у нее пульсировал, будто туда прилила вся кровь. Одним движением он сбросил шорты и, не спуская с нее глаз, крепко прижался к ней бедрами.
Киа стыдливо отвернулась, но Тейт взял ее за подбородок.
– Посмотри на меня. Смотри мне в глаза, Киа.
– Тейт, Тейт.
Киа потянулась к нему, к его губам, но Тейт удержал ее. Она не подозревала, что нагота способна пробудить столь мощное желание. Он нежно пробежал пальцами по внутренней стороне ее бедер, и Киа невольно раздвинула их чуть шире. Его пальцы скользнули меж ее ног, лаская самые потаенные уголки, – Киа и не догадывалась, что они существуют. Она откинула голову и тихо застонала.
Тейт резко отстранился, попятился.
– Господи, Киа, прости меня! Прости.
– Тейт, еще, пожалуйста!
– Не сейчас, Киа.
– Почему? Почему не сейчас? – Киа обняла его за плечи, притянула к себе. – Почему не сейчас? – повторила она.
Тейт подобрал с земли ее одежду, одел девушку, избегая касаться ее там, где ей хотелось, где все еще пульсировала кровь. И, взяв ее на руки, отнес на берег ручья, посадил на землю, а сам опустился рядом.
– Киа, я хочу тебя больше всего на свете. Навсегда. Но ты слишком юная, тебе всего пятнадцать.
– Ну и что? Подумаешь, ты старше всего на четыре года! Тоже мне премудрый взрослый!
– Да, но я-то не забеременею. И мне не так легко разрушить жизнь. Я не стану, Киа, потому что люблю тебя.
Люблю. Это слово казалось ей темным и непонятным.
– Думаешь, я еще ребенок?!
– Вот сейчас, Киа, ты рассуждаешь как ребенок, и чем дальше, тем хуже. – Но сказал он это с улыбкой, притиснув ее к себе.
– Если не сейчас, то когда же? Когда?
– Чуть позже.
С минуту оба молчали, потом Киа спросила:
– Откуда ты знал, как это делается? – И, вдруг смутившись, отвернулась.
– Понял, так же как и ты.
Однажды майским днем, когда они шли к океану, Тейт сказал:
– Знаешь, я скоро уеду. Учиться.
Он уже говорил, что едет в Чапел-Хилл, но Киа не желала об этом думать – по крайней мере, до осени.
– Когда? Ведь не сейчас.
– Скоро уже, через пару недель.
– Но почему? Я думала, занятия осенью начинаются.
– Мне предложили работу в университетской лаборатории. Нельзя упускать случай. Приступаю в летнем семестре.
До сих пор все ее бросали без слов, один только Джоди с ней попрощался. Остальные молча уходили навсегда, но и от прощальных слов нисколько не легче. В груди будто обожгло огнем.
– Постараюсь приезжать почаще. Это недалеко, правда. Несколько часов автобусом.
Киа молчала. И наконец сказала:
– Зачем тебе уезжать, Тейт? Взял бы и остался. Ловил бы креветок, как твой отец.
– Киа, ты сама все понимаешь. Не могу я остаться, и точка. Я хочу быть ученым, биологом, изучать болота.
Они добрались до пляжа, сели на песок.
– А дальше что? Работы для тебя здесь нет. Домой ты уже не вернешься.
– Вернусь. Я тебя не брошу, Киа. Обещаю. Я к тебе вернусь.
Киа вскочила, спугнув пискливых зуйков, и кинулась в лес. Тейт бросился следом, но у кромки леса замер, огляделся. Для Киа он был уже потерян.
Но на случай, если вдруг она где-то рядом, крикнул:
– Киа, нельзя убегать, чуть что не так. Бывает, нужно поговорить. Не прятаться от правды. – И добавил яростно: – Черт, Киа! Фу ты черт!
Спустя неделю, услышав, как к берегу лагуны приближается лодка Тейта, Киа юркнула за куст. Тейт свернул в протоку, взлетела спугнутая цапля, взмахивая широкими серебристыми крыльями. Киа хотела убежать, но все-таки вышла на берег и стала ждать.
– Эй! – окликнул Тейт.
На этот раз он был без кепки, ветер трепал его светлые кудри, обдувал загорелое лицо. Казалось, за пару месяцев он раздался в плечах – не мальчик уже, мужчина.
– Привет.
Тейт вылез из лодки, взял Киа за руку и повел к бревну, где они всегда читали.
– Оказалось, мне придется уехать раньше. На выпускной не пойду, а сразу за работу. Киа, я пришел попрощаться. – Даже голос стал у него мужественней, под стать большому миру.
Киа молчала, отсела от него подальше. К горлу подступил ком. Тейт поставил у ее ног две сумки списанных библиотечных книг, в основном по естественным наукам.
Киа не знала, сумеет ли заговорить. Ей хотелось, чтобы он снова отвел ее туда, на поляну белой лягушки. Если он здесь в последний раз, то пусть возьмет ее, на том же месте, прямо сейчас.
– Буду по тебе скучать, Киа. Каждый день, каждую минуту.
– А вдруг ты меня забудешь? Ведь там студенческая жизнь, красивые девушки.
– Я тебя никогда не забуду. Никогда. А ты тут без меня приглядывай за болотом, слышишь? И будь осторожна.
– Хорошо.
– Я серьезно, Киа. Людей остерегайся, чужих близко не подпускай.
– Я от кого угодно убегу, спрячусь.
– Верно, прятаться ты мастер! Домой я вернусь примерно через месяц, обещаю. На Четвертое июля. И оглянуться не успеешь, а я тут как тут.
Киа не отвечала, и Тейт встал с бревна, сунул руки в карманы джинсов. Киа встала рядом, но друг на друга они не смотрели, оба глядели на лес.
