Протестующе скрипнули дверные петли, плотно прилегающая дверь царапнула косяк, кто-то едва слышно прошел по ковру. В спальне был преследователь: то ли один, то ли в компании своих сообщников.
Выключив фонарик, Эмити бросила его в сумку. Теперь свет исходил лишь от экрана, и лицо Джеффи выглядело в нем совершенно белым.
– Давай! – шепнула Эмити и схватила отца за руку.
Вариантов было два: нажать на звездочку или коснуться кнопки «ОТМЕНА».
За спиной у Джеффи щелкнула дверная ручка. Ее повернул человек, вошедший в спальню.
Выбирать новый пункт назначения было некогда. Дверь распахнулась, мужской голос прогремел: «Вот они!» – и Джеффи нажал на звездочку.
46
Куда ни глянь, повсюду белая пустота, световая пурга, миллионы ярких частиц, прошивающих тело насквозь.
Во время путешествия они, наверное, оказывались за пределами пространственно-временного континуума, в котором обитает Бог. Или мчались сквозь черную дыру, тоннель в пространстве и времени, известный под названием «кротовой норы», ведущий из одной вселенной в другую. Джеффи не хотелось об этом думать. Такие мысли пугали его до усрачки. Все это гораздо страшнее, чем выйти из шкафа и оказаться в Нарнии, попасть в виртуальную реальность игры «Джуманджи» или прокатиться на таинственном поезде в Хогвартс, школу Чародейства и Волшебства.
Ему показалось, что это путешествие отличается от двух предыдущих, на Землю 1.13 и обратно. Такое чувство, что их с Эмити разобрали на атомы, а по прибытии соберут снова, но сейчас они уже не были людьми из плоти и крови, они превратились в потоки данных и наборы сложнейших чертежей, по которым будут воссозданы, когда путешествие подойдет к концу. Строго говоря, Джеффи не чувствовал боли, неминуемой при распаде на составные части. Он лишь подозревал, что с ним творится что-то подобное, и был категорически против такой грубой дезинтеграции (хотя вовсе не против последующего восстановления), но что он мог с этим поделать? Ровным счетом ничего.
Вжух! – и световая пурга улеглась, словно ее и не было. Так же как и в прошлый раз. Они с Эмити стояли в кладовке Боннеров, за дверью была спальня, а через дорогу – их уютное бунгало. Все то же самое, если не считать прыжка через семьдесят семь миров.
Экран ключа по-прежнему оставался единственным источником света. Клавиатура исчезла, равно как и надпись «Осторожно», рядом с которой был изображен череп с костями. Вместо них появилось предупреждение: «Враждебная временная шкала, рекомендуется возврат». Под этими зловещими словами была одна-единственная синяя кнопка с надписью «ДОМ».
– Нельзя нам возвращаться, – сказала Эмити. – Эти злыдни будут ждать нас в кладовке. Если вернемся, нам конец, они нас схватят, и все, приехали.
Дверь здешней кладовки была открыта, но в темной спальне никого не было.
– Может, посидим здесь пару часов, – предложил Джеффи, – а потом отправимся домой?
Еще не договорив, он понял, что такой план никуда не годится.
– Нет, пап, – сказала Эмити. – Тот громила успел открыть дверь. И крикнул «Вот они!», когда увидел, что мы стоим на коленях, так что теперь они точно знают, что ключ у нас. Будут поджидать нас дома у Боннеров несколько дней. И в нашем бунгало тоже. Может, вообще никогда не уйдут.
Поскольку Джеффи не реагировал на предложение вернуться, экран погас.
Стало темно, хоть глаз выколи, и Джеффи понял, что пахнет здесь иначе, чем в кладовке на первичной Земле. Запах был нездоровый, затхлый, с примесью какого-то зловония, но какого – непонятно.
– Ты что-нибудь слышишь? Потому что я вообще ничего не слышу, такая тишина, – наверное, в доме никого нет, – приговаривала Эмити, суетливо роясь в сумке в поисках фонарика.
Похоже, она занервничала. Наверное, все же уловила какой-то шум или ожидала, что вот-вот услышит что-нибудь неприятное.
Наконец Эмити включила фонарик и они смогли рассмотреть кладовку. В их мире здесь были вешалки с отутюженной одеждой, а на полках – аккуратно сложенные свитеры, ремешки, галстуки, шляпы, разноцветные шарфы и начищенная обувь, надел и пошел. Здесь же нижние полки скособочились, а обувь на них покрылась пятнами плесени. Одежда висела абы как, некоторые платья были побиты молью. Повсюду толстый слой пыли, в углах под потолком – дрожащая паутина с жирными пауками, такая густая, что ясно было: над ней трудились несколько поколений таких же жирных пауков, совершенно не опасаясь, что их потревожат во время уборки.
– Что случилось с Боннерами? – спросила Эмити. – В этом мире они не просто уехали в отпуск.
– Все с ними хорошо. Они в безопасном месте, – сказал Джеффи, но фраза прозвучала фальшиво, и он решил, что впредь лучше говорить только правду, какой бы неприглядной она ни была. Вот бы еще знать ее, эту правду. – Выглядит все это неважно, но мы же не знаем, что здесь происходит. Давай надеяться, что им не грозит опасность.
