– Киа, ну пожалуйста, хоть на минуту. Хотел взглянуть еще раз на твои коллекции.
Киа развернулась и побежала к хижине, Тейт поспешил следом. Поднявшись на веранду, он обомлел. Из детского увлечения вырос настоящий музей болотного края. Тейт взял в руки раковину морского гребешка, лежавшую на акварельном рисунке берега, где ее нашли, были тут и рисунки, на которых моллюск поедал живность помельче. И так для каждого вида, а были их тут сотни – нет, тысячи. Некоторые раковины он видел прежде, но раньше он смотрел на них глазами ребенка, а теперь – глазами ученого.
Он обернулся к Киа:
– Это же настоящее чудо – красиво, подробно, хоть сейчас в печать! Да здесь материала на целую книгу, и не на одну.
– Нет, нет. Это я так, для себя. Подспорье в учебе, и только.
– Киа, послушай. Ты же знаешь, что справочники по этой теме огромная редкость. За такие книги многие спасибо скажут – тут и классификация, и справка, и рисунки отличные.
Тейт был прав. Мамины старые определители здешних видов, с простенькими черно-белыми иллюстрациями, единственные по теме, были обрывочны и пестрели ошибками.
– Если ты мне разрешишь взять несколько образцов, я переговорю с издателями – посмотрим, что мне скажут.
Киа испуганно уставилась на него. Неужели придется куда-то ездить, встречаться с людьми? От Тейта не укрылся ее взгляд.
– Ездить тебе никуда не нужно, отправишь издателю материалы по почте. Сможешь на этом заработать. Не золотые горы, конечно, зато не придется больше промышлять сбором мидий.
Киа и на это ничего не сказала. В очередной раз Тейт не просто заботится о ней, а учит, как самой о себе позаботиться. Казалось, он был рядом всю жизнь – и вдруг исчез.
– Попробуй, Киа. Попытка не пытка.
Киа все-таки разрешила ему взять образцы работ, и он выбрал несколько акварельных набросков раковин и большую голубую цаплю – подробные иллюстрации для каждого из времен года и изогнутую бровь крупным планом.
Тейт поднес к глазам изображение пера. Сотни тончайших штрихов, богатство оттенков – бархатный черный на холсте, будто напоенном солнцем; по едва заметному излому в стержне пера Тейт узнал то самое, первое, что он подарил ей в лесу. Оторвавшись от рисунка, он посмотрел на девушку. Киа отвернулась, стараясь подавить всколыхнувшиеся чувства. Не сближаться с тем, кому нельзя доверять.
Тейт шагнул к ней, тронул за плечо, попытался ласково развернуть к себе.
– Киа, прости, что я тебя оставил. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?
Она наконец взглянула ему в глаза:
– Я не знаю, как простить тебя, Тейт. Я тебе больше не доверяю. Прошу, уходи.
– Понимаю. Спасибо, что выслушала, дала возможность извиниться.
Он выждал, но Киа молчала. Что ж, хотя бы так. Если он найдет издателя, будет повод вновь с ней увидеться.
– До свидания, Киа.
Она снова не ответила. Тейт не сводил с нее глаз, Киа встретилась с ним взглядом, но тут же отвернулась. Он вышел из хижины и зашагал к своей лодке.
Когда он скрылся из виду, Киа вернулась к лагуне, опустилась на влажный холодный песок и стала ждать Чеза, повторяя вслух слова, сказанные Тейту:
– Он не ангел, но ты в сто раз хуже.
Она смотрела на темную лагуну, и в ушах звучали другие слова, те, что сказал Тейт. “Он уезжал с вечеринки с какой-то блондинкой”.
Чез объявился лишь спустя неделю после Рождества. Завернул в лагуну, сказал, что останется на ночь, встретит с ней Новый год. Взявшись за руки, брели они к хижине, и всюду – вдоль берега, на крыше – стелился туман. После любви сели у печки, закутавшись в одеяла. Воздух был насыщен влагой; когда закипел чайник, на холодном окне осели тяжелые капли.
Чез достал из кармана губную гармошку и заиграл печальный мотив “Молли Малоун”: “Ее привиденье я видел на Бэйле: «Ракушки и мидии свежие, о!»”[13]
Ей казалось, больше всего в нем было души, когда он играл эти грустные напевы.
28Ловец креветок1969
Ближе к вечеру в “Конуре” потчевали сплетнями обильней, чем в закусочной. Шериф и Джо вошли в длинный, битком набитый питейный зал и направились к стойке, вырубленной из цельного соснового ствола и занимавшей всю левую сторону сумрачного зала. Завсегдатаи – одни мужчины, поскольку женщин сюда не пускали – сгрудились кто у стойки, кто за столиками. За стойкой хлопотали два бармена – жарили сосиски, креветки, устрицы, кукурузные оладьи, помешивали кашу, наливали пиво и бурбон. Свет был выключен, лишь неоновая реклама пива за окном, точно пламя костра, отбрасывала янтарные блики на усатые физиономии. В глубине зала стучали бильярдные шары.
Эд и Джо подошли к компании рыбаков возле стойки, и едва они заказали креветки с пивом, как тут же посыпались вопросы: “Есть новости? А что, отпечатков пальцев и правда нет? А старик Хэнсон у вас на примете? У него с головой непорядок, от него всего можно ожидать, мог на вышку влезть и столкнуть. Задачка не из простых, а?”