Тейт взял Киа за плечи, поцеловал долгим поцелуем.
– До свидания, Киа.
Она посмотрела куда-то за его плечо, потом – ему в глаза. Между ними уже пролегла пропасть, так хорошо знакомая ей.
– До свидания, Тейт.
Ни слова больше не говоря, он сел в лодку и пустился через лагуну. У входа в протоку, утопавшую в ежевичнике, он обернулся и помахал. Киа подняла руку над головой, потом прижала к сердцу.
19Тайные делишки1969
С того дня, когда в болоте нашли тело Чеза Эндрюса, прошла неделя. Помощник шерифа Пардью, прочитав второе заключение экспертов, ввалился в кабинет шефа, толкнув дверь ногой. Руки у него были заняты – он нес два бумажных стаканчика с кофе и пакет пончиков, с пылу с жару.
– Ох, чую кондитерскую Паркера! – сказал Эд, когда Джо водрузил покупки на стол.
Они взяли из промасленного бумажного пакета по исполинскому пончику и, причмокивая, то и дело слизывая с пальцев сахарную пудру, принялись есть.
Покончив с едой, сказали хором:
– Есть новости.
– Выкладывай, – велел Эд.
– Я узнал из нескольких источников, что у Чеза имелись тайные делишки на болоте.
– Делишки? Что еще за делишки?
– Не знаю, но ребята в “Конуре” говорят, года четыре назад он зачастил на болото, один, никому ничего не рассказывал. С друзьями он там рыбачил, на лодке катался, но частенько ездил и один. Я думал, может, он с наркоманами связался или, того хуже, задолжал какому-нибудь наркодилеру-поганцу. Ляжешь с собаками – встанешь с блохами. А он и вовсе не встал.
– Это вряд ли. Он же был спортсмен, не представляю его наркоманом, – возразил шериф.
– Бывший спортсмен. Сам посуди, видали мы таких. Как только золотые денечки позади, ищут острых ощущений. А может, он там женщину завел.
– Только вот не знаю, кто мог ему там приглянуться. Он со здешней золотой молодежью знался, а не с отбросами.
– Что ж, коль он считал себя выше ее, значит, недаром скрытничал.
– Верно, – кивнул шериф. – И во что бы он там ни ввязался, об этой стороне его жизни мы не знаем, не ведаем. Надо разнюхать, что у него были там за дела.
– Говоришь, у тебя тоже новости есть?
– Не совсем так. Звонила мать Чеза, у нее кое-что важное. Насчет подвески с ракушкой, что он всегда носил на шее. Она уверена, тут-то и собака зарыта. Обещала зайти рассказать.
– Когда?
– Скоро уж, после обеда.
– Неплохо бы настоящую зацепку найти. Это лучше, чем ходить вокруг да около, разыскивать субъекта в красном шерстяном свитере и с мотивом в придачу. Если это все-таки убийство, то хорошо продуманное. Все улики, если они и были, засосало болото. Успеем пообедать до прихода Патти Лав?
– А как же! Блюдо дня сегодня – свиные отбивные. И пирог с ежевикой.
20Четвертое июля1961
Четвертого июля Киа босиком, в шифоновом платье, из которого успела вырасти, вышла к лагуне и села на бревно, где они с Тейтом читали. Безжалостный зной разогнал последние клочки тумана, и кругом разлилась влажная духота. Киа то и дело наклонялась, брызгала прохладной водой на шею, без конца прислушиваясь, не приближается ли лодка Тейта. Ожидание ее не тяготило – она коротала время за одной из книг, что он ей привез.
Минуты едва ползли, солнце будто застряло в зените. Сидеть на бревне было неудобно, и Киа сползла на землю, облокотилась о дерево. Наконец, проголодавшись, она вернулась в хижину, чтобы соорудить сэндвич из крекеров и остатков колбасы. Перекусила наспех: вдруг Тейт появится, а она его не встречает?
В жарком влажном воздухе вились москиты. Ни лодки, ни Тейта. В сумерках Киа подошла к кромке воды, стояла неподвижно, словно цапля, смотрела на пустую, тихую гладь протоки. Дышать было больно. Сбросив платье, Киа ступила в темную прохладную воду; волны ласкали кожу, холодили, будто вбирая в себя весь жар. Киа вылезла на берег и голышом уселась на мягкий мшистый взгорок, чтобы обсохнуть, так и сидела, пока не показалась луна. А затем сгребла в охапку одежду и вернулась в дом.
Прождала она и весь следующий день. С каждым часом день разгорался, до вечера сиял, после заката мерк. Взошла луна, вспыхнула на воде дорожка, а с нею новая надежда, но и та потухла. Еще один рассвет, еще один раскаленный добела полдень. И снова закат. Остаток веры угас, чувства притупились. Взгляд Киа блуждал равнодушно; она по-прежнему прислушивалась, не плывет ли Тейт, но уже без замирания сердца.
Лагуна пахла жизнью и смертью, надеждой и тленом. Квакали лягушки. Киа смотрела безучастно, как чиркают в темноте светлячки. Светлячков она никогда не ловила в банки – о живом можно узнать намного больше, если оно на воле, а не за стеклом. Джоди ей объяснял, зачем самка светлячка мигает огоньком на брюшке, – это сигнал к спариванию. Каждый вид светлячков сигналит по-своему. Киа заметила, что одни самки мигают “точка-точка-точка-тире” и танцуют зигзагами, а другие сигналят “тире-тире-точка” и узор в воздухе чертят иной. Самцы, конечно, знают сигналы своего вида и подлетают только к “своим” самкам. А потом, как говорил Джоди, “трутся брюшками”, чтобы вывести детей, как большинство животных.