– …Когда Господь был еще грудным младенцем и его называли Нимай, он не переставая плакал. Но стоило ему слышать возгласы «Харибол», как он сразу замолкал. Поэтому в доме его родителей постоянно были слышны возгласы «Харибол», которые предвещали его великую судьбу.
Говорят также, что когда он подрос, то начал шалить, и один раз, когда он стал кидать репейники в волосы купающимся девушкам, даже брахманы не выдержали и пришли жаловаться к его отцу. И когда тот, рассердившись, взял палку, чтобы наказать своего непокорного отпрыска, то Нимай в страхе убежал от него и спрятался в доме. Представляете? – На лице кришнаита появилась улыбка. – Господь, Верховная Личность Бога, вечный благодетель всей Вселенной, убегал от своего отца и боялся его палки!
Прихожане послушно рассмеялись.
Минут через двадцать, когда лекция закончилась, снова начались танцы. Возле нас образовалось пустое место, и мы увидели то, чего не замечали раньше: еще один, маленький алтарь, прикрепленный к стене, а на нем, осыпанная цветочными лепестками, бронзовая статуэтка сидящего Свами Прабхупады, основателя движения «Харе Кришна». Я недавно где-то читал про него и знал, что Прабхупада долгое время был обычным человеком, получил европейское образование, занимался бизнесом. Потом к нему пришло озарение, он покинул жену и пятерых детей и начал проповедовать свое учение по всему миру. Кришнаиты очень почитали Свами Прабхупаду.
Видимо, заподозрив нас в покусительстве на их святыню, к алтарю Прабхупады подошли два широкоплечих кришнаита, оттеснив Шольца в сторону.
Один из них, поклонившись статуэтке и поставив там свечку, речитативом прочитал молитву, глядя отчего-то не на алтарь, а на Дениса: «Нама ом вишну-падайа кришна-прештхайа бху-тале шримате бхактиведанта-свамин ити наминэ».
– Это Свами Прабхупада? – желая показать, что и он кое-что знает, спросил Денис. – Основатель?
Кришнаиты посмотрели на него бесцветными глазами.
– Да, – они бесстрастно кивнули. – Это Шри Шримад Бхактиведанта Свами Прабхупада.
– Понятно. – Шольц, совсем осмелев, поинтересовался: – Вот вы сейчас читали молитву – она была на каком языке? На индийском?
– На санскрите.
– А что означает?
Кришнаит вздохнул и, глядя куда-то в потолок, начал терпеливо объяснять:
– Я выражаю почтение Бхактиведанте Свами Прабхупаде, который нашел себе прибежище у лотосных стоп Господа Кришны и поэтому очень Ему дорог.
Мы с Денисом, не сговариваясь, одновременно зажмурили глаза и попытались представить себе индийского мудреца Прабхупаду, бывшего бизнесмена, который сидит сейчас возле ног Кришны на далекой планете Вайкунтхалоке, где в озерах плавают прекрасные лебеди, а у всех жителей по четыре руки.
Через час мой интерес к кришнаитам полностью остыл. Танцы и пляски все не прекращались, и это мне ужасно наскучило. Шольцу тоже. Спустившись в раздевалку, мы попытались найти в огромной куче сложенной здесь обуви свои ботинки, но входная дверь распахнулась и в ней появился хмурый кришнаит.
– В-вы уже ух-уходите? – спросил он, подняв брови.
– Да, – весело ответил я. – Большое спасибо. Нам очень понравилось.
Кришнаит пожал нам руки и, уже уходя, спросил:
– Вы вкушали «прассад»?
– Нет, – необдуманно сказал Шольц. – Что это такое?
На лице кришнаита появилось выражение безграничного ужаса.
– Н-нет? – воскликнул он, замахав руками. – Это ведь с-самое главное. Это заключительная и самая главная часть с-сегодняшнего п-праздника. «Прассад» – это пища, которую мы пре-предлагаем Господу Кришне, священная пища…
Я уныло взглянул на Дениса.
Чуть погодя, когда жутко расстроенный кришнаит повел нас куда-то вниз, он украдкой шепнул мне:
– Кто меня за язык дернул?
– Вот, – сказал кришнаит, заведя нас в небольшую, но довольно мрачную комнатушку. – Там, на-наверху, уже закончили вкушать «прассад», поэтому вы можете это с-сделать здесь. Зд-здесь живут «преданные».
В комнатушке находилось несколько двухъярусных деревянных лежаков. На некоторых из них лежали кришнаиты, которые перебирали пальцами четки и вполголоса повторяли мантру «Харе Кришна», отчего в комнате стоял глухой гул.
Заикающийся кришнаит поднял одного из своих коллег с лежака и что-то зашептал ему, показывая на нас.
Я тоном знатока сказал Денису:
– Это келья монахов-отшельников.
Шольц кивнул и, мучаемый страшными подозрениями, спросил у меня:
– Слушай, а «прассад»-то этот как выглядит? Надеюсь, что-то съедобное?
Я был осведомлен в этом вопросе не больше него, но все же произнес:
– Я читал где-то, что у индусов любимая пища – обжаренные кишки овец и коз, приготовленные особым образом. Наверное, это и есть «прассад».
Лицо Шольца приобрело ярко-зеленый оттенок.
– Да шучу, шучу, – рассмеялся я. – Черт его знает, что это за «прассад». Принесут – узнаем. Может быть, мы съедим его, сразу просветимся и останемся тут жить, в этой каморке…
– Я здесь ничего есть не буду, – твердо сказал Денис, встряхнув головой.
