Вскоре Виане стало так плохо, что никому и голову бы не пришла мысль об обмане. Девушка и сама поклялась себе, что два раза подумает, прежде чем терпеть еще одну беременность, неважно настоящую или притворную.
В первые дни Олдар часто навещал жену, но она догадывалась, что его визиты вызваны лишь опасением за жизнь наследника. Постепенно Дорея уменьшала крепость отваров, и девушке немного полегчало, хотя она была еще бледна и вяла, а голова начинала кружиться, если она подолгу оставалась на ногах. Видя, что беременность идет своим чередом, Олдар перестал обращать на жену внимание и начал заниматься другими делами. Жизнь Вианы стала более спокойной. Когда мужа не было дома, девушка совершала короткие прогулки по замку, а в солнечные дни даже выходила во двор. Много времени она проводила на кухне с Дореей и другими служанками, которые изо всех сил заботились о ней.
Виане разрешили спать в комнате кормилицы, и спалось ей там гораздо лучше.
За это время девушка смогла как следует поразмыслить над тем, что случилось.
Безусловно, ее жизнь никогда не станет прежней. Отец убит, дикари захватили владения и лишили титула, а Робиан предал ее, оставив в руках злодея, едва умеющего связать два слова на нортианском языке. Она уже не будет Вианой де Рокагрис. Скорее всего, ей даже не позволят называться Вианой де Торреспино. Она обречена быть всего лишь женой Олдара… и это навсегда.
Первое время Виана много плакала, сознавая, сколь она несчастна. Сидя у окна и глядя вдаль, она мечтала, что скоро придет Робиан и спасет ее; она представляла, что он притворялся, поклявшись в верности Араку, точно так же, как она притворялась беременной, и что рано или поздно он отыщет способ добраться до своей невесты. Однако время шло, а новостей от Робиана не было.
Зима выдалась суровой во всей Нортии, но Виане она казалась особенно длинной и тяжелой. По ночам, слушая лишь посвист ветра да волчий вой, девушка вспоминала прошлые счастливые времена, и чувствовала себя жертвой кошмара, от которого невозможно пробудиться. Боль и горе угнетали душу точно так же, как шипы душили башню замка, в которой она старалась уснуть студеными ночами.
Наконец наступила весна, но лучше не стало. Минул год с того дня, как она могла бы стать женой Робиана, если бы не нападение дикарей, а вместе с ним испарились и последние надежды. Виана часто плакала, недоумевая, чем заслужила подобную судьбу. Она вспоминала все минуты, проведенные вместе с Робианом: их детские игры, мечты о будущем, поцелуи тайком. Было трудно представить, что чудесный Робиан, которого она знала, оказался тем же человеком, который бросил ее на произвол судьбы. Снова и снова Виана переживала ту минуту, когда он отдал ее дикарям, пересматривая каждый жест, каждое слово, стараясь отыскать хоть что-то, порождающее новые надежды, но всегда находила одно и то же: Робиан отказался бороться за нее.
Робиан любил ее не так сильно, как она думала, и гораздо меньше чем она его. Если вообще любил, в чем Виана уже начала сомневаться.
Мало-помалу она свыкалась с мыслью, что история любви навсегда завершена. По мере роста накладного живота и груди, которые приладила Дорея, слезы высыхали, а в душе вспыхивало пламя, зажженное искрой ярости и ненависти.
Вначале Виана сожалела, что она не мужчина, чтобы сражаться на войне и постараться вернуть утраченное. Будь она на месте Робиана, то боролась бы до последнего вздоха, как ее отец, а не вступила бы в ряды предателей и трусов. А потом девушка задумалась: на самом ли деле ей хватит мужества дать отпор. Она понимала, что всегда была безвольной, шла у всех на поводу и даже незначительным своим бунтом — притворной беременностью — обязана Дорее. Не будь кормилицы, возможно, и беременность сейчас была бы настоящей. Виана вспомнила, что не сумела даже жизни себя лишить, подобно королеве, и осознала, что дикари правы, считая ее малодушной и слабой.
И тогда в сердце девушки зародилось желание стать другой. Виана начала исподтишка наблюдать за дикарками, живущими в замке, и хоть ей не нравилось их бессовестное поведение, девушка восхищалась их живостью и силой.
Шли месяцы, лето добралось уже до самых дальних уголков Нортии, и Виана поняла, что к осени, когда придет срок родов, и Олдар обнаружит, что никакого ребенка нет и в помине, ей понадобится толика дикарской силы, чтобы дать отпор. Девушка подолгу обсуждала это с Дореей. Славная женщина считала, что лучше всего инсценировать трудные роды и сказать, что ребенок родился мертвым. Они постараются уговорить Олдара дать жене поправиться, а потом вновь станут опаивать его зельем, делать вид, что Виана делила с ним постель, и через какое-то время опять скажут, что она в положении. Правда, девушка сомневалась, что эта уловка сработает и во второй раз. Во-первых, дикарю уже давно перестали подмешивать в питье сонное зелье, и если неожиданно к нему вернется тяжелый сон и смутные воспоминания о супружеских ночах, Олдар быстро заподозрит что-то неладное. Во-вторых, Виана не была уверена, что всю оставшуюся жизнь сможет разыгрывать одну беременность за другой. Должно же быть и другое решение.
