– С добрым утречком, мисс Киа, что случилось, детка? Что с тобой, милая?
Киа еще ниже опустила голову и что-то пробормотала, Мейбл не разобрала.
– Можешь выйти из лодки? Или я к тебе сяду?
Киа не ответила, и Мейбл, почти двести фунтов чистого веса, шагнула в лодку одной ногой, потом другой, и лодка, жалобно скрипнув, ткнулась в сваю. Мейбл устроилась на средней скамье, лицом к Киа, сидевшей на корме.
– Ну, рассказывай, детка, что за беда у тебя.
Они сдвинули головы, Киа шептала, а Мейбл, притянув девочку к своей пышной груди, обнимала ее, баюкала. Киа, непривычная к объятиям, сперва сжалась в комок, но Мейбл это не смутило, и наконец Киа обмякла и уткнулась ей в грудь, будто в мягкие подушки. Вскоре Мейбл открыла коричневый бумажный пакет.
– Я чуяла, что стряслось, и принесла тебе кой-чего.
И, сидя в лодке у причала, растолковала Киа, что к чему.
– Ну, мисс Киа, стыдиться тут нечего. Греха тут нет, как говорится, это источник всякой жизни, и только женщина способна давать жизнь. Вот ты, детка, и стала женщиной.
Назавтра, заслышав, как приближается на лодке Тейт, Киа забилась в густой ежевичник и оттуда следила за ним. То, что кто-то с ней знаком, само по себе удивительно, а он не просто с ней знаком, он знает о ней самое сокровенное. При одной мысли об этом у нее вспыхнули щеки. Лучше пересидеть здесь, пока он не уйдет.
Тейт причалил к берегу лагуны, выбрался из лодки, Киа увидела у него в руках белую коробку, перевязанную лентой.
– Эй! Киа, ты где? – крикнул он. – Я пирожных принес, от Паркера.
Пирожных Киа не пробовала уже много лет. Тейт достал из лодки стопку книг, и Киа вылезла из кустов за его спиной.
– Ах вот ты где! Ну-ка, смотри! – Он открыл коробку, а там лежали в ряд маленькие, не больше дюйма, пирожные в ванильной глазури, с крохотными розочками наверху. – Ну, налетай!
Киа взяла пирожное и, по-прежнему не глядя на Тейта, откусила кусочек, а потом затолкала в рот остальное, облизала пальцы.
– Вот. – Тейт поставил коробку под дубом. – Бери еще, не стесняйся. И давай заниматься. Я тебе книжку новую привез.
Они взялись за уроки, ни словом не обмолвившись о том, другом.
Близилась осень, вечнозеленые деревья остались прежними, платаны же принарядились, засверкали тысячами золотых листьев на фоне слюдяно-серых небес. Как-то под вечер после урока Киа и Тейт сидели на бревне; Тейту пора было домой, но он все медлил. И Киа наконец задала вопрос, мучивший ее в последние месяцы.
– Спасибо, Тейт, что учишь меня читать, спасибо за все. Но зачем тебе это? Разве нет у тебя девушки, подруги?
– Не-а. То есть бывают иногда. Была одна, но давно уже. Мне здесь нравится, здесь так тихо, а еще нравится, что ты знаешь болота. Обычно людям ничего здесь не нужно, кроме рыбы. Думают, эта земля ни на что не годна – осушить, застроить, и дело с концом. Не понимают, что большинству морских животных – в том числе промысловым – без болота не прожить.
Тейт не сказал, что жалеет ее, ведь она тут совсем одна, что знает, как ребята все эти годы над ней издевались, а местные окрестили Болотной Девчонкой, выдумывают про нее всякий вздор. Прокрасться в темноте к ее хижине и стукнуть в дверь стало традицией, обрядом посвящения мальчиков в мужчины. Хороши же мужчины, нечего сказать! Некоторые уже делают ставки, кто будет у нее первым. Все это тревожило и злило его.
Но не только поэтому оставлял он для Киа в лесу перья, не поэтому искал с ней встреч. Тейт умолчал про свои чувства, вобравшие в себя и нежную братскую любовь, и юношеское влечение. Он и сам не мог разобраться в себе, но ничего подобного не знал до сих пор – его будто волной сбило с ног. Было и больно, и радостно.
Наконец Киа спросила, тыча стебельком в муравьиный ход:
– Где твоя мама?
Легкий ветерок прошелестел в кронах, чуть дрогнули ветки. Тейт молчал.
– Не хочешь говорить – ничо страшного, – сказала Киа.
– Ничего.
– Ничего страшного.
– Моя мама и младшая сестренка разбились на машине в Эшвилле. Сестру звали Кэриэн.
– Ох… Прости, Тейт. Наверняка мама твоя была красивая и добрая.
– Да. Обе были красивые и добрые. – Он продолжал, глядя в землю: – Я никогда ни с кем об этом не говорил. Ни с кем.
Я тоже, подумала Киа. А вслух сказала:
– А моя Ма ушла однажды и не вернулась. Мама-олениха никогда не бросит оленят.
– Что ж, у тебя хотя бы есть надежда, что она вернется. А моя не вернется, это уж точно. – Чуть выждав, Тейт заговорил: – По-моему… – Но тут же умолк, отвернулся.
Киа подняла на него взгляд, но он смотрел в землю. Молчал.
Киа спросила:
– Что? Что – по-твоему? Мне ты можешь сказать.
Но Тейт молчал. Киа терпеливо ждала – она-то все понимала.
