ействительность же состояла из двоих ублюдков, хохотавших на берегу, и он плавал перед ними, точно яблоко в кадке, и ничего не мог сделать. Если бы он сидел в своей тележке, он бы нашёл чем ответить. Его пальцы прямо-таки ощутили узкий ремень, всегда лежавший наготове вдоль правой ноги… Вот только тележка была теперь далека и недостижима, точно луна в небе. Ёрш и Перекат будут смеяться над ним, сколько захотят, а потом убьют. И его, и Торона. Может, им для этого понадобится не одна стрела и даже не две, потому что ещё одну стрелу Торон наверняка успеет поймать, а от другой, если повезёт, они с ним укроются под водой… – но какая-то по счёту непременно попадёт в цель, и не далее как назавтра ещё один Кокорин потомок споткнётся на бегу, попытается встать и обнаружит, что остался без ног, и мама заплачет и сквозь слёзы скажет: «Всё зря…»
В это время Торон вдруг повернулся, загребая лапами, и залаял.
Так, словно звал кого-то на помощь, и этот кто-то был уже рядом.
Коренга не сразу отважился оторвать глаза от стрелы на луке у Переката. Поэтому Эорию, вышедшую на берег, он увидел самым последним. А увидев, для начала едва не закричал ей: «Беги!..» Но Перекат сразу ослабил тетиву, головка стрелы глянула в землю. Коренга даже подумал, что теперь всё вполне могло закончиться миром. Дочь Двадцатибородого – это вам не безвестный бродяга-венн, которого можно в лесном озере утопить. Это горе горькое себе и всему своему роду накликать, где бы он ни находился, тот род. Если купеческие охранники не совсем уже беспросветные дурни, они постараются свести дело к шутке. Скажут, хотели попугать, уму-разуму поучить за невмерно длинный язык… – да с тем и уйдут.
Не затеют же они убивать дочь Старшего Рода только за то, что некстати вышла из леса?..
Или всё же затеют?..
Коренга посмотрел на сегванку и понял, что ошибся в очередной раз. Больше не имело никакого значения, что там собирались или не собирались делать Ёрш с дружком Перекатом. Значение имели только намерения Эории, а она шла отрывать головы им обоим, и на этот счёт двух мнений быть не могло. Она не оглядывалась ни вправо, ни влево, Коренга хорошо знал этот взгляд, полный смертельного сосредоточения. Почти как у Эвриха, когда тот обещал смешать с дерьмом злодея Кимнота. С таким лицом человек не останавливается на полпути, как не останавливается падающее дерево или грохочущая морская волна. Коренга не увидел при Эории оружия, кроме неразлучного боевого ножа, но и это тоже было не важно. Проходя мимо большого орехового куста, воительница выдернула нож и несколькими быстрыми взмахами срубила себе палку, да не тощенькую гибкую талинку, которой когда-то воспользовался Коренга, а чуть изогнутую жердь толщиной в запястье и длиной побольше аршина. Надо было видеть, как она это проделала. Прямо на ходу, почти не сбив шага, а шаг был… Коренга, сам лишённый возможности ходить, в людской походке кое-что понимал. Так, как шла сейчас Эория, люди ходят на танец или на бой.
– Эй, деваха, – окликнул Ёрш. – Палку-то брось, здесь две есть, краше твоей! – Эория не ответила, и он со смехом добавил, кивнув на Коренгу: – Или ему несёшь, неспособному?..
У него наверняка было припасено ещё много всяких гадостей и уязвлений, но явить этот запас судьба ему не судила. Коренга успел мимолётно удивиться, как это Ёрш, вроде опытный боец, не распознал надвигавшейся смерти. Между тем дочь Двадцатибородого сделала ещё шаг, и Ёрш с ругательством отскочил: палка Эории взвилась над головой. Между прочим, издав свист, какого не всякий раз добиваются в замахе от железного лезвия.
Ёрш потратил несколько мгновений, распутывая ремешок на ножнах с мечом. Он не освободил его загодя, поскольку не предполагал, что меч придётся пускать в ход… или племя Берега разучилось не только чтить кунсов Старшего Рода, но и вязать настоящие сегванские узлы, изобретение предков? Пока он дёргал непослушные концы ремешка, Перекат вскинул лук…
…И стрела, пущенная в упор, лишь снесла с ореховой палки длинную полосу луба. Коренга снова начал дышать, а вторую стрелу Перекат пустить уже не успел. Если бы удар Эории пришёлся прямо в голову, обозный охранник умер бы на месте, но крепкая кибить лука чуть отклонила удар, так что палка всего лишь расплющила ему ухо и сломала ключицу. Перекат с дурным воплем выронил лук и припал на колено, словно собирался заново подать ей кольцо, а Эория уже разворачивалась навстречу Ершу, наконец-то сбросившему ножны с меча, её палка уходила в новый замах, чиркнув при этом Перекату по роже и свернув на сторону нос.
