— Что значит «женись»? — спросил Ури. Виана улыбнулась.
— Это значит, что мы поклянемся друг другу быть вместе навсегда. Что наша любовь никогда не закончится.
— Не могу Виана, — тихо ответил он; лицо юноши было так печально, что при виде его у Вианы разрывалось сердце. — Я не смогу остаться с тобой навсегда.
Девушка закрыла глаза и вздохнула.
— Мне не нужно было говорить об этом, — прошептала Виана. За эти дни они почти забыли, что скоро всему придет конец.
Ури еще крепче прижал девушку к себе и пристально посмотрел ей в глаза.
— Я не смогу остаться с тобой навсегда, — повторил он. — Как сейчас, не смогу. Но обещаю, что всегда буду любить тебя… Всегда.
Виана разрыдалась.
Больше к этой теме они не возвращались.
Как-то ночью Виана проснулась и обнаружила, что Ури рядом нет. Она вскочила с кровати и, задрожав от холода, поняла, что в Нортию пришла осень. Все еще дрожа, девушка набросила на плечи плащ, и побежала по замку, зовя любимого.
Она нашла его во дворе, обнаженным, таким, каким увидела в первый раз. Он стоял и, казалось, не чувствовал ледяного воздуха, наступающего с севера. Подняв к небу свои зеленые глаза, он ждал рассвет.
— Ури, — прошептала Виана.
Юноша обернулся и посмотрел на нее, а потом улыбнулся. Печально и счастливо.
— Виана, — просто ответил он. — Прощай.
— Что?..
В эту минуту первые рассветные лучи поднялись над стенами замка, лаская растрепанные волосы Ури.
— Прощай, Виана, — повторил юноша. — Я люблю тебя.
Тело Ури стало меняться на глазах. Кожа потемнела и погрубела, волосы беспорядочно взметнулись ввысь. Ноги погрузились в землю, а руки потянулись к небу, ища живительного солнечного света.
— Ури… — растерянно пробормотала Виана и, внезапно осознав, что случилось, закричала, отчаянно и безнадежно, — Нет, Ури, нет!
Она бросилась к юноше, зовя его по имени, но тот с каждой секундой все менее походил на человека: на волосах и пальцах его проклюнулись нежные листочки, лицо исчезло под корой, ноги срослись воедино, а образовавшиеся из ступней корни прочно вросли в землю.
Рыдая, Виана обняла Ури за талию, ставшую стволом; она непрестанно твердила его имя, умоляя не уходить, не бросать ее. Но ни мольбы, ни слезы не остановили превращение. Когда солнце поднялось ввысь, Виана лежала у подножия молодого дерева, гордо устремившего к небесам свои ветви.
Она смотрела на него с мокрым от слез лицом. Это было одно из поющих деревьев; его листья тянулись вверх в поисках ветра, чтобы напеть нежную, печальную мелодию сладких воспоминаний о прошлом.
Прижавшись к корням дерева, Виана слушала песню, а потом запела вместе с ним.
— Спасибо, — сказала она, допев песню, и погладила кору дерева, которая была когда-то пятнистой кожей Ури. — Спасибо за все, что ты дал мне. Спасибо за то, что решил остаться здесь, со мной, вместо того, чтобы вернуться в лес, к своим, и там пустить корни. Я никогда не забуду тебя. И всегда буду рядом с тобой.
Здесь и нашли Виану Дорея, Айрик и остальные, когда вернулись в Рокагрис. Они немало удивились необычному дереву, столь быстро выросшему во дворе, и тому, что владелица замка выглядела грустной и безучастной в то время, когда все нортийцы от мала до велика праздновали падение короля Арака и изгнание дикарей. Виана так никому и не рассказала о причине своей тоски.
Как наследница Рокагриса она вернулась к своим обязанностям и стала приводить в порядок семейные владения, изрядно пострадавшие за месяцы ее отсутствия и правления дикарей. Айрик, Альда и Дорея остались в замке вместе с Вианой. Они всем сердцем любили свою госпожу и желали служить ей и дальше.
Каждый вечер после ужина Виана приходила и садилась у подножия чудесного дерева, чтобы нежно погладить его кору и спеть вместе с ним.
Проходили месяцы, и с каждым новолунием живот Вианы становился чуть больше, пока она не родила в свой срок близнецов — девочку и мальчика. Кто был отцом детей, она не сообщила, впрочем, никто и не расспрашивал об этом. Дворянские дома Нортии нуждались в наследниках и, если хотели выжить, приходилось закрывать глаза на сомнительное происхождение некоторых из них. Мальчика Виана назвала Корвеном в честь отца, а малышку — Белисией в честь лучшей подруги. Близняшки росли здоровыми и сильными и ничем не отличались от других детей. Темно-русые волосы их не имели странного оттенка, а кожа не была пятнистой. В их жилах текла красная кровь, как у обычных смертных. Даже цвет глаз они унаследовали от матери.
И все же Виана постоянно боялась, что однажды дети убегут из дома в лес, чтобы там пустить свои корни, потому что знала множество сказок о детях, рожденных феями, которые не могли устоять перед зовом колдовского мира, к которому они отчасти и принадлежали.