Но оно никак не находилось.
Чтобы рассеять опасения Олдара, что жена произведет на свет болезненного ребенка, Дорея не скупилась, увеличивая накладку сообразно сроку фальшивой беременности, и уже спустя полгода живот Вианы выглядел таким огромным, будто она вот-вот родит. Олдара же Дорея водила за нос, уверяя, что ребенок, скорее всего, будет просто великаном, ибо статью пошел в отца. При этом кормилица осторожно намекала, что Виане грозит опасность не дожить до родов, поскольку ребенок до последнего высасывает силенки своей хилой матери. Подобные намеки не на шутку встревожили Олдара и укрепили в мысли пока что оставить жену в покое.
Тем временем Виана, как ей и следовало, отдыхала: лежала в постели, как привидение бродила по замку или сидела у окна. Однако, несмотря на унылый и болезненный вид в голове кипели мысли. Времени на раздумья было достаточно, а дикари, привыкшие к ее молчаливому присутствию, давали массу возможностей слушать их разговоры. Со временем она выучила кое-какие слова из языка захватчиков. Уразумев, что дикари часто обсуждают положение в королевстве, девушка изо всех сил старалась понять, о чем они говорят. Вскоре Виана узнала, что Нортия полностью подчинена. Все дворянские владения теперь находились в руках вождей дикарских племен, а рыцарям короля Радиса, присягнувшим на верность Араку, оставили часть их прежних земель. «Робиану», — подумала Виана.
Дела у дикарей шли хорошо, но Виана чувствовала, что они слегка растеряны. Девушка понимала, что им не хватает активных действий: войн, сражений, борьбы… Они соскучились по восторженной радости новых завоеваний. Насколько Виана знала, Арак намеревался совершить новый поход на юг, к реке Холодных Камней, но дни шли, а король дикарей не собирал свою рать. Виана слушала… и размышляла.
День ото дня дикари Олдара становились все беспокойнее. Теперь их набеги на владения сводились к устрашению крестьян, поджогам сараюшек и похищению деревенских девок. В этом вопросе Арак, насколько было известно Виане, придерживался четкой позиции: его люди должны уважать своих новых подданных, поскольку теперь они за них в ответе, и те являются частью их наследства. Однако во владениях Олдара и в некоторых других этот закон не соблюдался.
Виана кипела от гнева, хотя прежде никогда не заботилась о положении крестьян, зная, что многие из них живут в нищете и в неурожайные годы голодают. Но ее отец никогда не был так жесток и не сеял ужас в деревнях.
И все же до поры до времени Виана не осмеливалась оказывать мужу сопротивление, даже намека на это не было… пока не представился походящий случай, и она его не упустила.
Это произошло в конце лета, за пару месяцев до предполагаемого рождения ребенка Олдара и Вианы. Девушка тогда почти не выходила из своей спальни, но в тот вечер разразилась страшная буря, настолько сильная, что люди Олдара не выезжали из замка.
Особенностью дикарей было то, что они не боялись непогоды и могли ездить верхом в снег и ветер, в жару и ледяную стужу, но дождь очень сильно досаждал им. Разумеется, они не перестали бы сражаться только потому, что на них обрушился ливень, но сейчас у них не было особых дел, а мучить крестьян поднадоело. Дикари решили устроить в замке славную пирушку, как в первые дни завоеваний. Олдар, невзирая на состояние беременной жены, велел ей следить, как идут приготовления к застолью, ибо это было ее обязанностью, так что Виана, тяжело вздохнув, спустилась на кухню, чтобы убедиться, что все в порядке.
Поначалу все шло гладко. Виана так долго притворялась измотанной беременностью, что привыкла почти всегда сидеть. Вот и теперь она тяжело опустилась на скамью возле стола, словно несла непосильную ношу, и начала давать указания. Еще несколько месяцев назад она и понятия не имела, сколько времени нужно держать жаркое на огне, или насколько хрустящим должен быть хлеб, или сколько овощей нужно резать для супа. Но Виана столько времени провела на кухне, разговаривая с Дореей и прочими служанками, что и сама заинтересовалась происходящим.
В тот вечер приготовили жареного поросенка, фаршированного яблоками, источавшими нежнейший, сладковатый аромат. Это было любимое блюдо Олдара.
Оставалось только подрумянить поросенка в печи, когда на кухню из двери, ведущей во двор, вошел один из стражников. Следом за ним шла какая-то оборванка, окруженная ребятишками. Виана насчитала шестеро детей, самый младший был еще грудным. Они промокли и тряслись от холода.
— Они пришли за объедками, — грубо сказал стражник. — Дайте им похлебки и пусть убираются отсюда.
В обычае нортийских дворян было делиться едой с самыми бедными во владении крестьянами. Как правило, это происходило по большим праздникам, когда оставалось много еды, и, как правило, этим занимались именно дамы. Виана тоже раздавала еду, когда жила с отцом, но Олдар косо смотрел на подобные дела. Ни для кого не было тайной, что дикари презирали нищих и всех, кто не мог заработать себе на хлеб.