Отец направился к машине, и Эмити последовала за ним. Спереди не было ни решетки радиатора, ни других отверстий, а фары и поворотники – если они, конечно, здесь имелись – были установлены заподлицо с корпусом и сделаны из того же материала, что и весь остальной автомобиль.
– Номерного знака нет, – сказал папа.
– И зеркал заднего вида тоже, – добавила Эмити.
– И крышки капота.
– Может, это вообще не машина.
– Ну как не машина, когда машина, – сказал папа.
– Может, она вообще не ездит, а летает.
Эмити было не по себе. Ей казалось, что в салоне кто-то есть. Сидит и смотрит на них сквозь светонепроницаемое ветровое стекло.
Нет, это вряд ли. Если там кто и есть, этот человек мертв, причем уже давно. Сгнил или превратился в мумию. Весь этот район был похож на кладбище. И на западе огней тоже не было, а значит, Суавидад-Бич опустел, все жители из него ушли, и это в лучшем случае, а в худшем улицы города завалены трупами.
Папа провел рукой по крылу автомобиля:
– Смотри, никакой пыли. Словно его помыли час назад.
Эмити пошарила лучом фонарика по подъездной дорожке. Асфальт был усыпан сухими листьями и прочим мусором, сквозь трещины пробились сорняки. Если на машине недавно ездили, растения должны быть примяты, а листья раскрошены, но ничего подобного.
С кроны дуба упал сухой лист, за ним другой. Оба опустились на капот – если, конечно, это был капот, – и их тут же как ветром сдуло, вернее, двумя ветрами, потому что листья разлетелись в разные стороны, хотя ночь была не только кромешно-темной, но еще и совершенно тихой.
– Эта штуковина отталкивает любую грязь, – сказала Эмити. – Самоочищается.
Чтобы проверить эту гипотезу, отец нагнулся, взял пригоршню овальных листьев и бросил их на капот. Все они отскочили от гладкой поверхности, пронеслись мимо них с Эмити, словно рой жуков, и осыпались на асфальт.
– Не понимаю. – В голосе папы слышался испуг. – Такая технология опережает нашу лет на тридцать.
– Считай, в книжке Брэдбери очутились, – кивнула Эмити.
Брэдбери был одним из любимейших ее фантастов.
Отец помотал головой:
– Но Эд пишет, что при перемещении из одного параллельного мира в другой ты всегда попадаешь в одно и то же время, до минуты, даже до секунды. Путешествовать в прошлое или в будущее невозможно. Только вбок. Эд описал это четко, ясно и весьма убедительно.
И папа, и Эмити прекрасно знали, что ученые часто ошибаются. Гораздо чаще, чем оказываются правы. В конце концов, они всего лишь люди. Эмити была начитанная девочка, и читала она не только фэнтези-романы, в истории тоже неплохо разбиралась, и ей известно было, что научные постулаты трехсотлетней, столетней, да что там, даже пятидесятилетней давности зачастую не вызывают ничего, кроме улыбки.
Но здесь не до смеха. Если они с папой не просто переместились из одного мира в другой, но еще и запрыгнули в будущее, не исключено, что они вернутся в родной мир лет на десять – а то и на сто! – позже, чем нужно.
Эмити изо всех сил старалась сохранять позитивный настрой, не пускать в голову мрачные мысли, ведь от них один вред и никакой пользы, но все же сказала:
– Похоже, нам пипец.
– Никакой нам не пипец, – произнес отец, глядя на дом Боннеров.
– Нет, пипец, – настаивала Эмити.
– Попрошу не пользоваться этим выражением. Оно грубое.
– Не самое грубое из тех, что приходят на ум.
Услышав свой голос, Эмити тут же пожалела о сказанном. Тон у нее был склочный, как у девочки-подростка перед месячными. Наверное, из-за сильного испуга.
– Согласен. Но все равно следи за языком.
Он долго смотрел на дом. Пожалуй, даже слишком долго, если учесть, что вокруг была ночь и в ней таились черт-те какие ужасы. Так смотрят на полузасыпанную песком пирамиду в египетской пустыне, на загадку, окутанную тайной. Наконец он повернулся к Эмити:
– В общем, слушай. Давай условимся, что это не будущее. Просто здесь технологии развивались гораздо быстрее, чем на первичной Земле. Ученые сделали все нужные открытия гораздо раньше, одно зацепилось за другое, и пошло-поехало.
Хотелось бы надеяться, что это так, иначе вернешься на первичную Землю, а Джастин Дакота – в будущем из него, кстати, получился бы неплохой муж – уже девяностолетний старик с кардиостимулятором и механическими коленками.
– Пап, но, если у них здесь такие машины, в доме должно быть полно крутой техники – такой, что мы никогда не видели.
– Наверное, она там и есть. Под залежами мусора. Мы же сразу ушли, даже толком не осмотрелись.
Может, оно и так. Возвращаться в дом Эмити не хотелось. Нечего там смотреть. В их мире у Боннеров симпатичное жилище, а здесь – уродливые викторианские развалины прямиком из рассказа Эдгара По. Так и ждешь, что этот дом вот-вот засосет в трясину или наполнится людьми в масках и карнавальных костюмах, пережидающими нашествие Красной Смерти, хотя все уже позаразились и кровь хлещет у них изо всех дыр.
– Ну ладно, – сказал отец. – Нам пора. Пойдем в город, поищем место, откуда можно вернуться на первичную Землю – туда, где нас не встретит Фолкерк со своей армией.