Через пару минут перед нами возник голубоглазый и розовощекий кришнаит с двумя пластмассовыми тарелками. К огромному нашему облегчению, таинственный «прассад» оказался обычным рисом.
Шольц, просияв, повернулся ко мне, а румяный кришнаит, коварно воспользовавшись этим, бросил в наши тарелки два коричневых комка отвратительного вида.
– Ешьте, – сказал заикающийся кришнаит и дал одноразовые пластмассовые вилки.
Я кашлянул и взглянул на Дениса – он чуть не плакал от бессилия. Все без исключения кришнаиты прекратили читать молитвы и уставились на нас. Чувствуя себя приговоренным к смертной казни, Шольц зачерпнул немного риса с той части тарелки, где не было коричневого комка, и зажмурился. Я же вовсю жевал «прассад» и весело подмигивал ему левым глазом. Чуть-чуть выждав, чтобы убедиться, что меня не поразила никакая смертельная болезнь, Шольц вздохнул и с содроганием проглотил немножко. Кришнаиты снова потеряли интерес к происходящему, углубившись в молитвы.
Заметив, что за мной никто не наблюдает, я незаметно вытащил коричневый комок из своей тарелки и сжал в руке. Затем сделал шаг в сторону и резким движением бросил его в темный угол каморки. Тот, издав громое «чмяк», шмякнулся о стенку и растекся по ней бурым пятном.
На мое счастье, никто ничего не заметил. Закрыв спиной заметное даже в полумраке пятно на стене, я со знанием дела сказал Денису, показав пальцем на коричневые комки в его тарелке:
– Попробуй эту штуку. В самом деле очень вкусная.
Шольц настороженно взглянул на меня, но моя тарелка и впрямь была почти пуста. Подозрительные комки отсутствовали.
– Ты что, съел это? – тоскливо спросил он.
– А ты как думаешь? – с упреком бросил я. – Ешь давай.
Денис с содроганием поднес их ко рту.
– Да, – сказал он через некоторое время. – В самом деле довольно вкусно.
– Серьезно? – не сдержавшись, спросил я.
Готовый уже положить в рот еще один кусочек, Шольц запнулся и спросил с подозрением:
– А в чем дело?
– Ничего-ничего, – спохватился я. – Так, к слову сказал.
Когда «прассад» был съеден, с окружающими нас кришнаитами вдруг произошла разительная перемена. Они закончили свои молитвы и начали забрасывать меня и Шольца вопросами, как будто увидели нас только теперь, после «просветления», вызванного тем, что почти весь священный «прассад» осел в наших желудках.
Правда, совсем скоро оказалось, что кришнаиты в большинстве своем – неплохие ребята, и мы быстро нашли с ними общий язык. Один из «преданных» – маленький веснушчатый Артур – долго рассказывал Шольцу, какую бестолковую жизнь он вел до того, как узнал про Кришну. Слушая рассказ Артура о том, как он пил водку, курил коноплю, а потом полюбил Кришну и духовно просветился, Денис сочувственно кивал головой.
Один из наших новых знакомых уступил мне свое место, видя, как я мучаюсь, сидя на ковре на корточках.
Присев на лежак и прислонившись спиной к холодной стене, я глубоко вздохнул. Только теперь мне здесь понравилось. Понравился этот полумрак, терпкий запах благовоний, тихие разговоры, которые вели с Денисом эти наголо остриженные ребята, и чувство того, будто ты приобщаешься к какому-то таинству.
Закрыв глаза, я слушал, как, кришнаиты, нисколько не жалея своего времени, отвечали Шольцу на все его многочисленные вопросы.
– …Да-да, и Брахма тоже. Он ведь родился из пупка Габходакашайи Вишну, который всего лишь частичное проявление Маха-Вишну, который, в свою очередь, является частичным проявлением Самого Господа Кришны. В порах кожи Маха-Вишну находится множество бесконечных вселенных. Когда он делает выдох – эти вселенные рождаются, когда он делает вдох – все они гибнут. Брахма живет лишь в течение одного выдоха Маха-Вишну, а одни час жизни Брахмы по нашим, земным, меркам составляет триста шестьдесят миллионов лет. И все же целая жизнь Брахмы укладывается в один только выдох Маха-Вишну, представляешь?
– Представляю, – тихо отвечал Денис.
Полудрема слетела с меня. Теперь я попытался понять смысл ведущихся вокруг разговоров и очень скоро осознал, что это выше моего разумения. То, что казалось таким веселым несколько минут назад, теперь вгоняло меня в тоску.
– …Об этом тоже рассказывается в «Бхагават-гите», – выхватило из гула голосов мое ухо. – Господь Чайтанйа объяснял этот стих Сарвабхуме Бхаттачарйа, но Санатана Кавираджа Госвами, автор «Чайтанйа-чаритамриты», попросил объяснить его еще раз, теперь уже для него.
– Для него, – завороженно повторил Денис, кивая головой, как китайский болванчик.
Меня начало немного тревожить усердие Шольца в получении знаний, но я решил пока ни во что не вмешиваться.
– …Нет, они тоже были удивлены, когда Он принял саннйасу от Кешави Бхарати, ведь тот принадлежал к школе майавади в Бенаресе. Все майавади не могли понять, почему он занимался пением и плясками, а не читал Веданту. Поэтому недалекие философы говорили, что Шри Чайтанйа не истинный саннйаса…