Меч Ерша взметнулся навстречу, два клинка, железный и деревянный, встретились в воздухе и скользнули один по другому, и Коренга опять чуть не умер при мысли о руках Эории, о её пальцах, не защищённых ни крестовиной, ни боевыми рукавицами, но ужас длился мгновение, потому что для воина нет лучшей защиты, чем его мастерство. Ёрш ходил с купеческими обозами, а Эория – на боевой «косатке», и, уж верно, Сквиреп Чугушегг без устали натаскивал дочку, чтобы не стыдно было перед людьми! Над озером прокатился ещё один мужской вопль, меч Ерша улетел в воду, а сам он, стоя на четвереньках, прижимал к животу вдребезги разбитую кисть. Эория крутанулась, деревянный меч вколотил в землю голову Переката, зачем-то тянувшегося к своему луку. Ёрш у неё за спиной перестал орать и вскочил на ноги, в его здоровой руке блеснул нож, но у Эории и на затылке были глаза. Не поворачиваясь, она прянула навстречу и вниз, проходя сквозь удар и выставляя конец палки, служивший рукоятью… Он пришёлся Ершу то ли в живот, то ли ещё чуть пониже. На сей раз Ёрш даже не закричал. Скорчился у Эории под ногами, начал грызть сосновые иголки и невкусную сухую траву…
Коренга выехал на берег на спине у Торона, пряча за его крыльями свою жалкую наготу. Эория молча стояла над поверженными и не глядела в его сторону, пока он ладонями сгонял с себя воду и торопливо влезал обратно в одежду.
Глава 46Советы со стороны
Остаток дня для Коренги ничем не ознаменовался. Эория по-прежнему молча сопроводила его обратно в стан, после чего сразу ушла. Коренга слышал издали её голос: она спрашивала кого-то, как найти Кайрагелла. Должно быть, она хотела рассказать о случившемся. Так было принято на Островах, где сотворивший кровопролитие сразу держал путь к ближнему жилью и выкладывал людям всё без утайки; тех, кто пытался сокрыть свои дела, сегваны отказывались чтить за воинов и свободных людей.
Эория вновь появилась только после полудня и ничего не стала рассказывать о том, где была. Она вовсе не сказала Коренге ни единого слова. Уселась поодаль на бревне и стала обдирать от коры ветку, которую принесла с собой. Это была уже не палка-меч, посрамившая железный меч Ерша, – просто прямая ветка с развилиной на конце. Коренга долго следил, как Эория придирчиво рассматривала эту рогулину, как тщательно закругляла лезвием торцы, и наконец безнадёжно спросил:
– Госпожа надумала сделать пращу?..
Хотя, по его мнению, палка была для этого толстоватой.
Сегванка опять ничего ему не сказала, даже не посмотрела в его сторону. Молча повернулась спиной – и продолжала работу.
Коренга печально призадумался и решил, что понимает, отчего она стала так вести себя с ним. Действительно, кого один раз поймали на лжи, тому ни в чём нет больше веры. Как Эория глядела на него, передавая кольцо с руки, когда вверяла себя его покровительству и защите!.. Коренга уже знал, что будет вспоминать этот взгляд как едва ли не самое светлое, что ему в жизни выпало испытать. Выпало – и минуло, и не повторится, не заслужил.
«Неужели и это – часть платы, взимаемой с Кокориного потомка? Особенно с такого, на которого род возложил изменение своей судьбы?..»
Он подумал про мать и отца, про бабку и деда, проживших жизнь в согласии и любви. У него, Коренги, такого не будет. Теперь он знал это наверняка.
Чтобы не маяться без дела, он снова извлёк из длинного чехла свою летучую птицу и приладил к ней крылья. Потом, желая опробовать, как она поведёт себя без верёвки и ветра, пустил с руки в сторону. Птица сразу запрокинулась и упала, едва не сломав хвост. Торон расторопно подобрал игрушку и принёс хозяину. Коренга посмотрел на полуразвёрнутые крылья своего пса, на крепко сбитое тело и, повинуясь внезапному озарению, прилепил к передней части птицы ком глины.
В новом полёте игрушка клюнула носом, и Коренга решил, что глины нужно убавить.
Ещё он решил, что когда подберёт правильную величину комка, то вылепит из глины человечка, это будет забавно.
Тут появились слуги арранта Эвриха – чернокожие мономатанцы, парень и девка. Они принесли с собой большой тюк пёстрой ткани и несколько кольев и объявили, что будут ставить палатку.
– Это подарок, – весело пояснил парень. – Наш великий и величественный господин счёл, что негоже почтенному дедушке ночевать без крова над головой!
Старик Тикарам только укоризненно покачал головой, кажется, забота Эвриха его совсем не обрадовала. Они с внучкой передвинули свои пожитки, освобождая место для шатра, и устроились рядом с Коренгой. Потом Тикира взялась помогать чернокожим. К ней присоединилась Эория.
Коренга слепил из глины человечка, хотя ещё не был уверен, что его не придётся увеличивать или уменьшать. Потом сплёл для человечка корзинку-гнездо из полосок коры, содранных Эорией с рогульки. Подвесил его к птице…
Тикарам сидел рядом и притворялся, будто рукоделие Коренги совсем не занимало его. Если бы молодой венн впервые видел его, он, может, и поверил бы. Но после нескольких дней, вместе проведённых в дороге, мнимое безразличие старика уже не обманывало его.
– Посоветуй, почтенный, – обратился он к Тикараму, – как бы мне сделать, чтобы эта птица в полёте не шарахалась в сторону и вверх-вниз, а плыла в воздухе ровно, словно парусное судно по морю?
Он упомянул о море и о парусном корабле больше для того, чтобы услышала Эория, но вместо сегванки к нему обернулась чернокожая.