Андарх улыбнулся.
– Мы придерживаемся иного счёта времени, воительница. По нашей росписи года Голубая Луна будет светить через три ночи, и я верю, что древний Фойрег покажется мне, ведь я его сын.
Глава 52Начало клубка
Следующие два дня прошли в почти безостановочной гонке. Время от времени Коренга вспоминал начало своего путешествия, неспешную езду по искристому зимнику с торговым обозом, двигавшимся через земли сольвеннов. Как он тогда гордился собой – вишь ты, до самого Галирада доехал!.. Смешно вспомнить и стыдно. Те труды по сравнению с нынешними – только с полатей слез да слегка руки размял!..
Ещё Коренга хоть изредка да ловил косые взгляды Андарха. И понимал, что заморский царевич был бы рад покинуть его, медлительного калеку, вместе с его неуклюжей тележкой, уговорив Эорию бежать вперёд налегке. Впрочем, у фойрегского наследника хватало ума с подобными речами к ней даже не подступаться. Сегванка, взявшаяся верховодить маленькой ватагой, спуску никому не давала. Слышала ли она веннское присловье о том, что в дороге даже и отец сыну – товарищ, сиречь должен помогать ему, не особо чинясь?.. Или у жителей моря были на сей счёт свои поговорки, родившиеся на кораблях?.. О том, например, что сам кунс сядет на весло рядом с распоследним вольноотпущенником, если надвигается буря?..
Так что обладатель царской крови продолжал собирать хворост и таскать в котелке воду, пока Эория рассматривала карту и сопоставляла означенное на ней с видимыми приметами, соображая, куда двигаться дальше.
Эта карта была заметно лучше той, что Коренга некогда срисовал из книжки-всезнайки, потому что искуснее островных сегванов составлять карты никто на свете не умел. Понятно, чем дальше от моря, тем меньше было значков на плотном кожаном листе; однако сплошную дугу холмов, смахивавшую – если знать – на береговые откосы давно высохшего лукоморья, Эория нашла без труда, наверно, место было заметное, раз уж угодило на карту. Надпись, сделанная по-аррантски, гласила: Огненные увалы.
Некоторое время сегванка водила туда-сюда пальцем, прикидывая расстояние, а потом вдруг велела:
– Полезай на ёлку, царевич. Погляди на восток и скажи мне, не видно ли там каменного пальца, воздетого к небесам!
Каменный палец – необычно высокий и тонкий останец, торчавший, словно освобождённая от сгнившей мякоти кость, – благополучно обнаружился в глубине страны, отчётливо видимый в хмуро-прозрачной после снегопада дали.
– Если заночуем подле него, – сказала Эория, – завтра пополудни должны выйти к солёному озеру… Город, говоришь, стоял у реки? Так… старое русло…
Купцы считали Нарлак обжитой, заселённой державой, здесь была не какая-нибудь веннская глушь, странники ходили торными путями от деревни к деревне, от погоста к погосту. Однако эта часть страны, порубежная со Змеевым Следом, выглядела так, словно люди испокон веку сюда не заглядывали. Не у кого дорогу спросить, коли сам не найдёшь.
Эория свернула карту и стала убирать её в заплечный мешок, и от Коренги не укрылся взгляд, которым Андарх проводил тугой кожаный свиток.
– Если бы твой пёс умел летать, венн! – сказала Эория. – Мы отправили бы его разведывать нам путь! Или если бы твоя птица была большой, как у ирезейцев, и могла поднять человека!..
Коренга успел вздохнуть о несбыточном и окончательно почувствовать себя обузой товарищам, а Эория вдруг добавила, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Эту карту подарил мне отец. Кто без спроса возьмёт – руки выдерну.
Андарх не стал притворяться, будто не понял, что она имела в виду. Он сказал:
– Не думай обо мне так плохо, воительница. Верно, голод заставлял меня несколько раз унижаться до воровства, но я не глупец. Даже если бы я украл твою карту, куда бы я здесь с ней побежал?..
Бежать с краденым было действительно некуда. Тем не менее Коренге показалось, будто в глазах галирадского крадуна мелькнула досада… А вечером того же дня, когда, хлюпая по остаткам талого снега, смертельно уставшие, они обогнули чёрный против заката каменный палец и устроились у маленького ручья, молодой венн выяснил, на что Эории понадобилась рогулька, поначалу принятая им за пращу. Выудив её из котомки, сегванка раскрыла мешочек с Тороновой шерстью, которую, оказывается, успела всю перебрать. Завернула пухлый ком в тряпицу, привязала к рогульке… и взялась невозмутимо прясть, подматывая нитку на неведомо когда выструганное веретено. Андарх уже спал в лапнике, которого по настоянию Коренги нарубил с поваленной, но не успевшей осыпаться ёлки, у самого Коренги веки склеивались от усталости, и он крепко подозревал, что Эория, всё время помогавшая ему с тележкой, вымоталась нисколько не меньше. А вот надо же, положила себе некий урок и намерена была непременно исполнить его. Так работают, если ждут и опасаются, как бы что не случилось да не помешало кончить взятое на себя дело. Коренге стыдно было спать, пока она бодрствовала, он без конца вскидывался на локте… в отсветах огня ему неизменно представало лицо сидевшей сегванки и мелькание веретена в проворных руках. Коренга начал думать о нитях и об исчислении окоёма в клубках, но мысли спутались окончательно…
Утром Эория разбудила его гулким пинком в кожаный борт тележки.