Когда они шагали по переулку, в небе, словно острия ножей для колки льда, мерцали звезды, а лунные кратеры были похожи на глаза, следящие за путешественниками из-за дубовых крон. Свернув на улицу Полых Дубов, Эмити увидела, что все четыре прилегающих переулка пусты, если не считать нескольких брошенных автомобилей – таких же футуристичных, как и тот, что стоял на подъездной дорожке Боннеров. Дубы здесь росли пореже, и луна – бледная, рябая, равнодушная, – казалось, движется по небу, не спуская с Эмити своих глаз-кратеров.
50
Почти с самого начала своего существования Суавидад-Бич был весьма привлекательным и живописным городком. Строился он в соответствии с замыслом городского архитектора, подкрепленным муниципальными законами, и под надзором представителей местного исторического общества, людей неподкупных и непоколебимых. Любое строительство или ремонт в коммерческой зоне и прилегающих жилых районах разрешалось только при условии, что новое или отремонтированное здание будет выглядеть так, словно стоит здесь с момента основания города. Туристы с большей охотой посещают спокойные места, напоминающие о том, что раньше трава была зеленее. Главное, чтобы за ухоженными старинными фасадами скрывались самые современные удобства.
Сделав лишь несколько шагов по первому кварталу Лесной авеню, Джеффи и Эмити заподозрили, что в городе есть кто-то живой. Кто-то вроде призрака в Парижском оперном театре из романа Гастона Леру, блуждающий по лабиринту улиц и переулков. Если так, фонарик привлечет ненужное внимание, поэтому Эмити его выключила.
В кромешной тьме непросто было углядеть крошечные детали, подтверждающие, что за нарядным фасадом скрываются новейшие технологии. Там, где однажды располагались светофоры, столбы были увенчаны чем-то вроде стволов от использованных базук. Эмити по-быстрому посветила на них фонариком, и Джеффи увидел, что загадочные предметы закреплены на металлических основаниях, способных вращаться вокруг своей оси. Эти штуковины не были оружием, но Джеффи не мог понять, какую функцию они выполняют. Наверное, в этом мире транспортный поток регулировали не огни светофора, а микроволновые команды дорожного компьютера.
Все автомобили, припаркованные под углом к тротуару, так или иначе напоминали загадочный обтекаемый агрегат, который они обнаружили возле дома Боннеров, словно модели прошлых поколений были объявлены здесь вне закона. В четырех кварталах от Лесной авеню посреди дороги стояли семь столкнувшихся машин. Еще две вылетели на тротуар и протаранили витрины магазинов.
Судьба, какой бы она ни была, настигла жителей города внезапно и безжалостно, хотя катастрофа, по всей видимости, была скоротечной. Почти все магазины стояли нетронутые, в витринах были красиво выложены затянутые паутиной товары. Следовательно, здесь не было ни погромов, ни уличных боев.
Такая библейская картина предполагает хотя бы несколько жертв, но мертвецов не было видно – ни на улицах, ни даже в разбитых машинах.
Громадные фикусовые деревья, благодаря которым улица получила свое название, существовали и в той версии Суавидад-Бич, которую Джеффи знал и любил, но здесь некоторые из них высохли, пострадали от непогоды или погибли по иным причинам, а другие, наоборот, пустили множество новых веточек, словно боролись за выживание.
В двадцати футах от пересечения Лесной улицы с Прибрежным шоссе на тротуаре лежала перевернутая детская коляска. Луна, словно повинуясь замыслу дьявольского декоратора, светила прямо на нее, частично захватывая желобок ливневки. В нем покоился миниатюрный «конверс», как раз по ноге двухлетнему ребенку, но других останков – ни бывшего владельца этого черно-белого ботиночка, ни его родителей, толкавших коляску, – поблизости не было.
Джеффи зачарованно смотрел на «конверс». Казалось, он лучится мистической силой – подобно той, что испускало первое яблоко в раю. Нет, Джеффи не чувствовал искушения взять этот ботиночек в руки. Его пронзило осознание того, что он крепко подставил свою дочь, когда взял в руки ключ ключей. Ведь Эд строго-настрого запретил ему открывать ту коробку! А потом Джеффи подвел дочь еще раз, когда не убрал ключ в коробку после того, как Фолкерк и его люди закончили обыск и ушли из дома. Ему, дураку, было любопытно, для чего предназначено это устройство, каким могуществом наделили его семьдесят шесть миллиардов, отпущенных на разработку. Он, дурак, выложил эту хреновину на кухонный стол, чтобы потешить свое воображение. Приключений, видите ли, захотелось. Ну давай, скажи, что это Снежок виноват. Нет, дружище, никто не виноват, кроме тебя и твоего воображения. Воображение лепит из знаний самые причудливые поделки, после чего за дело берется фантазия, а ей неведомы рациональность и здравый смысл, ведь фантазия – это примитивная форма воображения. Фантазия оживляет наш мир, но место ей на страницах книг или на киноэкране. Если фантазия начинает диктовать тебе, что делать, а чего не делать, готовься к неприятностям. Джеффи прекрасно это знал. В любимых книгах он не раз читал о том, что бывает с фантазерами. Но в те несколько минут за кухонным столом он забыл про все на свете – то ли случайно, то ли нарочно. Теперь же Эмити грозит опасность, и, если его дочь погибнет, Джеффи будет проклят на веки вечные.