– Какая опасность? – Луч фонарика выхватил из темноты самого дородного паука, мостик из паутины, а потом кладовую с мотыльками и чешуйницами – запасом провианта на тот черный день, когда в липкой ловушке не найдется свежатинки. – Какая еще опасность?
– Не знаю. Одно могу сказать наверняка: нужно побыстрее уйти отсюда. В город. Найти место, где нас не будут поджидать громилы Фолкерка, и вернуться домой.
Эмити извлекла из сумки пистолет и протянула его отцу. Оба поднялись на ноги. Джеффи сунул ключ ключей в карман.
– Не отходи от меня. Нам нельзя разделяться.
Эмити кивнула, изо всех сил сохраняя отважный и собранный вид. Да, она отважная и собранная и еще маленькая. И такая беззащитная. Джеффи крепко обнял ее:
– Ты у меня молодчина.
– И ты.
Выходить из кладовки в семидесяти семи мирах от дома было страшновато, но еще страшнее было понимать, что они с Эмити, даже вернувшись на первичную Землю, в ту часть Суавидад-Бич, где их пока не разыскивает Фолкерк, останутся в незавидном положении беглецов, скрывающихся от закона. В распоряжении Фолкерка безграничные ресурсы, ведь речь идет о деле государственной важности, а у Джеффи – ни машины, ни денег, ни людей, к которым можно обратиться за помощью.
47
После визита на Землю 1.10 Мишель не спалось. Каждые полчаса она пробуждалась от радостных снов о воссоединении семьи, о том, как она будет прижимать к себе живую дочь и целовать мужа в теплые губы. В такие моменты она вставала и бродила по дому босиком и в пижаме, словно человек, который воскрес из мертвых, но никак не может набраться храбрости и шагнуть в новую жизнь.
Те, кого любила Мишель, те, кого она потеряла, продолжают жить в параллельном мире, и этот факт уже не казался ей невероятным. Скорее, занятным, как взаимоотношения человека и дерева. Дерево выделяет кислород, чтобы человеку было чем дышать, а человек выделяет углекислый газ, и тот поддерживает жизнь дерева. Чему здесь удивляться? Она с самого начала верила Эду Харкенбаху, ведь старик говорил весьма убедительно, а Мишель натура творческая, она всегда найдет пространство для фантазий. К тому же Эд наглядно доказал, что не лжет.
Во сне Мишель раз за разом воссоединялась с семьей, а наяву изводилась от тревоги. Что, если Джеффи и Эмити не готовы ее принять? В этом мире они погибли, в другом – Мишель бросила их и ушла. Даже если они скучают по ней не меньше, чем она по ним (Эд клялся, что так оно и есть), вдруг они затаили обиду? Вернуть утраченное доверие не так-то просто.
Что еще хуже, концепция параллельных миров ставит под вопрос само понятие судьбы. Если твой удел – и не важно, зависит он от твоих собственных действий или от поступков других людей, – бесконечно вариативен, то жизнь твоя становится похожа на громадное дерево с бесчисленным множеством ветвей: некоторые – здоровые, цветущие, другие же – деформированы, а листва на них засохла или даже стала ядовитой. Сложи все свои жизни воедино – и увидишь сумму счастья, горя, радостных находок и тяжелых потерь.
Перебравшись в мир, где ее ждут муж с дочерью, Мишель изменится, породит новую свою ипостась, и как знать, к чему это приведет? Да, последствия коснутся судеб Джеффи и Эмити, но чьих еще? Сколько новых веточек появится на древах жизни других людей и стоит ли вообще об этом задумываться?
Мишель не была религиозна, но верила, что после смерти душу человеческую судят по ее делам. Поэтому она взяла на себя вину за гибель Джеффи и Эмити, изо всех сил старалась исправиться, и, пожалуй, небезуспешно. Если каждая жизнь – это дерево с (ну, допустим) миллиардом ветвей и к ним постоянно добавляются новые, пока ты наконец не умрешь во всех измерениях, то не важно, как ты прожил одну из своих жизней. Гораздо важнее, какова форма твоего совокупного древа жизни, ведь именно она отражает сущность твоей души. Наравне с каждой жизнью, в которой ты совершил дурной поступок или принял неверное решение, существует еще одна, параллельная, где у тебя был шанс поступить правильно. От подобных рассуждений у нее голова шла кругом. После ходьбы по дому Мишель, вконец измотанная, возвращалась в постель и тут же проваливалась в сон, а через двадцать-тридцать минут подскакивала снова.
Расхаживая по бунгало, она часто проходила мимо арки, ведущей в гостиную, и видела, что Эд Харкенбах по-прежнему сидит в кресле, сняв обувь и положив ноги на скамеечку для ног. Из кресла доносился негромкий солидный храп. Эд спал крепким сном и даже не думал просыпаться. Очевидно, его не терзали никакие сомнения.
Мишель отчаянно надеялась, что не сделает новой ошибки, не испортит жизнь Джеффи и Эмити из параллельного мира. Не стоит прыгать из одной реальности в другую наобум, без подготовки. Для начала нужно обмозговать все потенциальные трудности.
Однако около трех утра Мишель поняла, что сделать это попросту невозможно, ибо потенциальным трудностям не было числа. Во всем мультиверсуме не найдется гения, способного предсказать, какую замысловатую форму примет древо жизни. Мишель, конечно, не дурочка, но и не Эйнштейн.