Наконец он произнес еле слышно:
– По-моему, они ехали в Эшвилл за подарком мне ко дню рождения. Я хотел велосипед одной модели, прямо-таки помешался на нем. В “Вестерн Авто” таких не было, и они поехали в Эшвилл за этим великом.
– Это не значит, что ты виноват, – сказала Киа.
– Знаю, но все равно чувствую вину. Я даже не помню, что это был за велик.
Киа придвинулась к нему. Ей показалось, будто их плечи сами собой стали ближе. Интересно, Тейт тоже заметил? Придвинуться бы еще чуть-чуть, плечом коснуться его плеча. Почувствовать его. Заметит ли он тогда?
Тут поднялся ветер, сорвались с веток тысячи желтых платановых листьев, закружились в воздухе. Осенние листья не падают, они летят. И никуда не торопятся, им лишь бы побыть в воздухе подольше, хоть на миг, – другого случая им не представится. Искрясь на солнце, они кружились, парили, порхали, подхваченные крошечными вихрями.
Тейт соскочил с бревна и крикнул:
– Посмотрим, кто больше листьев поймает!
Киа встрепенулась, и вдвоем они прыгали и носились, раздвигая завесу листопада, протягивая руки. Смеясь, Тейт нагнулся, поймал лист почти у самой земли и повалился на лесной ковер, помахивая в воздухе своим трофеем. Киа всплеснула руками, пустив по ветру свою добычу. И побежала, и листья застревали золотыми блестками у нее в волосах.
Киа закружилась и столкнулась с Тейтом, стоявшим на месте, и оба застыли, глаза в глаза. Смех оборвался. Тейт взял Киа за плечи и, чуть помедлив, поцеловал в губы, а листья падали и кружились тихо, как снежинки.
Целоваться Киа не умела и застыла, не раскрывая губ. Они разжали объятия и посмотрели друг на друга, не понимая, что это на них нашло и что делать дальше. Тейт бережно вынул из волос Киа желтый листок, уронил на землю. Сердце у Киа стучало как бешеное. Если это и есть любовь, то совсем не такая, как в ее непутевой семейке.
– Теперь я твоя девушка? – спросила она.
Тейт улыбнулся:
– А ты не против?
– Нет.
– Ты же еще маленькая!
– Зато в перьях разбираюсь! Спорим, другие девчонки ничего в них не смыслят.
– Ну ладно. – И Тейт снова поцеловал ее.
На этот раз Киа склонила набок голову, подставив мягкие губы. И впервые в жизни сердце у нее переполнилось до краев.
18Белое каноэ1960
В тот раз говорили они на бегу, сквозь смех. Тейт гонялся за Киа, и они катались по красному ковру осеннего щавеля – дети, но уже не совсем.
– Угомонись хоть на секунду, – попросил Тейт. – Единственный способ усвоить таблицу умножения – зазубрить ее.
Он написал на песке: “12 × 12 = 144”, но Киа пронеслась мимо, бросилась в набежавший прибой и устремилась туда, где вода была спокойной, и вдвоем они доплыли до места, где серо-голубые косые лучи пронзали неподвижную воду, подсвечивая контуры их тел, ладных, как у дельфинов. А потом, в песке и морской соли, они катались по пляжу, крепко сплетясь в объятиях, будто слившись в одно целое.
На другой день Тейт приплыл в лагуну, но из лодки выходить не стал. У ног его стояла большая корзина, прикрытая красной клетчатой скатертью.
– Что это? Что ты привез? – спросила Киа.
– Сюрприз. Ну же, залезай!
Медленными протоками вышли они в море и двинулись на юг, к небольшой бухточке в форме полумесяца. Бросив на песок одеяло, Тейт поставил на него укрытую скатертью корзину и, когда они сели, сдернул скатерть.
– С днем рождения, Киа, – сказал он. – Тебе сегодня пятнадцать.
Из корзины выглядывал двухъярусный торт из кондитерской, высотой со шляпную коробку, украшенный ракушками из розовой глазури. А на торте – ее имя. А рядом – подарки в разноцветных обертках, перевязанных лентами.
Киа потрясенно застыла, раскрыв рот. С тех пор как ушла Ма, никто ее не поздравлял с днем рождения. Ни разу не дарили торт с ее именем. Никогда не получала она подарков в нарядной упаковке, с лентами.
– Откуда ты узнал про мой день рождения? – Без календаря Киа потеряла счет дням.
– В Библии у тебя прочел.
Пока Киа умоляла: “Не разрезай мое имя!” – Тейт откромсал им по громадному ломтю и выложил на бумажные тарелки. Глядя друг другу в глаза, отрывали они куски и запихивали в рот. Громко причмокивали, обсасывали пальцы, улыбались перепачканными в глазури губами. Вот как надо есть торт, так мечтает его есть каждый!
– Развернем подарки? – Тейт улыбнулся.
Первый – небольшая лупа, “разглядывать крылышки насекомых”. Второй – серебристая пластмассовая заколка с выложенной стразами чайкой, “для волос”. Тейт неуклюже заправил ей за ухо прядь и прицепил заколку. Киа провела по ней пальцами. Еще красивее, чем мамина!
Третий подарок был в самой большой коробке. Киа открыла, а там десять баночек масляных красок, акварель, кисти всех размеров – “рисуй на здоровье”.
Киа брала в руки каждую баночку с краской, каждую кисть.
– Я тебе еще привезу, если надо. Даже холст, из Си-Окс.
Киа кивнула:
– Спасибо, Тейт.
– Полегоньку, не спеши, – крикнул Шкипер, когда Тейт, путаясь в сетях и промасленной ветоши, орудовал лебедкой.