– Просыпайся, венн, солнце встаёт, а солёное озеро ещё далеко!..
Глава 53Чёрный песок
Задолго до полудня лес кругом начал мельчать, редеть и наконец совсем сошёл на нет. Коренга вытянул шею, оглядывая распахнувшийся впереди простор, увидел, как на севере блеснула полоска воды, и не на шутку встревожился. А ну как Эория ошиблась и они снова вышли к берегу моря?..
Между прочим, среди жухлых серо-соловых останков прошлогодней травы – самой обычной луговой травы, что росла вдоль опушки отступившего леса, – всё чаще попадались пучки сизых жилистых перьев, тех самых, которыми изобиловали приморские дюны. Коренга воспринял их появление как очень скверный знак и хотел уже поделиться своими подозрениями с Эорией, когда сегванка вдруг остановилась, понюхала воздух и удовлетворённо сказала:
– Вот оно, озеро. Теперь – на восток!
«Отупел я окончательно от этой езды. Море-то на западе, берег тянется с севера к югу – откуда ж морю здесь взяться?.. Ну конечно, это озеро, остаток высохшего залива, то-то и трава здесь та же растёт, соли не боящаяся…»
Тележка катилась вперёд, раздвигая невесомые пряди прошлогодних травяных перьев; Коренга только следил, чтобы они не наматывались на оси колёс. Потом ему показалось, что травы стало делаться чем дальше, тем меньше. Он присмотрелся и увидел: плотный слежавшийся песок под колёсами изменил цвет.
Если у моря он был серовато-белёсым, почти совсем белым, то здесь больше напоминал цветом соль, перемешанную с перцем. Причём «перец» попадался всё гуще, и его зёрнышки становились крупнее. Версты через три такой езды Коренга нагнулся через борт, подхватил горсть песка и покатал его в пальцах. Буро-чёрные крупинки оказались ощутимо колючими и… какими-то враждебными. Ничего общего с добрым речным и озёрным песком, ластившимся к телу! Коренга отряхнул руку и снова взялся за рычаги, но сразу понял, что колкая пыль пристала к ладони. Еле-еле он, поплевав, оттёр её о кожаные штаны… Так бывает, когда влезешь за сладкими ягодами в шиповниковый куст и наберёшь полные руки невидимо тонких заноз. Колоться колется, а где сидит – не найдёшь, покуда кожа не покраснеет.
– Это зола, оставленная подземным огнём, – заметив его возню, сказала Эория.
Андарх молча, мимоходом посмотрел на неё, а Коренга любопытно спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Видела, – коротко пояснила Эория. Помолчала и добавила: – Прошлой зимой отец заходил на острова Меорэ. Там такой же чёрный песок, норовящий пройти сквозь кожу. Ходившие на берег потом отмыться от него никак не могли. А тамошняя ребятня бегала по нему босиком, и ничего. Привыкли…
– Тогда понятно, – пробормотал Коренга.
– Что тебе понятно?
– Почему увалы, к которым мы идём, называются Огненными.
«А ещё понятно, почему высох морской залив и река изменила течение. Их просто засыпало… И древний Фойрег засыпало… Вместе с людьми…»
Коренге стало неуютно, как если бы подземный огонь должен был неминуемо выбрать именно этот миг для нового пробуждения, мало ли что здесь всё было тихо уже не одну тысячу лет – так долго, что и о природе чёрных песков теперь догадывались только знающие. Как Эория.
«А чего она, если уж на то пошло, только не знает! Где только она не была!.. А ведь она если и старше меня, то разве на годик…»
Коренга окончательно проникся мыслью о своей малости и никчёмности, почувствовал себя дремучим лесным пнём и принялся мечтать, чтобы стряслось непредвиденное и он сумел бы показать своим спутникам: он, Кокорин сын, тоже кое-чего стоит…
Вот только навскидку придумать, какие умения и познания он мог бы явить, молодому венну так и не удалось.
Эория же, не сбавляя шагу, спустила с одного плеча лямку мешка и вытянула наружу свою самодельную прялку да веретено. Засунула нижний конец прялки за пояс – и взялась сучить нить. Она, кстати, пренебрегала девичьими плетёными поясками и носила, как подобает воину, тяжёлый кожаный ремень. Веретено заиграло в руке, скручивая нитку, и стало быстро толстеть. Точно так, на ходу, пряли веннские девчонки, когда отправлялись пасти гусей или, положим, к соседям с мелким гостинцем… Коренга засмотрелся на сегванку и вдруг попробовал представить её у себя дома, под родимым избяным кровом. Вот она идёт по деревне, входит во двор, весело окликает его, Коренгу…
Ничего не получилось. Почти как давешняя попытка вообразить додревних аррантских царей, побиваемых собственными восставшими слугами.
«Почему? – Коренга честно попытался разобрать путаницу в собственных мыслях. – Ладно арранты, я их видел-то всего несколько человек, уж куда там правителей, но тут совсем о другом речь… Иные у нас ведь дружат с береговыми сегванами… в гости ходят… даже и свататься не чураются…»