Дюк не знал человека по имени Джон Фолкерк и был не в курсе, что Суавидад-Бич кишит спецагентами всех мастей. Но, побывав на Земле 1.77, он охотно поверил, что из-за ключа ключей на Эмити с отцом открыли настоящую охоту и путь домой им заказан, и в полицейский участок, наверное, тоже, потому что стоит прийти в полицию, как там объявятся федералы и вскоре оба – и Джеффи, и его дочь – окажутся на дне океана или в канализационном отстойнике.
– Здесь нужно как следует подумать, – сказал Дюк Пеллафино. – Пока непонятно, к кому обратиться, но кто-нибудь непременно вас выручит. Иначе быть не может. В мире – по крайней мере, в этом – полно людей, готовых прийти на помощь. Гораздо больше, чем злобных недоумков.
– Ну да, раньше я так и думал, – заметил папа, – но в последнее время что-то засомневался.
Вскоре после этого Дюк протянул отцу ключи от дома и «линкольна-навигатора». Сказал, что его берлога в их распоряжении, а сам он дождется сменщика и присоединится к ним и за завтраком они все вместе подумают, как выйти из этого затруднительного положения.
Глубоко тронутый таким благородным жестом, папа произнес проникновенную речь, вогнавшую Дюка в краску. Не дожидаясь, пока все начнут рыдать друг у друга на плече, Эмити решила, что пора заканчивать: встала на цыпочки, обняла Дюка за шею, притянула к себе, чмокнула в щеку и сказала:
– Спасибо, дядя Дюк.
Судя по его реакции, она все правильно сделала. Хотя, конечно, никакой он ей не дядя.
66
Докурив вторую сигарету, Джон Фолкерк вернулся в дом, прошел на кухню, снова наполнил кружку и проглотил таблетку зантака, вторую за эту ночь. Доктор Джей Холси Сигмоид не преминул бы отчитать его за злоупотребление лекарствами. Он был противником препаратов вроде зантака или пепсида, подавляющих секрецию соляной кислоты, – и не потому, что у них, по его словам, много побочных эффектов, а потому, что он садист и ему нравится мучить пациентов. В глубоком прошлом, до изобретения эфирного наркоза, такие врачи, наверное, с удовольствием ампутировали конечности. Получив ключ ключей, Фолкерк первым делом отправится в другой мир и пристрелит тамошнюю версию доброго доктора – так же как пристрелил свою мачеху.
Он забрал кофе и, не включая света, отправился в комнату девчонки, чтобы проверить, не мучает ли Артур Гамм белую мышь, вместо того чтобы высматривать беглецов. Потом заглянул в мастерскую Колтрейна и убедился, что Иван Козлов бдительно стоит на посту, а не дрочит от скуки. Оба – и Гамм, и Козлов – были безжалостными убийцами без чести и совести, а еще извращенцами и время от времени отвлекались на свои нездоровые увлечения и фетиши. Такие же твари, как и все остальные. Еще и работают спустя рукава. Молодежь, одним словом.
Мышь спокойно сидела у себя в клетке, а хозяйство Козлова по-прежнему было у него в штанах, поэтому Фолкерк отнес кофе в гостиную и встал у окна. На веранде было темно, во дворе и в переулке тоже, но Фолкерк напомнил себе, что даже в конце самого темного тоннеля всегда бывает свет. Всех остальных он ненавидел лютой ненавистью, но себя любил, верил в себя и знал, что ему уготовано блестящее будущее, а ради такого можно и потерпеть.
67
Веранда, ослепительная буря и снова веранда – такая же, но в другом мире.
Увидев темные окна, Эд огорчился. Он-то думал, что Джеффи с Эмити уже проснулись и готовят завтрак, ведь одиннадцатого апреля все было именно так. В одном из разговоров (а за последний год таких разговоров было великое множество) Мишель сказала, что Джеффи был жаворонок и вставал до рассвета, но здесь все может быть иначе: в разных мирах одни и те же люди ведут себя по-разному. Пожалуй, Эд поспешил с выводами. Нужно было получше изучить привычки здешнего Джеффи.
Конечно, можно позвонить в дверь или вернуться в мир Мишель, подождать полчаса-час и снова прыгнуть сюда, надеясь, что в окнах уже загорится свет, и тогда уже действовать по плану. Возвращение Мишель в семью – судьбоносное событие для отца с дочерью, глубоко эмоциональный момент, и спросонья его толком не прочувствуешь. Эд обожал театральщину и хотел, чтобы все прошло именно так, как он задумал.
– Что-то здесь не так, – сказала Мишель.
Ох уж эта женская интуиция. Однако в глубине души Эд чувствовал то же самое. Он машинально переложил ключ ключей в левую руку, а правую сунул под пиджак, к кобуре «Сайд-снэп-скэббард» фирмы «Галко», в которой находился «Спрингфилд армори чемпион» сорок пятого калибра.
Дверь перед ними распахнулась. За ней стоял Джон Фолкерк. В руках у него был пистолет, нацеленный на голову Эда. Даже в темноте видно было, что агент оторопел: широко раскрыв глаза, он смотрел то на Эда, то на Мишель, то снова на Эда, словно спрашивал: «Откуда здесь эта баба, где ты ее откопал? Ее давно уже нет в живых». Если бы не удивление, Фолкерк, несомненно, сразу нажал бы на спусковой крючок и Эд получил бы пулю в лицо, не успев воспользоваться ключом.
