авыть, но он удержался. Капитан судорожно задрожал всем телом, будто зверь, стряхивающий с шерсти воду. Глаза его вновь стали голубыми.
– Пошевеливайтесь, мерзавцы, – как ни в чем не бывало распорядился столь хорошо знакомый пиратам кормчий, словно он только что и не делил свою голову с кем-то еще, словно никуда и не отлучался. – Есть еще пара дел, прежде чем мы вернемся на наш «Змей». Змей… Не пора ли сменить название, тысяча тритонов мне в борт!
Глава 7Кровь на снегу
Вожак попал в капкан, рычит он, проклиная
Охотников-людей и их презренных псов.
А стая душу рвет, лес воем оглашая,
Но помощи не будет, ведь страх сильней оков.
Хоть древен и могуч, старик, ты обречен,
Ты это знал всю жизнь, таков в лесу закон —
Ведя их за собой, вожак капкан обходит,
А коль попался сам – пора ему, выходит.
Готовься умереть, не вырваться тебе,
Лишь лапу перегрызть, наперекор судьбе…
Три лапы оставляют след крови на снегу —
И злость, и вкус свободы, пьянящей на берегу.
3 сентября 652 года. Герцогство Истарское. Истар.
Город Без Лета. Многие могли бы поспорить с этим названием. Глядя на царящую здесь погоду, невозможно было даже представить, что хотя бы осень посещает холодный Истар время от времени. В этом же году уместнее было бы назвать поселение внутри дубовых стен Городом Сплошной Зимы. Даже здешние старики не припоминали таких жестоких и продолжительных холодов. Дощатые настилы улиц замело настолько, что прохожим приходилось искать себе путь, пробираясь по колено в снегу, несмотря на все старания дворников и горожан. Из самого Истара можно было выбраться лишь конным ходом или на санях, да еще пешком, но мало кто отваживался сейчас покидать город. На стены домов облокачивались пятифутовые сугробы, ставни и все щели были надежно и заблаговременно законопачены. Даже скот большую часть дня пребывал в тепле под крышей, за перегородкой в задней части дома. Дети не резвились на улице, играя в снежки или мастеря «снежных троллей»: матери не выпускали их за порог, поскольку ветер был настолько ледяным, что никакие шубы и шапки от него не спасали. Даже собаки не казали морд на улицу, а герцогские рыси спали у печи, спрятав носы под лапы, что свидетельствовало о том, что холод продлится еще долго.
В заснеженном пустом городе раздавался лишь одинокий стук молота в кузнице, даже овцы и коровы перестали блеять. Казалось, все уснули – такая тишина опустилась на лес Дерборроу и Истар…
В это осеннее (а по-местному, так и зимнее) утро 652 года, часов примерно в шесть, когда еще было темно, а холодное солнце пока что не взобралось на белое небо, южные ворота города со скрипом отворились, и из них вышли полтора десятка человек. Они все кутались в теплые одежды: меховые шубы и плащи – с зимним лесом шутить не стоит. Каждый был отлично вооружен: охотничьими топориками, украшенными серебряной нитью гравировки, за широкими поясами, луками и арбалетами в чехлах за спиной и длинными ножами, что свисали с колец перевязей. Ловчие всегда носили при себе обереги – старый ельник слыл местом опасным и полным нечисти.
Это были самые надежные и проверенные стрелки из всех состоящих в полуночном братстве охотников, самом почитаемом объединении в Городе Без Лета. Они уходили на промысел, бросив напоследок прощальный взгляд на частокол и поднимающиеся из-за него струйки дыма. Храбрые истарцы шли отлавливать диких зверей, которые нападали на углежогов и дровосеков, имевших неосторожность выйти за палисад. Голодные злые волки повылезали из своих логовищ, они уже совсем не боялись людей, и их серые шкуры подчас можно было разглядеть под самим палисадом. Ужасный вой проникал сквозь стену, пробираясь в город, будто говоря: «Мы здесь, мы снаружи. Мы пока еще не можем войти к вам, но скоро наши лапы оставят следы на ваших улицах, а клыки вопьются в ваше горло».
Волков и раньше было много в окрестных лесах, но сейчас как будто какое-то проклятие накатило на занесенный снегом Град Рейнгвальда. Неистовые хищники задрали уже несколько человек – изуродованные тела несчастных были найдены в снегу, а вокруг охотники обнаружили видимо-невидимо волчьих следов; другие бедолаги порой просто исчезали в лесу – на это тоже нельзя было закрывать глаза, и герцог выделил четырнадцать лучших стрелков на отлов хищных зверей в дикий Дерборроу.
Уже третий день, не переставая, белыми хлопьями падал снег, меж голых трескучих ветвей завывал ветер, но охотники лишь затянули посильнее завязки плащей, нахлобучили на самые лица шерстяные шапки и небыстрой осторожной походкой направились к стене деревьев.