Но Корвен и Белисия росли среди людей и никогда не выказывали желания покинуть этот мир. В детстве они играли в прятки во дворе, укрываясь в ветвях поющего дерева. Когда близнецы выросли, это же дерево стало свидетелем первых слов любви, сорвавшихся с их губ, а позже наблюдало за первыми шагами родившихся у них детей.
Белисия вышла замуж за первенца королевы Аналисы, которую давным-давно взял в жены красавец-принц из южных земель. Таким образом, с годами Белисия стала королевой Нортии. Именно такой судьбы когда-то желала для себя девушка, давшая ей свое имя, чьи мечты так трагически оборвались.
Корвен остался в родовом замке и тоже женился на девушке из хорошей семьи. У них также родились дети, наследники владений Рокагрис.
Виана же, напротив, так и не вышла замуж. Злые языки судачили, что Робиан де Кастельмар приезжал к ней свататься, но как пришел, так и ушел несолоно хлебавши, а так ли это было на самом деле, Виана никому не рассказывала.
По правде говоря, они просто поговорили по душам. Разговор был долгим; Робиан повинился перед Вианой, но руки ее не попросил. Оба стали старше и мудрее и теперь могли вспоминать прошлое без гнева и боли. Со временем они даже сдружились.
Говорят, что каждый вечер до самой смерти Виана спускалась во двор, чтобы петь возле дерева. Даже когда волосы ее стали совсем седыми, глаза затуманились и почти ничего не видели, а пальцы скрючились от артрита, она нетвердым шагом, спотыкаясь, приходила навестить свое дерево.
Там она и умерла, а студеным зимним утром ее бездыханное тело нашли лежащим среди корней.
Все горько оплакивали Виану. Корвен решил похоронить ее под деревом, зная, что именно этого она и желала. Много людей приходило в те дни на ее могилу, и даже дерево поникло и всю долгую зиму молчаливо грустило, опустив к земле ветви с пожухлыми листьями. Оно не пело.
Но вот однажды весенним утром из земли пробился робкий росток, пробужденный к жизни первыми дождями и лучами солнца. Яркий зеленый стебелек вырос и обвился вокруг ствола поющего дерева.
И оно тоже ожило, вернув себе густую зелень. Все приписывали это приходу весны. Дерево вновь запело, и люди как раньше приходили к нему, чтобы послушать прекрасные мелодии.
Стремительно промчались годы. Корвен состарился и умер, уступив свое место наследникам. А много-много лет спустя засохли и умерли поющее дерево и вьюнок, выросший возле его корней.
Потомки Вианы не стали рубить высохший ствол, и он по-прежнему стоял на своем месте.
Обстоятельства сложились так, что со времени нашествия дикарей минуло несколько веков, и теперешний владелец Рокагриса отмечал свое пятидесятилетие.
В замок съехалось множество гостей со всех уголков Нортии; люди искренне любили и самого герцога, и его древний, славный род.
Стоя у дверей, он сам встречал каждого из гостей. Последний пришел, когда солнце уже закатилось за горизонт, но хозяин замка был непрочь и подождать; менестреля Оки все высоко ценили и любили, и герцог гордился тем, что почтенный сказитель принял его приглашение.
Он видел, как Оки брел по дороге, окутанный закатным светом. Пролетевшие годы коснулись и его: он стал совсем седым, шаг его замедлился, а спина еще больше ссутулилась над сучковатым посохом. Но глаза менестреля по-прежнему хранили былую живость.
Герцог сопровождал его от входных ворот, осыпая благодарностями и добрыми пожеланиями. Теперь двор замка Рокагрис представлял собой ухоженный сад, и лишь одно дерево выглядело здесь неуместным. Оки остановился у подножия древнего, мертвого, высохшего ствола.
— Мы по традиции храним его, — пояснил герцог, чувствуя себя несколько неловко. — Можно сказать, это часть семейного наследия, настолько важная, что ее даже включили в герб. — Он указал на вышитый на плаще фамильный герб Рокагрисов: рядом с первоначальной золотой башней стояло теперь зеленое дерево. — Мне говорили, что оно росло здесь со времен королевы Аналисы. А кое-кто из долгожителей даже клялся, что оно умело петь, — добавил герцог и улыбнулся, словно извиняясь.
Оки посмотрел на останки дерева.
— Ури, — только и вымолвил он.
— Что вы сказали?
Оки качнул головой.
— Сегодня вечером, мой господин, я расскажу вам правдивую историю об этом дереве, если вы готовы слушать. Думаю, она вам будет интересна, потому что в ней говорится и о Виане де Рокагрис, одной из ваших предков.
— В нашей галерее хранится ее портрет, — подхватил герцог. — Очень красивая женщина, но мне всегда казалось, что у нее такой грустный взгляд. Возможно, потому, что она воевала со степными дикарями, как мне говорили. Должно быть, она пережила ужасные испытания.
— Вне всякого сомнения, — улыбнулся Оки.
Тем вечером, как бывало не раз, огромный зал замка наполнился разговорами, смехом и песнями. Стол ломился от яств, которым могли позавидовать блюда, подаваемые в королевском дворце в день зимнего солнцестояния. Вино лилось рекой. А когда подали десерт, Оки начал свой рассказ.
Все слушали менестреля, затаив дыхание. Волшебство его слов перенесло гостей в стародавние, сказочные времена, когда девушки могли сражаться с дикарями… а деревья умели петь.