечеркнем все то, ради чего он жил, работал и в результате погиб.
Дверь часовни отворилась, снаружи дунуло холодом. Кейт оглянулась. В зал вошел мужчина в толстой прорезиненной куртке. Скрипя половицами, он приблизился к ряду, на котором сидела Кейт, сел и принялся возиться с громоздким фотоаппаратом.
– Я имел честь знать Алекса по работе, которую мы оба проводили в нашем приходе, – продолжал священник, – и могу уверенно сказать: он был добрым и терпеливым человеком, искренне болеющим душой за тех, кто обращался к нему за помощью. Мы молимся за Алекса, но также я хочу помолиться за несчастного молодого человека, который столь внезапно отнял его у нас. А еще – за всех нас, чтобы мы смогли найти в себе силы и простить его за содеянное.
Кейт захотелось плакать. Она опустила голову. Слезы капали на пальто и тут же впитывались в мокрую от дождя ткань. Воспользовавшись секундной заминкой, когда присутствующие готовились вознести молитву, она вынула из кармана платок и поспешно высморкалась.
Фотограф тоже склонил голову – для того, чтобы поменять объектив. Доставая его из сумки, он случайно уронил второй на пол. Послышался звон стекла. «Вот черт», – пробормотал мужчина.
Молитва окончилась. Священник продолжил говорить, но теперь внимание Кейт разрывалось между проповедью и приготовлениями фотографа.
Служба оказалась короткой. Вместо пения псалмов все молча слушали концерт Элгара[6] для виолончели.
– Мы надеемся и верим, что дух Алекса не умер, – произнес священник. – Хотя его больше нет с нами, он останется в наших сердцах и найдет продолжение в ребенке, которого носит Кей. Этот малыш будет живым напоминанием об Алексе Тернере, которого мы знали и любили и которому мы теперь говорим слова прощания.
Занавес вокруг гроба с шуршанием опустился. Священник молча сошел с кафедры. Женщина в первом ряду встала. Фотограф сделал пару снимков. Скорбящие начали выходить из зала. Кейт низко опустила голову: ей не хотелось привлекать к себе внимание.
Вдову поддерживала под руки пожилая пара, сзади шел немолодой мужчина. Женщина брела медленно, словно инвалид, и у Кейт было достаточно времени, чтобы разглядеть ее бледное залитое слезами лицо и огромный живот, выпирающий под пальто.
Кейт еще ниже опустила голову, ежесекундно ожидая обвиняющего окрика.
Дверь часовни со скрипом отворилась. Послышался шорох шагов – гости торопились на улицу. Наконец почти все вышли. Стало тихо.
– Добрый день, мисс Пауэлл.
Кейт вздрогнула. Сперва она не узнала стоящего рядом мужчину, затем припомнила жесткие седые волосы и печальные глаза под густыми черными бровями. Инспектор Коллинз.
– Не ожидал вас здесь увидеть, – произнес он.
Последние гости удалились. Кейт и инспектор остались вдвоем.
– Я хотела прийти. – Она взглянула в сторону гроба, скрытого за занавесом. – Решила, так будет правильно.
Из-за занавеса послышался механический скрежет. Ткань качнулась.
– Нам лучше выйти, – сказал Коллинз. – Сейчас начнутся следующие похороны.
На нем был тот же коричневый костюм и то же твидовое пальто. Он открыл дверь, пропустил Кейт вперед, и они направились к выходу.
Морозный воздух пощипывал щеки. Гости столпились на парковке вокруг молодой вдовы. Кейт отвернулась.
– Я пойду.
Коллинз взглянул на нее.
– Если немного подождете, я вас подвезу.
– Нет, спасибо, сама доберусь. – Ей внезапно отчаянно захотелось отсюда сбежать.
– Мне нужно с вами поговорить. Это недолго. Машина за углом.
Они направились мимо скорбящих к припаркованным автомобилям. Вдруг Коллинз остановился и схватил Кейт за руку. Проследив за его взглядом, она увидела мужчину, сидевшего рядом с ней в часовне. Тот снимал вдову и гостей.
– Пройдемте сюда. – Инспектор взял ее за руку и повел обратно. Они обошли часовню и оказались за спиной у фотографа.
– Почему вы не хотите, чтобы он вас видел? – спросила Кейт.
Полицейский взглянул на нее и тут же отвел глаза.
– Дело не во мне, а в вас. Не хочу, чтобы пресса начала разнюхивать, что это за загадочная женщина присутствовала на похоронах.