У открытой ставни привратной башни стоял немолодой морщинистый вояка-херд, задумчиво глядевший вслед вышедшим в непогоду ловчим. Солдат видел, как отважные следопыты пересекли вырубленную в полтора полета стрелы шириной просеку, окружающую город, и исчезли среди заснеженных елей и сосен. Он, не отрываясь, следил за подрагивающими на ветру ветвями, смотрел, как снежинки падают и кружатся, подхватываемые сильными порывами. Корень дерева, торчащий из земли, походил на посиневшую человеческую руку с дико скрюченными пальцами. Рядом старику привиделось застывшее безжизненное лицо, припорошенное снегом. Дюжина тел была погребена под заносом в глуши, где их никто и никогда не найдет…
– Эй, Хенрик, закрой ставни, борода! Холодно ведь! – прикрикнул напарник, и Хенрик вздрогнул – жуткое наваждение исчезло. Затворив окно, он подсел к очагу, но все никак не мог отойти от того, что ему только что привиделось.
– Ты чего, борода? – толкнул его в бок товарищ. – Весь побелел, будто призрака углядел…
– Дюжина их, – пробормотал Хенрик и помешал на огне хмельное варево – воинам в Истаре, в соответствии со старым укладом, позволялось на службе принимать горячительные напитки, ведь без оных пришлось бы беднягам-солдатам совсем туго – мороз крепко щекотал кожу.
Старик очень надеялся, что тепло и уют в закрытой от ветра и снега сторожке с проконопаченными стенами и надежной крышей помогут ему забыть увиденное. Тлеющие угли в очаге шептались о чем-то с казанком кипящего грога, горячий бледный пар от варева поднимался через тонкую щель дымохода под срубом крыши. От скуки воины играли в «узлы», складывая дощечки таким образом, чтобы получился правильный рисунок. Сейчас был ход Хенрика. Старый херд выбрал нужную табличку, положил ее на стол со словами «Узел тянется – не распутаешь» и отпил из кубка немного горячего грога. И все равно его мысли заполняло видение холодного чудовища-леса, будто бы проглотившего славных охотников.
На улице сплошной стеной падал колючий снег, а ветер тоскливо выл в трубах.
Тук-тук.
Дубовая дверь перед ним отворилась, выпуская из дома тепло и свет. На пороге показалась недовольная хозяйка, дряхлая старуха, гневно взирающая на того, кто поднял ее с мягкого кресла и оторвал от крепкого горячего чая. На плечах женщины лежала шерстяная шаль, скрепленная серебряной заколкой, седые, будто волчий загривок, волосы выбивались из-под красного платка. На груди старухи на тунике была закреплена брошь с замысловатым изображением медведя, с украшения свисала цепочка с гребешком и ключом.
– Чего тебе? – прокаркала карга, испепеляя взглядом молодого парня в простой одежде херда, с небольшой тачкой, полной чего-то черного.
– Не изволите ли угольку, достопочтенная? – весело спросил углежог, кивая в сторону своего товара. – Хороший уголь, с горрехарских ям. Горит долго, тепла дает – на целое поместье хватит, а…
– Почем уголек-то? – перебила старуха, придирчиво оглядывая товар. Длинный, точно гоблинский, нос ее заходил ходуном, словно принюхиваясь.
– По серебрянику за малый мешочек, по три – за большой.
– А чегось дорого-то так? – запротестовала хозяйка, шамкая гневно поджатыми губами. Во рту у нее не осталось ни одного зуба. – На прошлой неделе, помнится, было по серебрянику за большой, а за малый так вообще пять медяков!
Парень нахмурился, улыбки как не бывало.
– Да вот, это уже городские запасы, те, что у Гехара Одноглазого были, у коменданта нашего. Его светлость, герцог, велит продавать, вот и продаем.
– А когда за новым углем к ямам пойдете?
Парень вздохнул.
– Да вот, хозяюшка, беда – не хочет последнюю седмицу сосенка что-то жариться, в уголек обращаясь, эх, как не хочет! Ну не разжигается, и все тут. Знаешь… – Он наклонился почти к самому уху хозяйки и зашептал: – Поговаривают среди наших, братцев-углежогов то бишь, что завелась в тех ямах злая нечистая сила, огонь тушащая.
Старуха мерзко захихикала, будто старым засовом проскрипела:
– «Сила нечистая»… хе-хе-хе… совсем подурели от меда верескового! Забыли, лентяи, – нет на вас плети! – как трутом пользоваться аль огнивом?
Парень насупился:
– Возможно, и забыли, ты уголь-то будешь брать, старая?
– Давай-давай свой уголек, давешний почти весь вышел-то. Эх… два маленьких давай.
Старуха рассчиталась, закрыла дверь и вернулась к своим делам, а парень надвинул шапку на лоб, потер руки в перчатках и потолкал свою тачку дальше, к следующему дому. Единственное колесо скрипело, снег под сапогами углежога потрескивал, и вскоре в сонном городе снова раздалось негромкое: «Тук-тук».
– Давай-давай, Нетор, пошевеливайся! – сердито хмурил мохнатые брови важный капитан в меховом плаще, надетом поверх сосново-зеленой туники с изображением герба Истара: медведя, сжимающего в передних лапах цветок вереска.
Подчиненный тоскливо смотрел на длинную деревянную лестницу, тянущуюся на полторы сотни ступенек-перекладин вверх, к открытой, со всех сторон продуваемой злыми колючими ветрами площадке.
– Но, господин капитан, зачем же нужно туда лезть? – осмелился запротестовать солдат. Он знал, что ему все равно придется карабкаться наверх, но старался протянуть как можно дольше внизу перед «наказанием». – Драконы не показывались уже тысячу лет, а то и больше…