Разумеется, Эд знал, что в других мирах есть свои Фолкерки, так же как и свои Харкенбахи. Но два дня назад здешний Эд спокойно сидел себе в палатке и варил кофе на хитроумной портативной плитке, а Джеффи и Эмити беззаботно готовили завтрак, и полагать, что поблизости ошивается Фолкерк, не было никаких оснований. Похоже, последние двое суток выдались здесь весьма насыщенными.
Эд, живущий в этом мире, остался пацифистом, но Эд из той вселенной, где овдовела Мишель, давно утратил свойственное ему миролюбие. Возможно, Фолкерк помедлил с выстрелом еще и потому, что знал Харкенбаха как человека мягкого и безобидного. Так или иначе, агент замешкался на целых три секунды, и Эд – единственный Эд, способный сейчас повлиять на ход событий, – успел выхватить свой «чемпион» и произвести три выстрела.
Получив первую пулю, Фолкерк пошатнулся и тоже нажал на спусковой крючок. Эд услышал оглушительный грохот. Пуля просвистела рядом с левым ухом. Второй и третий выстрелы из «чемпиона» сбили агента с ног. Он выронил пистолет и завалился на пол прихожей. Пережив немало неприятных приключений в мрачных закоулках мультиверсума, Эд напрочь забыл, что такое пацифизм. Он сделал шаг вперед и выпустил еще две пули в лежавший перед ним труп, хоть и понимал, что в этом нет особенной необходимости.
Из темных комнат в глубине дома донеслись встревоженные крики. Эд сунул пистолет в кобуру и взглянул на ключ ключей. Все это время он держал палец на экране, чтобы устройство не перешло в спящий режим. Мишель схватила Эда за руку, и он нажал на кнопку «ВОЗВРАТ».
Серое вещество человеческого мозга, триллионы клеток человеческого тела, в свою очередь состоящие из тысяч белков, безграничные возможности человеческого разума – ясно, что в природе нет организма сложнее. И Эд, и Мишель даже по отдельности вмещали в себя больше гигабайтов информации, чем вся существующая Вселенная. Теперь же два этих потока данных переместились с одной веранды на другую. В обоих мирах дело шло к рассвету, но здесь ночь была значительно тише, чем там, откуда они только что вернулись. Дверь дома была закрыта, а если открыть ее, то не увидишь никакого трупа, распростертого на полу в прихожей.
Чтобы не упасть, Мишель схватилась за перила. Она стояла, понурив голову и пытаясь отдышаться.
Эд спрятал ключ в карман и уселся в кресло-качалку, после чего достал пистолет и заменил магазин на полный. Когда Мишель повернулась к нему, он сказал:
– Я немного иначе представлял себе этот романтический момент.
Потеря близких и семь лет вдовства закалили эту женщину, но к перестрелкам она не привыкла.
– Что это был за человек?
– Джон Фолкерк, гнусный мерзавец. Я уже рассказывал о нем, когда вводил вас в курс дела.
– Он же федеральный агент. Выходит, вы убили федерального агента?
– Он – безнравственная скотина, думающая только о себе. Ради этого устройства он застрелил бы нас обоих: сперва меня, а потом и вас. В том мире он живет лишь ради того, чтобы заполучить ключ ключей, и этот экземпляр вполне бы его устроил.
– А где Джеффи и Эмити? Это же был их дом, верно?
Решив, что случилось самое худшее, Мишель с тревогой повторила:
– Проклятье, где Джеффи и Эмити?
– Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует хорошенько поразмыслить.
– Хорошенько поразмыслить? – Мишель нависла над ним. Ее била заметная дрожь. – Почему вы такой циник?
– Я ученый, дорогуша. – Эд убрал пистолет в кобуру. – И обязан полагаться на разум, а не на чувства. Прежде чем приступать к делу, мы, ученые, предпочитаем хорошенько поразмыслить. По крайней мере, некоторые из нас.
– Что, если их взяли в заложники? В собственном доме? Что, если… если их убили?
– Думаю, это маловероятно, – покачал головой Эд.
– Маловероятно? А вдруг? Вдруг они там мертвые лежат?
– Присядьте, дорогуша. – Эд указал на второе кресло-качалку. – Постарайтесь успокоиться.
– На моих глазах только что застрелили человека. Не исключено, что Джеффи и Эмити тоже мертвы. Снова мертвы! Успокоиться? Я до конца жизни не найду покоя!
– Конечно, – кивнул Эд. – Если не постараетесь взять себя в руки.
– С такой стороны я вас не знала. – Мишель подошла к ступеням, обернулась и посмотрела на него. – Стреляете в людей, равнодушно рассуждаете о судьбе Джеффи и Эмити…
– В моих словах нет равнодушия, Мишель. Я мыслю в масштабах мультиверсума, но вы пока что на такое не способны. Даже если в том мире Джеффи и Эмити погибли, не падайте духом. В других вселенных они остались живы.
Мишель молча смотрела на переулок Тенистого Ущелья. Наконец спросила:
– А вы? Вы погибли в том мире?
– Очевидно, нет.
– Очевидно? Почему?
– Если Фолкерк уже убил бы меня, его реакция была бы иной. Он думал, что перед ним Эд Харкенбах из его мира.
– И где сейчас тот Эд?
– Уж точно не в палатке неподалеку от переулка. Думаю, сбежал из города. Предположу, что тамошний Джон Фолкерк перестал его искать. Пожалуй, он и его люди ждали, когда Джеффи и Эмити вернутся домой.