Об убийстве психолога сообщили по национальным телеканалам, но ни в одном из репортажей ни слова не упоминалось о Кейт. Та была удивлена заботой Коллинза.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Журналюги и так подняли изрядную шумиху – дескать, очередной провал медико-социальной службы. Сейчас они потеряли интерес к делу, но, если узнают, почему Эллис убил Тернера, такой цирк начнется!..
Коллинз приблизился к серому «Форду». На водительском месте сидел знакомый сержант. Завидев их, он поспешно сложил газету.
– Подвезем мисс Пауэлл, – сказал ему инспектор, открывая заднюю дверь для Кейт.
Сержант улыбнулся ей, потом, видимо, решил, что это чересчур фамильярно, и принял серьезный вид. Коллинз плюхнулся на заднее сиденье рядом с Кейт.
– Вам куда?
– До ближайшего метро.
Сержант завел мотор.
– Я связался с клиникой «Уайнгард», – проговорил Коллинз, когда они миновали ворота крематория. – Ваша доктор Джансон вся на нервах. Похоже, клиника так и не связалась с лечащим врачом Эллиса. Они решили, что в этом нет нужды, поскольку вы представили его в качестве «неанонимного донора». Я правильный термин употребляю?
Кейт промолчала. Ей вспомнилось, как Алекс не смог назвать адрес врача, как не хотел, чтобы его биоматериал использовался для кого-то, кроме нее. Тогда это казалось трогательным.
– Я бы на вашем месте подал иск о халатности. Вряд ли Эллис знал, у кого наблюдается настоящий Алекс Тернер. Если бы в клинике попытались получить его медицинскую карточку, то сразу заметили бы нестыковку.
Кейт покачала головой.
– Я не буду подавать иск.
Коллинз не стал настаивать.
– Еще я хотел сообщить, что Пол Сазерленд вне подозрений.
– В чем его подозревали? – удивилась Кейт.
– В налете на ваше агентство. Он утверждал, что не помнит, где провел тот вечер. Прежде чем допросить его, пришлось сперва дождаться, пока он протрезвеет. У него крепкое алиби, так что он тут ни при чем.
В машине пахло чем-то затхлым. Кейт опустила стекло, поставила лицо холодному ветру.
– Я на него и не думала.
– С отпечатками пальцев тоже ничего не вышло. – Колени Коллинза упирались в переднее сиденье. Рядом с ним Кейт чувствовала себя маленькой девочкой. – Похоже, на преступниках были перчатки. Либо они знали, что делают, либо у них руки замерзли.
– А как же спички?
Инспектор поджал губы и покачал головой.
– По ним нельзя однозначно утверждать, что это сделал именно Эллис.
– То есть вы считаете, он не виноват.
– Я считаю, что спичечный коробок ничего не доказывает. Взломщик мог быть курящим. Мы установим наблюдение за вашим офисом и квартирой, но я не стал бы сейчас делать поспешные выводы.
Кейт выглянула из окна.
– Удалось выяснить, откуда он звонил?
– Мы проследили номер. Звонок был сделан с телефона-автомата рядом с «Оксфорд-Серкус». Видимо, он старается не пользоваться мобильником, – мрачно произнес инспектор. – Впрочем, подобные типы не могут долго оставаться в тени. Он психически неуравновешен, у него нет ни друзей, ни денег. И ему некуда идти.
Хотя Коллинз говорил уверенно, Кейт не испытывала облегчения. Она не сможет чувствовать себя в безопасности, пока Эллис на свободе. И если его посадят – тоже.
Сержант притормозил у обочины.
– Так подойдет? Вход в метро через дорогу.
Кейт поблагодарила и вышла. Коллинз последовал за ней.
– Не волнуйтесь, – сказал он, придерживая пассажирскую дверь. – Мы обязательно его найдем. Это лишь вопрос времени.
Он переместился на переднее сиденье. Машина слегка просела.
Когда полицейские уехали, Кейт подошла к переходу и огляделась, чтобы убедиться, что путь свободен.
На сером небе укоризненно воздетым пальцем темнел столб дыма из крематория.
Вечером Кейт приготовила омлет с ветчиной и сыром, добавила брюссельской капусты и два ломтика цельнозернового хлеба. Она особо не жаловала брюссельскую капусту, зато в ней много фолиевой кислоты, и ради ребенка стоило сделать над собой усилие. Теперь можно есть сколько хочешь и не мучиться совестью, но почему-то это не приносило радости.