Эд и Джо кое-как справлялись – отвечали, слушали, кивали. Тут сквозь гвалт шериф уловил чей-то голос, спокойный и ровный; он оглянулся – перед ним стоял Хол Миллер, ловец креветок с катера Тима О’Нила.
– Можно с вами переговорить, шериф? С глазу на глаз?
Эд отошел от стойки.
– Конечно, Хол, пошли.
Они протиснулись к столику у стены.
– Еще по одной?
– Мне, пожалуй, хватит. Спасибо.
– Что ты хотел рассказать, Хол?
– Да надо бы поделиться, так ведь и спятить недолго.
– Слушаю.
– Ох… – Хол покачал головой. – Не знаю, может, и пустяк, ну а если нет, надо было раньше сказать. Не идет из головы то, что я видел.
– Выкладывай, Хол. Там и разберемся, пустяк или нет.
– В общем, насчет Чеза Эндрюса. Дело было в ту самую ночь, когда он погиб… я был с Тимом на промысле, в бухту зашли мы поздно, далеко за полночь, и мы с Алленом Хантом видели ее, эту самую Болотную Девчонку, она выходила на моторке из бухты.
– Вот как? В котором часу?
– Без четверти два или около того.
– Куда она направлялась?
– Вот то-то и оно, шериф. Курс держала прямо на пожарную вышку. Если не отклонилась, то должна была в той самой бухте причалить.
Эд выдохнул.
– Да, Хол, важная информация. Очень важная. Уверен, что именно ее видел?
– Ну, мы с Алленом оба ее узнали, даже переговорили на этот счет. И подумали об одном. Гадали, что ей здесь надо в такой поздний час – летит куда-то без огней. Счастье, что мы ее заметили, а то сбили бы. Поговорили – и забыли, а уж потом я смекнул, что к чему. В ту самую ночь Чез с вышки сорвался. Вот я и подумал: надо сказать.
– Кто-нибудь еще на вашем катере видел ее?
– Не скажу за других. Остальные тут же были, весь экипаж. Мы ей дали дорогу. Но я ни с кем больше об этом не говорил, повода еще не было. И после никого не спрашивал.
– Ясно. Правильно сделал, Хол, что рассказал. Исполнил долг. Ни о чем не беспокойся. Я потом вызову вас с Алленом записать показания. Давай-ка пивом угощу.
– Нет, я лучше домой. Доброй ночи!
– Доброй ночи! Еще раз спасибо.
Едва Хол поднялся, Эд поманил к себе Джо, который давно уже на него поглядывал. Выждав, пока Хол со всеми распрощается, они вышли за порог.
Эд передал Джо рассказ Хола.
– Во как! – откликнулся Джо. – Похоже, все сходится. Как по-твоему?
– Думаю, судья выдаст ордер на обыск. Но лучше все же убедиться окончательно, а там и к судье. А как получим ордер, поищем в ее доме те красные волокна, что нашли на одежде у Чеза. Надо выяснить, что она делала той ночью.
29Трава морская1967
В ту зиму Чез навещал Киа часто, почти каждые выходные оставался ночевать. Даже в промозглые сырые дни бродили они туманными зарослями – Киа пополняла коллекцию, Чез наигрывал на губной гармошке затейливые мелодии. Звуки плыли с туманом, проникали в глухие уголки низинных лесов, будто оседали в памяти болота, – когда Киа снова шла на лодке теми же протоками, то слышала музыку.
Как-то утром в начале марта Киа плыла одна в сторону городка; небо было в серых облаках, будто закутано в линялый свитер. Через два дня у Чеза день рождения, надо было купить в “Пигли” продукты для праздничного ужина – впервые в жизни Киа затеяла карамельный торт. Она уже воображала, как поставит его перед Чезом на стол, зажжет свечи, – такого в кухне не случалось с тех пор, как Ма ушла. Чез несколько раз обмолвился, что откладывает деньги на дом. Пора учиться печь, решила Киа.
Привязав лодку, она пошла вдоль пристани к ряду магазинов и в конце улицы заметила Чеза с приятелями. Он обнимал за плечи стройную блондинку. Киа продолжала идти, лихорадочно соображая, что это значит. Она никогда не подходила к Чезу в городе, если он был не один, однако на этот раз встречи не избежать, разве что броситься в море.
Чез и вся компания повернули головы, посмотрели на Киа, и Чез поспешно убрал руку с плеча блондинки. Киа была в белых джинсовых шортах – длинные ноги во всей их красе, две косички спускались на грудь. Все замолчали, глядя на нее. Подбежать бы к Чезу, да нельзя. Сердце разрывалось от обиды.
Когда она поравнялась с компанией, Чез сказал:
– А, Киа, привет!
Киа откликнулась, поглядывая то на него, то на остальных:
– Привет, Чез.
– Киа, помнишь Брайана, Тима, Перл и Тину? – Чез перечислил еще несколько имен и замолчал. Добавил через паузу: – А это Киа Кларк.
Разумеется, она не помнила их имен, она их попросту никогда не знала. Для нее они – Белобрысая-долговязая и прочие. Киа обмякла, как трава морская на крючке, но растянула губы в улыбке, выдавила из себя приветствие. Она так ждала, и вот он, случай. Наконец она в кругу его друзей, как мечтала. Она напряженно подыскивала слова – что бы такого сказать умного, интересного. Наконец двое сухо бросили “привет”, развернулись и двинулись прочь, следом, будто стайка рыбьей молоди, потянулись и остальные.